— Вы же знаете, что афганцы недолюбливают англичан.

— Мы не на дипломатическом приеме, Генри, — поморщился министр. — Говорите прямо то, что думаете, — они ненавидят нас! Что поделаешь, такова жизнь. Всем не угодишь. Главное — служить своей державе. Ах, дорогой Доббс, наша с вами задача заключается вовсе не в том, чтобы искать людей, которым нравится британская политика. Нам нужны люди, которые могут быть полезны. И тут вас учить не надо. Вы прошли хорошую школу в Индии и научились там, судя по результатам вашей работы, заставлять людей выполнять наши желания.

«Неужели этот человек и в самом деле может своей железной волей если не повернуть ход истории, то, во всяком случае, слегка подправить его?» — подумал Доббс, а вслух произнес:

— В Индии все проще. Но афганцы… они очень упрямый народ.

— Так воспользуйтесь этим, — неожиданно оживился Керзон. — Найдите человека, который мог бы их возглавить, которому они поверили бы, за которым пошли.

— К сожалению, — мягко возразил Доббс, — такой человек уже нашелся.

Керзон понял иронию, но отнесся к ней благосклонно.

— Оцениваю ваш сарказм, Генри, — кивнул он. — Да, признаю: Аманулла пользуется влиянием. Значит, нужен человек, который мог бы, стать для него серьезным соперником.

— Не бухарский же эмир Сейид Алим-хан? — пожал плечами Доббс.

— Разумеется, нет, — согласился Керзон. — Я имею в виду Энвера-пашу.

Доббс не сумел скрыть своего секундного замешательства.

— Конечно, — сказал он, кашлянув и покраснев, — генерал Энвер тщеславен, честолюбив. Ему хочется быть лидером. Но…

— Вас что-то смущает? — осведомился министр.

— Но ведь во время войны Энвер-паша сражался против англичан на стороне Германии. А вспомните резню армян, которую он устроил в четырнадцатом году! Об этом же знает вся Европа. Неужели человек с подобной репутацией…

Керзон с любопытством взглянул на Доббса, словно удивленный такими словами.

— Мы политики. Так не будем об этом забывать. Энвер, Алим-хан, Аманулла… кто они для нас? Инструменты, которыми мы можем пользоваться. Если плотник берет топор, разве он выясняет, что делали этим топором раньше? Возможно, он побывал в руках убийцы, но это не повод, чтобы выбросить его на свалку. Что нам за дело до того, какой человек Энвер-паша? Мы обязаны заставить его делать то, что нужно Британии. Вот и все.

Какой-то молодой человек без стука вошел в кабинет и, положив перед Керзоном конверт, направился к выходу.

— Мой зять Освальд Мосли, — пояснил Керзон, когда дверь за молодым человеком закрылась. — Новое поколение. Уверяю, они намного решительнее нас с вами и не обременены излишними сомнениями. Однако вернемся к генералу Энверу. Да, он был союзником Германии. Это всем известно. И прекрасно. Все его кровавые дела будут отнесены на счет Германии. Об этом позаботятся газетчики. Нам надо, чтобы он возглавил борьбу с большевиками в Туркестане. Мы установим связь с генералом, и афишировать ее мы не будем.

— Но если он действительно получит власть в Туркестане, то станет опасен. Такие люди, как Энвер-паша, способны…

— Такие люди, — резко парировал Керзон, — долго не живут. Они чересчур нетерпеливы и идут к цели напролом. К тому же у генерала слишком много врагов. Имейте в виду, контакты с ними нам тоже крайне полезны. Не забывайте и об Алим-хане.

— Алим-ханом, — сказал Доббс, — управлять несложно. Он сделает все, что потребуется.

Лорд Керзон поднялся, подошел к окну и несколько минут стоял молча, как будто что-то вспоминая, потом произнес:

— Двадцать лет назад, когда я был вице-королем Индии, мы могли запугать население колоний. Теперь у нас есть пулеметы, танки, самолеты. И что же? Наше положение в Азии нисколько не укрепилось. Я уверен, еще через несколько десятилетий люди придумают такое оружие, о котором мы не можем и мечтать, а управлять колониями станет еще сложнее. Для нас значительно нужнее, чем оружие, новые методы в политике. И создать их должны мы с вами. Это, если хотите, наш вклад в день завтрашний…

Через два дня после этой беседы Генри Доббс выехал в Кабул.

