— Он уверяет, что она всем принесет несчастье, — переводил Аркадий. — Говорит, только злые колдуньи ходят без чадры, осмеливаются спорить с мужчинами. Болезнь у ребенка пройдет сама, а заговор останется навсегда и погубит весь поселок.

Офицер бросил человеку отрывистую фразу и занес плеть — тот зло сплюнул себе под ноги, но немедленно ретировался. Хозяин с растерянным видом посмотрел ему вслед.

— Кто это? — спросил Гоппе.

— Местный табиб, знахарь то есть, — с раздражением объяснила Фатьма. — Он чуть мальчишку не угробил.

— А что, собственно, произошло? — справился Чучин. — Как ты вообще сюда попала?

— Очень просто, — спокойно ответила Фатьма. — Вышла на улицу — вижу, около этого дома народ толпится. Подошла поближе — этот длинный кругами бегает, подпрыгивает, а на земле мальчишка лежит, аж посинел весь, бедный. Лихорадит его, тошнит. Я посмотрела: все признаки малярии. Но тут этот высокий схватил мальчишку на руки и понес в дом. Я, естественно, за ними — объясняю, что мальчишку в постель положить надо, укутать, а не на улице вокруг него прыгать. От волнения все слова, что знала, из головы вылетели. Пришлось на пальцах объясняться.

— А что табиб? — полюбопытствовал Гоппе.

— Сказал, что мальчишка должен умереть. В него, мол, вселился злой дух, но он все же пытается этого духа изгнать прижиганием и кровопусканием. Знаю я эти методы. Таким прижиганием и здорового мужика до шока довести можно. Мальчишка станет корчиться от боли, а табиб растолкует, что это злой дух из него выходить не хочет. Так и замучают ребенка до смерти.

Фатьма резко повернулась к Баратову и схватила его за руку:

— Попросите афганского офицера объяснить хозяину дома, что сын жив и здоров будет, если станет принимать лекарство. Может быть, он ему поверит!

Однако Баратов решил растолковать отцу все сам. Хозяин слушал его с явным недоверием и, видимо, лишь ждал момента, когда непрошеные гости оставят его в покое. Он достал из-за широкого пояса небольшую, сделанную из красной тыквы табакерку, вынул затычку из конского волоса, насыпал под язык щепотку растертого в порошок табака и с полным безразличием смотрел на переводчика.

Тогда вмешался до сих пор молчавший Камал.

— Как тебя зовут? — строго спросил он хозяина.

— Мухаммед Якуб, — ответил тот.

— Слушай меня, Мухаммед Якуб, — важно сказал журналист, — твой сын болен. Это наказание за твои тяжкие грехи. Но аллах милостив. Он дарует мальчику жизнь.

Камал пристально взглянул на оторопевшего хозяина и продолжал суровым тоном:

— Разве ты не знаешь, что всемогущий аллах может оказывать свои милости различными путями? Твоему ребенку он послал избавление через эту женщину. У тебя седая борода, но ты глуп, как юнец, и гонишь женщину прочь. Одумайся, пока не поздно, и проводи ее в дом. Иначе сейчас же уйдем, и тебе негде будет искать спасения.

Тирада произвела на Мухаммеда сильнейшее впечатление. Низко кланяясь, он принялся благодарить Камала за то, что тот открыл ему глаза, и во весь голос заклинал добрых людей не оставлять его в беде.

— Хорошо, — смягчился журналист, — не будем терять время на пустые разговоры. Пошли в дом.

Фатьма спокойно осмотрела ребенка, пощупала ему живот и, достав из полевой сумки хинин, заставила мальчика принять.

— Скоро ему будет лучше, — объяснила она хозяину, когда ребенок заснул. — Но я еще обязательно зайду.

На обратном пути журналист спросил Чучина:

— Ты не осуждаешь меня?

— За что? — удивился Иван.

— За то, что пришлось убеждать отца такими доводами. Сам видел: другого пути не было. Табиб наверняка покалечил бы мальчишку. Большинство из них лечат травами, — пояснил Камал. — Некоторые знают свое дело очень хорошо. Но есть и такие, которые пользуются невежеством людей — от укуса скорпиона прикладывают к ране разрезанную мышь, от расстройства желудка прижигают пупок раскаленным железом.

— А настоящих врачей у вас совсем нет? — спросил Чучин.

— Их мало даже в крупных городах, — с горечью ответил журналист. — Да и, по правде говоря, население им пока не очень-то доверяет. Но Аманулла-хан, — живо добавил он, — потребовал, чтобы мы посылали молодежь за границу изучать медицину.

