Он положил руку на плечо Ивана и, помолчав, продолжил:
— Времени у тебя на сборы мало. Утром садишься на поезд и прямым ходом в Новый Чарджуй. Два самолета, запасные части, горючее уже там, в порту. Проследи, чтобы все аккуратнейшим образом погрузили на баржи. По Амударье доставите самолеты в Термез. И еще, — Жаров сделал короткую паузу. — В Чарджуе первым делом свяжись с местными чекистами. Они уже предупреждены, и охрана порта усилена. Вот, пожалуй, и все… — Комиссар задумчиво взглянул на Ивана, по-дружески обнял его за плечи: — Удачи тебе!
Ташкентский вокзал напоминал муравейник. Пестрая толпа галдела так, что заглушала рев проходивших неподалеку верблюдов. Вокруг торговали, ели, обсуждали дела. Мальчишки с кипами газет в руках выкрикивали последние новости.
— Не проходите мимо. Чайники большие и маленькие. Самые лучшие для заварки, — во всю глотку орал широкоплечий детина с раскосыми глазами, призывая прохожих взглянуть на выставленные перед ним пузатые фаянсовые чайники. И хотя голос детины был полон зазывающих интонаций, лоснящееся от пота отечное лицо имело совершенно безучастное выражение.
Около билетной кассы отчаянно голосил замурзанный карапуз в остроконечной шапочке с огромным малиновым помпоном. Невысокая пышногрудая женщина напрасно пыталась унять его.
Неподалеку от Чучина молоденькая цыганка задорно плясала перед небольшой группкой зевак, подбадривавших ее хлопками и криками. Бренча бубном и монистами, она трепетала всем телом, выгибалась, кружилась и приседала. Ее движения — то медленно-плавные, то резкие и стремительные — приводили зрителей в восторг. На мгновение лицо цыганки повернулось к летчику, и Иван увидел раздутые ноздри, красиво очерченный рот, ослепительную улыбку.
Вдруг цыганка остановилась, посмотрела на своих зрителей с полнейшим безразличием и пошла мимо них к Ивану. Запрокинув голову, бесцеремонно уставилась на летчика. Потом обошла вокруг, спросила:
— Молодой, красивый, что такой печальный стоишь?
Иван не шелохнулся, как будто вопрос относился не к нему. Девушка подошла ближе.
— Дай руку, погадаю. Узнаешь, что тебе в жизни предстоит.
— Что предстоит, то предстоит, — усмехнулся Иван, — тебе это все равно неизвестно.
— Ай-ай, говоришь, не веришь мне, а я по глазам вижу: хочешь судьбу узнать. Вдруг правду скажу? Потом жалеть будешь. Ведь в дальний путь собираешься.
Иван невольно поморщился. Разговор не нравился ему.
— Он не хочет знать, что с ним будет, так ты нам расскажи, — расхохотался рябой толстяк, сидевший на войлочной подстилке в нескольких шагах от них прямо на солнцепеке.
— Уж больно ты любопытен, — поправляя волосы, полуобернулась к толстяку цыганка. — Зачем тебе чужая судьба? Твоя тоже интересная. Хочешь, расскажу, что с тобой будет?
— Не стоит. Свою судьбу я и сам знаю, — смеялся рябой, однако от Ивана не ускользнуло его мгновенное смущение.
Неожиданно Чучин заметил, как стоявшие рядом с ним и без умолку болтавшие узбеки внезапно смолкли и смотрят в одну сторону. Иван повернулся и увидел высокого худощавого старика в зеленой чалме. На вид ему было лет семьдесят. Одет аккуратно и просто. Старик выделялся из всеобщей суеты удивительным спокойствием и горделивой наружностью.
«Наверное, чиновник бывший», — мелькнуло у Чучина.
Старик внимательно осмотрел площадь и степенно прошел под навес, где раньше велась торговля лучшими текинскими коврами. Над навесом было обозначено имя владельца лавки, однако прочесть его было невозможно из-за огромного красочного плаката, призывавшего всех безотлагательно посетить кинотеатр «Континенталь» и посмотреть там бесподобный боевик «Необычные приключения брюнетки», затмивший все, что до сих пор демонстрировалось на экранах Европы и Азии. Иван взглянул на часы. Поезд должен был отправиться десять минут назад, а между тем состав до сих пор не подан и неизвестно, сколько еще придется ждать.
