Заметили меня на бархане большие песчанки и, поднявшись столбиками, засвистели тревожными голосами. Где только нет этого непритязательного и самого распространенного жителя пустыни! Как-то пробрались сюда, на этот остров? Их следы крупные, похожи на беличьи, задние ноги больше передних и при движении заносятся впереди них. Местами хорошо виден отпечаток длинного хвоста.

Посчастливилось — увидел интересный след! Он принадлежит крупной птице, и в нем нетрудно узнать очень редкую и ныне почти исчезнувшую дрофу-красотку. Шагая по песку, она слегка чиркала по нему кончиком среднего пальца. А уж шла так ровно, такой стрункой протянулись отпечатки… Такая походка, видимо, необходима, когда надо бесшумно и незаметно пробираться среди зарослей трав и кустарников, чтобы не задевать за растительность.

Пора обратить внимание и на мелкие следы, прорисованные многочисленными обитателями песков, насекомыми. Но как узнать, какие отпечатки кому принадлежат? Придется приглядеться к тем, кого не надо разгадывать, кто сейчас разгуливает по барханам. Вот ковыляет по песку большой черный жук-чернотелка блап, и следы его ног довольно своеобразны и характерны. Усиленно работая ножками-коротышками, семенит мокрица. И ее след характерен. Откуда-то выполз на горячий песок небольшой коричневый жук-слоник. Ему жарко, он торопится и, работая изо всех сил ножками, на каждом шагу клюет по песку своим длинным хоботком, оставляя им следы-точки. Не зная, не догадаешься, откуда эти точки. Какой-то небольшой серый пустынный клопик, вооруженный острым хоботком, тоже на ходу кивая головой, оставил следы-точки. Решила прогуляться по песку гусеница бабочки-совки, очевидно, в поисках корма или укрытия, и ее след — как гладкая канавка с едва заметными полосками от ног-коротышек. Прополз кургузый жук-чернотелка.

Прекрасный золотистый песчаный пляж протянулся на целых полтора километра до далекого каменистого мыса. Он сверкает чистотой. Сине-зеленые волны, украшенные белыми гребешками, спокойно набегают на него. Добравшись до чистого песка, Кирюшка в упоении кувыркается в нем, выражая таким принятом в его племени способом радость жизни.

Не спеша шагаю по кромке мокрого и твердого песка, стараясь не попасть под волны, посматриваю по сторонам. Загляделся, едва не прозевал интересное под самыми ногами.

По песчаному берегу ползет целая армада гусениц. Они очень нарядны: в красных шишечках с султанчиками белых и черных длинных волос. Это распространенные в пустыне насекомые — гусеницы бабочки оргии дубуа. Самки бабочек без усиков, без ног и глаз — бархатистый комочек, набитый яйцами. Самцы — нормальные, небольшие, коричневые бабочки.

Гусеницы ползут почти вдоль берега на юг, как мне показалось, прямо на солнце. Многие из них попали на мокрую полосу берега, смачиваемую волнами, вода закрутила их, забила, и они застыли. Тех же, что ползут по сухому песку, легкое дуновение ветра сносит, как соринки, в сторону к высокому берегу. Но ни ветер, ни волны не останавливают движения гусениц, и они ползут друг за другом и ползут…

Я прошел уже более полукилометра, а шествию гусениц нет конца. Они пришли сюда с береговой растительности, отправились в вояж все вместе, повинуясь какому-то загадочному и единовременному для всех повелительному сигналу.

Возможно, инстинкт расселения повелел гусеницам отправиться в путь потому, что стало тесно, не хватает еды, возникла угроза опустошительного заразного заболевания, возникающего при массовых размножениях и частом контакте друг с другом. Впрочем, у этой бабочки переселения гусениц могут быть обыденными. Если самки бескрылы, безноги, безглазы и сидят на одном месте, где окуклились, кому же расселяться, как не гусеницам? На суше эта черта поведения полезна и необходима. Полезен ли на острове этот инстинкт расселения?

