Массовые переселения животных — явление широко распространенное. Громадными стадами кочуют дикие северные олени. Антилопы, сайгаки зимой переселяются к югу, где мало снега. Целыми полчищами бегут крошечные лемминги, обитатели тундры, не останавливаясь перед препятствиями и нередко погибая в водах оказавшихся на их пути рек и озер. Таежная жительница белка иногда, как бы обезумев, снимается со своих родных мест и мчится в одном направлении, неожиданно появляясь в крупных поселениях и городах. Летят и насекомые. Целыми стаями переселяются саранча, некоторые бабочки. Есть среди бабочек и такие, которые, подобно птицам, осенью регулярно летят на юг, а весной возвращаются на родину. Не так давно в пустыне Семиречья я видел массовое переселение сразу двух видов гусениц. Придется остановиться посмотреть, да заодно поймать несколько переселенцев.

Для пассажиров проезжающих мимо автомобилей, вероятно, смешное зрелище видеть, как пожилой человек, подобно мальчишке, гоняется с сачком за стрекозами. Но что поделаешь!

Скоро у меня стало несколько пленниц. Стрекозы небольшие, все одного вида симпетрум флавеолум. Полёт их меня озадачил. Все они летят с Балхаша, пересекая ветер, дующий с востока на запад. Озеро отсюда недалеко, в одном-двух километрах. Достигнув асфальта, стрекозы поворачивают вдоль него и следуют над ним по ветру на запад. А стрекозам зачем асфальт? Может быть, над ним больше нагрет воздух и сильнее токи, над которыми лететь легче? Сейчас утро, по сравнению с дневной жарой прохладно, но ветер силен, около сорока километров в час, и вряд ли ощущается разница в температуре над дорогой и вне ее. К тому же почти все стрекозы летят на высоте около пяти — восьми метров над землей. Нет, тут что-то другое! Стрекозы явно следуют асфальту, возможно воспринимая его как реку, водный поток, вдоль которого и надлежит путешествовать как можно дальше. Жизнь стрекоз связана с водой, все их детство проходит в воде. Ну а стремление к расселению, к поискам новых мест, пригодных для жизни, к выселению оттуда, где скопилось слишком много сородичей, существует в той или иной степени почти у всех животных.

Дороги ушли от Балхаша далеко, и я, потеряв из виду синее озеро, будто что-то утратил. Вокруг же каменистая пустыня и бесконечные холмы. Наш путь теперь к острову Тасарал — Каменному. Долго едем по пустыне, минуем большое полувысохшее озеро, потом белый от соли участок в понижении между сухими и желтыми горками.

Уже двадцать километров, как мы съехали с шоссе, а озера все нет. Наконец показывается вдали такая желанная синяя полоска воды, и мы, едва добравшись до берега, устраиваемся в редкой рощице тамариска.

Рядом с нами лиловые цветы осота. Они раскачиваются от легкого ветра, ажурная тень тонких листьев и веточек растения скользит по тенту. Вокруг солянки, самые разные: желтоватые, с красным оттенком, изумрудно-зеленые, почти синие. Большое озеро тоже разное: зеленое, синее, лиловое. Ветер почти затих, замерли растения, не колышутся.

На осоте тонко жужжат крошечные пчелки-андрены, чуть пониже тоном — пчелы-листорезы, едва слышен шорох крыльев мух-жужжал, иногда раздается громкая песня осы-эвмены.

К вечеру озеро синеет, покрывается легкой рябью, из тростников выплывают чомги и начинают громко кричать. В это время осот покидают насекомые, и песня их крыльев смолкает. А еще позднее, когда загорается первая звезда, над берегами озера сперва тихо-тихо, а потом громче, яснее, совсем громко поднимается тонкий звон. Над кустиками тамариска, над самыми разными солянками вьются в воздухе легкими прозрачными облачками мириады крошечных ветвистоусых комариков. Вьются деловито, настойчиво, исполняя предсмертный танец своих далеких предков под звуки траурной музыки прозрачных крыльев.

Рано утром первое, что видим на потолке противомоскитного полога, — бездыханные тельца комариков, светлые, почти прозрачные, с нежными перистыми усиками. У них скрючились ноги, высохло тельце, а две точки черных глаз продолжают смотреть, как живые.

Над кромкой тростников показывается красное солнце. Зеленые лучи пучками бегут по небу, отражаются в воде. Не спеша пролетают цепочкой белые цапли и тоже отражаются в воде. Под лучами солнца они совсем розовые с синими тенями.