Старик в зеленой чалме, расположившийся было под навесом, внезапно поднялся и зашагал к платформе.
НАЗНАЧЕНИЕ
Если бы Генри Доббса разбудили среди ночи и попросили объяснить, как пройти от восточных ворот Кабула Дарваза-и-Лахури до расположенного на западной окраине города крупнейшего афганского завода «Машин-хане», английский дипломат без малейших раздумий самым подробнейшим образом описал бы весь путь, не забыв при этом перечислить наиболее примечательные караван-сараи и базары, встречающиеся по дороге. И дело тут не в особой любви Доббса к прогулкам по афганской столице: он считал своим профессиональным долгом досконально знать каждый город, в котором приходилось работать. В Кабул он приезжал еще при покойном властителе страны Хабибулле-хане, когда нынешний эмир Аманулла был тринадцатилетним мальчишкой — живым и любопытным, но порой чересчур настороженным и даже неприязненным по отношению к иностранцам, наполнявшим королевский дворец.
Теперь Генри Доббс получил новое назначение. Ему предстояло оставить пост секретаря по иностранным делам британского правительства Индии и перебраться в Афганистан. Подобная перспектива не радовала. И не только потому, что жизнь в неухоженном мусульманском Кабуле представлялась английскому дипломату слишком мрачной и унылой. В конце концов, он мог бы и потерпеть пару лет, мирясь с неудобствами. Но ради чего?
Что мог он сделать в афганской столице? Заставить афганцев поверить в хорошее к ним отношение англичан? Безнадежно. Запугать? Не удастся. Что же еще? Помешать зарождающимся контактам с Советской Россией? И в это Доббс не верил, однако понимал, что вся его дальнейшая карьера зависит от успеха миссии в Кабуле тем более что правительство придавало ей большое значение. Сам лорд Керзон пожелал еще раз принять Доббса и дать ему последние наставления.
Доббс вошел в кабинет не торопясь, стараясь угадать по выражению лица министра его настроение.
— Итак, — начал Керзон, — вам придется на некоторое время забыть о спокойной жизни и изучении индийской керамики. Займетесь не менее важным делом. — Министр позволил себе улыбнуться. — Вы должны четко определить свои задачи. Старые отношения между Британией и Афганистаном разрушены, новые пока еще не сформировались. Какими они будут — во многом зависит от того, как вы поведете переговоры.
Керзон замолчал, и Доббс понял: министр ожидает его ответа.
— Аманулла-хан, — начал Доббс бесстрастно, — чувствует себя слишком уверенно. Он не считается даже с духовенством, и муллы ему этого не простят. Им надо помочь, это одна из первоочередных задач.
— Британия богатая страна, — перебил Керзон, — но раздавать деньги и оружие кому попало было бы непростительным расточительством. Учтите, и то и другое должно попасть только к тем, кто может ими правильно распорядиться.
Десять лет назад Доббс едва ли не с восторгом смотрел на этого человека. Он знал, что со студенческих лет, проведенных в Оксфорде, Керзон страдал от искривления позвоночника, но ежедневными упражнениями сумел победить физический недуг. Работоспособность министра была фантастической. Но теперь его энергия и настойчивость в достижении цели оставляли Доббса совершенно равнодушным. Юношескую восторженность Доббс утратил давным-давно. Министру он не завидовал, хорошо сознавая разницу в их общественном положении, но с годами его все больше раздражали удачливость Керзона, искусство, с которым этот человек обращал в свою пользу самый неблагоприятный ход событий и, наконец, женитьба на дочери миллионера.
— Мне кажется, — сказал Доббс, — Аманулла-хан должен почувствовать решимость Лондона не отказываться от своих интересов в Центральной Азии.
— Аманулла-хан это почувствовал и даже слишком остро, — холодно ответил Керзон. — Эмир начал искать себе союзников в Советской России. Вы должны, — продолжал министр менторским тоном, — сделать все, чтобы помешать контактам Афганистана с Советами. Аманулла-хан хочет ввести в стране образование, он посылает детей учиться в Европу. Ему нужно развивать промышленность, транспорт, строить дороги. Он мечтает о новом Афганистане. Пусть мечтает. Ваше дело внушить ему, что без помощи Британии не будет и сильного Афганистана.