Глава вторая

Состав подкатил почти бесшумно. Оглушительный свист покрыл площадь, приглашая пассажиров занимать свои места. Ошалелая толпа устремилась к путям. Люди будто боялись, что им не хватит места, хотя в конце концов поезд отошел от станции наполовину пустым.

Иван занял место в середине вагона у окна. И тут, к немалому удивлению, обнаружил, что странный старик, четверть часа назад привлекший к себе внимание, оказался соседом по купе. Старик опустился на скамейку рядом с ним, а напротив расположились двое парнишек в простых ситцевых халатах, достали шахматы и, не обращая внимания на невообразимый гвалт, стоящий вокруг, начали игру.

Поезд тронулся так же неожиданно, как появился у платформы, и, оставив позади сады и виноградники, вскоре вырвался в пустыню.

Некоторое время старик сосредоточенно молчал и не проявлял ни малейшего желания вступать в какие-либо разговоры. Лишь изредка он бросал беглые взгляды на шахматистов. Но вот, заметив, что Чучин с любопытством смотрит в окно, старик неожиданно подал голос:

— Недавно в Туркестане? — спросил он с едва уловимым акцентом.

— Почти два года, — не поворачивая головы, рассеянно ответил Иван.

— И вам еще не надоели наши сухие земли? Вы… военный? — кивнул старик на петлицы попутчика.

— Да, летчик, — коротко бросил Иван, соображая про себя, как бы повежливее отделаться от лишних объяснений.

Однако ничего объяснять не потребовалось. За весь путь до Бухары сосед больше не задал ни одного вопроса, зато сам охотно рассказывал о себе и своих странствиях по Востоку.

Звали странного старика Тахиром. Родился он, судя по его словам, в Бухаре.

— С детства, — рассказывал старик, — я тянулся к учению, но был беден. Мой отец всю жизнь от зари до зари работал, но так и не смог скопить денег к закату дней своих. Поэтому я использовал любую возможность овладеть знаниями. К сыну богатого человека, у которого я был слугой, приходил учитель. Я ловил каждое его слово — выучился грамоте, математике. Мне достаточно было лишь раз услышать какой-либо стих или изречение, чтобы запомнить его наизусть…

Тахир пожевал губами, глядя в окно, где проплывали безжизненные желтые дюны, затем продолжил:

— Сын богатея позавидовал моим способностям. Он обвинил меня в краже серебряной безделушки. Если бы меня схватили, могли казнить или же, помиловав, отрубить руку. Но аллах снисходителен — мне удалось бежать… — Тахир замолчал. Взгляд его сделался печальным. Чучин подумал, что старика и сейчас донимает боль от нанесенной ему в детстве обиды.

Один из сидевших напротив шахматистов, напряженно дожидавшийся хода соперника, вскочил и от радости захлопал в ладоши:

— Мат! — воскликнул он и победоносно взглянул на Чучина.

Иван улыбнулся.

— Я бродяжничал, изучал ремесла, торговал, — продолжал свой рассказ Тахир. — Много пришлось перетерпеть. Оставаться на одном месте я не любил. Из Афганистана перебрался в Персию, оттуда в Турцию. Жил и в Сирии, и в Египте. В вашем возрасте старался ничего в жизни не пропустить. С годами это проходит. — Он поднял руку к голове, спросил: — Вы, конечно, знаете, что означает зеленая чалма?

Вопрос был задан таким тоном, что Иван был вынужден неуверенно кивнуть. Но старик, видимо, почувствовал смущение собеседника, деликатно исправил свою ошибку.

— Такую чалму носят те, кто совершил паломничество в Мекку. Когда я устал от суеты, поселился на родине пророка. Много читал. У нас ведь не каждый мулла хорошо Коран знает, а я выучил его наизусть. Когда в Бухару вернулся, встретили меня как святого.

— Приятно, наверное, когда на тебя чуть ли не молятся? — поинтересовался Иван с единственной целью — польстить самолюбию старого человека.

Но старик не принял лести.

— Это только в молодости тешат тщеславие, а сейчас мне хочется одного — покоя, — безразлично отмахнулся он и, потеребив бороду, вздохнул: — К тому же: быть у всех на виду, может быть, и почетно, но иногда опасно.