Все мы вышли после его доклада в чрезвычайно подавленном настроении, зная, что на склад боеприпасов в Марбурге уже отправлена телеграмма, требующая снабдить нас самыми маленькими авиационными бомбами из имеющихся в наличии.
Это были старые пяти — и десятикилограммовые модели, пролежавшие там с 1915 года по причине своей полной бесполезности, поскольку точность попадания бомбы обычно прямо пропорциональна ее весу. Мейерхофер сделал все возможное, умоляя Марбург по телефону утопить весь запас в ближайшей реке и сказать Краличеку, что у них нет ничего меньше двадцатикилограммовых.
Но было уже слишком поздно. Очевидно, офицер артиллерийской службы снабжения, отвечавший за склад, был только рад выгрузить излишки боеприпасов этим идиотам из Капровидзы вместо того, чтобы продолжать учитывать их в собственных ежемесячных инвентаризациях. Вагон с боеприпасами, покрашенный в красный цвет, прибыл на вокзал Хайденшафта на следующий день.
Отныне, рискуя своими жизнями в бомбардировочных рейдах над Италией, мы могли утешаться единственной мыслью — вероятно, на земле никому не причинено никакого вреда. Мейерхофер с сожалением говорил, что наш единственный шанс повлиять на исход войны — если одну из наших мелких бомб угораздит упасть прямо Кадорне на голову.
Первая из моих ночных экскурсий состоялась в третью неделю сентября. Покачиваясь, мы ушли в сторону заката с лётного поля Капровидзы с восемью десятикилограммовыми карбонитовыми бомбами, сложенными на полу кабины, у меня под ногами. Нашей целью был городок Гемона в предгорьях Альп, а задачей — разбомбить железнодорожную станцию, и заодно (хотя это не указывалось явно в инструкциях) вызвать тревогу и отчаяние в итальянском тылу, панику на миланском фондовом рынке, кровоточивость почвы, затмение луны и появление двухголовых телят у коров по всей Ломбардии-Венеции.
Единственная проблема заключалась в том, что, подобно большинству живущих в 1916 году, у нас не имелось ни малейшего опыта ночного пилотирования, как не было и пригодных приборов за исключением ненадежного магнитного компаса и пары приборов для определения высоты полета и угла крена.
Несколькими днями ранее я провел несколько экспериментов с использованием морского секстанта для определения курса по звездам, но даже будучи опытным морским навигатором, каковым себя считал, обнаружил, что действовать без видимой линии горизонта — задача безнадежная, более того, для необходимых вычислений не было ничего, кроме громоздкого "Навигационного альманаха". До секстанта с пузырьковым уровнем и расчетных таблиц оставалось еще двадцать лет, и, говоря откровенно, даже и тогда от них не будет большой пользы. Той ночью луны не предвиделось, так что, в конце концов, лучшее, что смогли сделать мы с Тоттом, это лететь на запад, пока не обнаружим реку Тальяменто, перепутанные рукава которой тускло мерцали под нами в свете звезд, напоминая полуразмотанный клубок серебристой нити.
Потом мы повернули и полетели вдоль русла реки, извивающейся по лесам и холмам, до тех пор, пока она не вильнула на запад. Ночной полет в открытой кабине биплана над вражеской территорией — странное гипнотическое состояние. Отсутствие каких-либо ощущений, ровный рев двигателя, порывы холодного ветра и мерцание пульсирующего пламени шести выхлопных труб, как я заметил, вызывают легкую сонливость, в которой нелегко сконцентрироваться на навигационных знаках. Я решил толкать Тотта в плечо каждые пять минут, чтобы не дать ему уснуть.
В те времена даже опытный пилот одномоторного аэроплана мог очень легко потерять чувство равновесия, особенно если ночь облачная. Из-за крутящего момента винта аэроплан постепенно заваливался на левый борт, пока не опрокидывался и не падал вниз.
Теперь итальянцы имели достаточный опыт воздушных налётов, были осторожны и использовали светомаскировку, поэтому отчетливо видны были только отблески двигательных топок на железной дороге, да несколько огоньков на товарной станции, по которым мы и смогли найти Гемону.
Окоченев от холода, несмотря на несколько слоев одежды, я негнущимися руками изо всех сил старался подтащить первую бомбу к борту кабины. Внезапно меня ослепила яркая вспышка. Это были итальянские прожекторы.