Солнце открывает одну за другой ложбинки, покрытые солью, и тогда неожиданно над землей, над зарослями трав загорается тонкими нитями паутина. Она везде, особенно ее много на сухих веточках. И тот осот, что возле тента, тоже оплетен ею. Все опутано сверкающими нитями, и они увешаны гирляндами мертвых комариков.

Тут же по нитям вяло ползают пузатые, объевшиеся пауки: и полные степенные мамаши, и поджарые стройные отцы, и множество паучков-детенышей самых разных размеров. Все они в нарядных костюмах, украшенных тончайшим узором из темных полосок, линий, зигзагов, точек. На прозрачной нежно-зеленой груди сверкают черные полосочки, на голове выпуклые черные глаза, на ногах торчат во все стороны острые щетинки. Никто из пауков не обращает внимания друг на друга. Все пауки — хищники, эти же такие необычные в своем миролюбии. Еще бы! Ночная трапеза закончена, а пищи все еще вдоволь. Вон сколько висит ее на нитях! Каждый сыт по горло, объелся, ленив, равнодушен к окружающему.

Солнце поднимается над озером, паутина перестает сверкать, блекнет, будто растворяется в воздухе. Ветер тронул воду рябью, зашуршали тростники, гирлянды комариков стали раскачиваться на нитях и осыпаться на землю. Прячутся пауки в надежные укрытия на весь долгий жаркий день: дети находят укромные места в тени у оснований кустиков, матери забираются в уютные, из тонкого белого шелка шатры, растянутые на сухих веточках растений, отцы пристраиваются вблизи белых шатров.

Когда на землю опадут все мертвые комарики, тогда станет видно, сколько всюду развешано маленьких, не больше самих пауков, коконов. Они сплетены из тончайшей паутины, а снаружи покрыты кудрявыми толстыми оплетками пряжи. В кокончиках находятся или аккуратно уложенные, зеленоватые, чуть продолговатые яички, или крохотные, только что родившиеся паучки, или паучки, уже готовые к самостоятельной жизни, быстрые, ловкие. Многие кокончики пусты. В них остались сверкающие белизной оболочки яичек и прозрачные рубашки паучков — первая их линька.

Еще выше поднимается солнце, еще жарче нагревается земля. Солянки источают особенный запах солончака. Над лиловым осотом начинают крутиться пчелки-андрены, пчелы-мегахиллы, осы-эвмены.

За рощицей тамариска с лиловым осотом тянется низкий шебенчатый берег озера, украшенный красивой полоской цветущего эспарцетного астрагала. Здесь весело реют крошечные бабочки-голубянки, деловито снуют, звеня крыльями, небольшие пчелы-антофоры. Рядом зеленый луг. Сине-зеленое озеро гонит слабые волны на берег, они тихо и ритмично шелестят, навевая покой.

Кое-где между астрагалами полянку заняли крохотные изящные растения из семейства бобовых — лядвинец густолиственный лотус фрондозус. У него цветы разной окраски: часть желтые, часть ярко-красные. Забавный двухцветный цветок! Растение кончает цвести, цветов на нем мало, зато много длинных коричневых стручков. Они раскрылись, каждый скрутился в тугую и правильную спираль, высыпав маленькие серо-зеленые бобики. Стручков зеленых или почти созревших мало. Это растение заинтересовало меня, захотелось с ним поближе познакомиться.

Разглядываю цветок. У него, как и у всех бобовых, «парус», два «весла» и «лодочка». Ярко-желтые цветы, оказывается, свежие, еще не раскрыты, если их потормошить как следует пинцетом, цветок будто после посещения насекомого-опылителя расправляет весла, но лодочка остается на месте, прикрывая пестик. У цветов же опыленных, у которых начал развиваться стручок, весла только чуточку расходятся в стороны, а цветок полностью не раскрывается. Не нашел ни одного цветка, раскрытого по-настоящему. Кроме того, на тыльной стороне паруса появляются оранжевые пятна и полоски, потом парус и весла с лодочкой краснеют, весь цветок меняет окраску и становится ярко-алым. Это вывеска, она будто гласит: «Цветок уже опылен, делать здесь насекомым нечего, просим более не беспокоить!» И желтые, и красные цветы очень ярки, поэтому их состояние можно угадать и издалека, детально не разглядывая.