В воротах караван-сарая журналист вдруг остановился и извиняющимся тоном сказал:

— А все-таки предупреди Фатьму, что ей не стоит разгуливать одной по поселку. Тем более без паранджи.

Вечером Фатьма, как и обещала, собралась навестить мальчика. Но Гоппе наотрез отказался отпускать ее вдвоем с переводчиком.

— Мало ли что может случиться еще. Мы с Иваном вас проводим.

Когда они остановились у дверей дома, Чучин в нерешительности отошел в сторону.

— Неудобно как-то без приглашения… Идите, я вас тут подожду.

Заколебался и Гоппе. Но вышедший навстречу хозяин настолько искренне и радушно стал приглашать всех в дом, что отказаться было неудобно.

Жар у мальчика спал, и его большие черные глаза с любопытством разглядывали гостей из-под лоскутного одеяла, в которое он был закутан.

Иван огляделся. Комната была небольшая, но чисто прибранная. Видимо, хозяин был небогат. Вместо ковров на войлочных кошмах лежала грубошерстная подстилка. Пестрые камышовые плетенки занавешивали стены.

Появившаяся из глубины дома хозяйка принесла большой медный поднос с зеленым чаем, кукурузными лепешками, пловом и персиками.

— Нет, нет! — энергично запротестовал Гоппе. — Мы уже поели.

Но хозяин поморщился:

— В этом рабате нет даже баранины, а у меня настоящий плов. Я специально зарезал барашка в честь исцеления сына.

— Неудобно отказываться, — сказал Баратов. — Мы его очень обидим.

Вернувшаяся вновь хозяйка принесла большой латунный таз и медный кувшин. Когда гости сполоснули руки, женщина удалилась. Хозяин сел на циновку, жестом приглашая остальных последовать его примеру. Затем первым отломил кусочек лепешки.

Сначала пили чай и слушали рассказы Мухаммеда Якуба о нелегкой жизни в деревне. Потом подошла очередь плова. Иван глазами поискал ложку и, не найдя ничего похожего, переглянулся с Гоппе и Баратовым:

— Что, будем учиться есть руками?

— Боюсь, ничего другого нам не остается, — откликнулась Фатьма, которая сидела вполоборота, поджав под себя ноги.

Иван посмотрел, как афганец ловко скатывает правой рукой шарики из риса и мяса и отправляет в рот. Он попытался сделать то же самое, но безуспешно.

— Без навыка трудно, — шепнул он на ухо Баратову и потянулся к блюду обеими руками.

Аркадий схватил его за левую руку.

— Ты что! — сказал он, показывая глазами на хозяина.

Тот сидел ни жив, ни мертв, бледный как полотно.

— Что-то не так? — растерянно взглянул на Баратова Чучин.

— Я думал, ты знаешь, что здесь нельзя есть левой рукой.

— Почему? — удивился Иван.

— Почему? Почему? — передразнил его Баратов. — Левая рука считается нечистой, и есть ею страшный грех.

На следующее утро перед отправлением каравана Фатьма снова зашла в дом Мухаммеда Якуба. Мальчик совсем пришел в себя и доверчиво улыбался.

Фатьма заставила его проглотить горький порошок и сказала хозяину:

— Завтра ему опять станет хуже, но вы не пугайтесь. Это быстро пройдет. Я оставлю лекарство. Пусть он принимает. Через неделю будет совершенно здоров.

Весть о чудесном исцелении мальчика мигом разнеслась по деревне, и крестьяне ликующими возгласами приветствовали выходивший из ворот рабата отряд.

— Что они делают? — удивленно спросил Чучин у Камала и показал на женщин, сидевших перед жаровней на обочине дороги.

— Жгут в вашу честь тюльпаны и альпийские фиалки, — невозмутимо ответил Камал.

ПРОПОВЕДЬ

— Вы меня поражаете своей наивностью, Джаббар, — Ахмед Али не спеша поднялся с камышовой циновки и, поигрывая зажатым между пальцами золотым риалом, прошелся по комнате, разминая затекшие ноги. — Как можно всерьез верить во всю эту болтовню Энвера-паши о стремлении возродить чистоту ислама и изгнать неверных с земли аллаха? Именно эта болтовня, а не его дружба с англичанами является тактическим ходом, цель которого — снова дорваться до власти. Лично меня жизнь научила верить лишь одному богу — вот этому…