Вокруг нас пронеслись первые зенитные снаряды, Тотт накренил машину направо, и я выронил бомбу. Полагаю, зенитный расчёт, должно быть, услышал, что она со свистом падает вниз — весьма необычно было наблюдать, как лихо они отключили свет. Я увидел внизу красную вспышку взрыва, а Тотт зашёл на второй круг, чтобы повторить оказанную любезность. Я одну за другой вывалил за борт оставшиеся бомбы.
Мы на полной скорости ушли в ночное небо, и лучи прожекторов напрасно пересекались позади. Я увидел, что мы подожгли здание, судя по рвущимся в небо искрам — деревянный пакгауз.
Непросто было приземлиться на неровное лётное поле Капровидзы при тусклом свете нескольких факелов, сделанных из жестянок из-под бензина, наполовину наполненных отработанным маслом, с фитилями из тряпок. Мы отправились поспать хоть несколько часов, прежде чем я написал и сдал отчёт о рейде. Потом я пошёл в ангар, где "Бранденбургер" осматривали после вылета. Фельдфебель Прокеш отдал честь и сказал, что, возможно, мне стоит кое на что посмотреть.
Он молча указал на фанерный фюзеляж аэроплана. Поперёк места наблюдателя с обеих сторон было две дыры размером с ладонь, точно напротив друг друга. Аэроплан навылет пробило куском шрапнели, когда рядом разорвался зенитный снаряд. Если бы я не встал, чтобы вывалить первую бомбу на борт кабины, он обязательно прошил бы меня где-то на уровне почек.
Гауптман Краличек был занят составлением своих сводок, и потому я не мог сделать ему устный доклад почти до полудня. Я нашёл его в ещё более раздражённом состоянии, чем обычно.
— Ну, Прохазка, вы нам на этот раз хорошенький беспорядок устроили.
— В каком смысле, герр командир?
— Вы бомбили не Гемону, а Толмеццо. И то был не вокзал, а кирпичный заводик.
— Позвольте спросить, герр командир, а какая разница? Если речь идёт о бомбардировках итальянского городка, то он, на мой взгляд, мало чем отличается от других; а что касается цели, нам не довелось поразить вокзал, как намечалось, зато кирпичи, как мне представляется, для итальянцев — необходимое подспорье в их военных приготовлениях.
— Разница? В бланке отданных мной указаний на бомбардировку в графе "Местонахождение цели" ясно значилась Гемона, а в графе "Задание"— "атаковать вокзал". Там ничего не сказано про кирпичи на задворках Толмеццо. Если бы вы сказали, что уклонились от интенсивного огня над местом цели и полетели дальше бомбить что-то другое, это было бы приемлемым, хотя и достойным сожаления. Но в вашем отчёте— который теперь передан без моего утверждения в штаб армии — вы категорично утверждали, что атаковали Гемону, хотя на самом деле бомбили Толмеццо. Он у меня здесь, на бланке, заполненном вами по приземлении — всё чёрным по белому написано. Я это рассматриваю как серьёзное нарушение дисциплины.
— Но герр командир, ориентироваться ночью на аэроплане — это почти наугад, все это знают...
— В эскадрилье 19Ф это не так — вам даются цели, и я надеюсь, впредь вы либо будете их поражать, либо предоставите очень веские причины, почему не способны это сделать. Объяснение "не смог найти цель"— просто неприемлемо, вам понятно? Точная отчётность — суть эффективности операций. Но совершенно независимо от этого, в штабе армии я узнал, что ваша атака на кирпичный завод стала для нас причиной серьёзных проблем.
— Позвольте спросить, как такое возможно?
— Железнодорожная станция — государственная собственность, нападения на неё разрешены Гаагской конвенцией 1907 года. Кирпичный завод — частная собственность, поэтому, согласно условиям той же конвенции, его запрещается атаковать. Но более, гораздо более серьёзным этот случай делает тот факт, — он поправил очки, — что, как теперь выяснилось, данный кирпичный завод был собственностью австрийского подданного — некоего герра Враницки из Южного акционерного общества производителей кирпича в Клагенфурте. Управляющий завода позвонил ему сегодня утром через Швейцарию, сообщил о нападении, и как я понял, страховщики отказываются платить на том основании, что полис не включает военные действия, совершённые силами его собственного государства. Он уже посетил Военное министерство с жалобой, и говорят, намерен предъявить лично вам иск о причинённом ущербе.