Встреча с гусеницами задержала поход по острову. Но я рад. Какой сегодня удачный день: сразу три интересные находки! И я продолжаю наблюдения…

Сейчас дует прохладный ветер, не жарко и песок не нагрет, иначе пришлось бы нелегко гусеницам на горячем берегу. Наблюдая гусениц, еще раз убеждаюсь в том, что приспособляемость к окружающей среде прежде всего обеспечивается изменчивостью поведения, за которой уже следует изменчивость и в строении тела. Вот и здесь автоматизм гусениц в переселении тоже оказался неодинаковым. Я вижу, как часть гусениц повернула обратно, как бы убедившись в бесполезности и небезопасности заранее взятого направления пути по острову. Некоторые гусеницы, испытав удар набежавшей волны, резко меняют путь и уходят от опасности, заворачивая к сухому берегу, тогда как другие настойчиво отдаются во власть волн. И наконец, у части гусениц-путешественниц будто угасает инстинкт к смене мест, и они начинают искать укрытия, где можно передохнуть, собраться с силами после долгого похода. Кое-кто из них забирается на верхушки случайно оказавшихся на пути былинок, кое-кто прячется в тень под вынесенную прибоем всякую рухлядь, хотя еще не жарко, и немало тех, кто продолжает путь по песку.

Золотой пляж кончается. Далее идут скалистые обрывы. Здесь нет береговой полосы растений, нет и гусениц. Теперь мне остается пересечь остров в обратном направлении. Неожиданно из-за сопки выскакивают три сайгака и, опустив книзу горбоносые головы, уносятся за горизонт, поднимая ударами копыт облачка пыли. Забрели сюда во время зимних кочевок и остались.

На следующий день наша лодка вновь мчится наперерез волнам, дует свежий ветер, и брызги воды обдают лицо и одежду. Со скалы снимается большой орлан-белохвост, за ним с криком гонится крачка.

В белом утесе, он почти на самом северном краю острова, волны выбили большие ниши: крупные камни и обломки скал усеяли весь берег. Но почему белые камни, расположенные под нишами, пестрые, все в черных точках? Поднимаю кверху голову: всюду в нишах расселись большие и хорошо знакомые по лесным островам пауки. Скалы увиты паутиной, в углублениях видны их паутинные трубки, набитые коконами с яичками. Но здесь пауки сидят открыто, им не нужны паутинные логовища, разве что на первое время после изготовления коконов и откладки яичек. Неплохое место выбрали для себя прожорливые хищники! Сюда, в ниши, набивается масса ветвистоусых комариков, и паукам вдоволь еды.

Тут же, по камням, бродят маленькие пауки-скакунчики и пауки-бокоходы. Им тоже перепадает немало добычи. Ползет обыкновенный тарантул ликоза зингориензис. В челюстях он тащит полувысосанного паука-аранеу. Тарантул большую часть жизни проводит в своем жилище — вертикальной норке. В ней он и охотится на случайно заползающую в его убежище добычу. Норки свои покидают только самцы, когда приходит время разыскивать самок, да самки с паучками, когда необходимо их расселять. А здесь тарантул — как бродячий паук-охотник!

Ловко перебирая паутинные нити ногами, тщательно обследует ниши изящная оса-сцелифрон. Она охотница за цветочными пауками, которыми кормит своих личинок. Неспроста тут сцелифрон. Видимо, намерен на камнях построить гнездо из глины для своего потомства.

Выбираюсь на берег. Мне предстоит теперь обследовать вторую, северную часть острова. И вдруг вижу несколько небольших, сложенных из камней курганов. Два из них — на самом краю скалистого обрыва, один полуразрушен обвалившимся берегом. Без сомнения, курганы были сооружены не на краю обрыва, а вдали от него, но прошли тысячелетия, берег, разрушаемый волнами, подвинулся. Потом всюду по берегу, на холмиках и небольших возвышениях, вижу небольшие курганы, тоже сложенные из камня. Всего их, наверное, не менее сотни. Теперь я уже не сомневаюсь: Каменный остров служил некрополем древним жителям этой земли и, видимо, был поэтому своеобразным заповедником.

Постепенно перебираюсь к восточному берегу и попадаю в царство высоких скалистых обрывов. Волны без устали разрушают их основания. Вершины, нависшие над озером, раскалываясь от собственной тяжести, обрушиваются на берег громадными глыбами. Кое-где на берегу большие ниши, в нескольких из них вода. Не про такие ли ниши мне говорили рыбаки — якобы в них, по рассказам стариков, прежде жили громадные, толщиной чуть не с бочку, змеи. Народная фантазия безгранична!