— Не очень-то я полагаюсь на отвагу джигитов Алим-хана, — Энвер-паша испытующе взглянул на собеседника. — Хватит ли у нас сил выгнать большевиков из Туркестана?

— Желание у вас есть? — коротко спросил Вуллит.

— Как же не быть желанию сражаться за веру? — ответил Энвер-паша высокомерно.

— Ну и прекрасно. Что же касается солдат Алим-хана, то они становятся похожими на настоящих воинов, если им хорошо заплатить. А заплатим им мы. Мы дадим вам и деньги и оружие.

— Значит, пришло время заключить союз, — не то спросил, не то констатировал Энвер-паша. — Что ж, никогда не поздно изменить наши отношения…

— Да, мы обязаны заключить союз, — решительно произнес англичанин. — В политике главное — ясно видеть цель и идти к ней прямо. Все остальное может меняться в зависимости от обстоятельств.

— Я подумаю, — сказал Энвер-паша.

— Извините мою назойливость, — откликнулся Вуллит, — но я прошу вас не откладывать решения. Так будет лучше и вам и нам. — Он встал, четко, по-военному повернулся и вышел из комнаты.

Глава четвертая

В день отплытия погода выдалась замечательная. Жара почти не ощущалась. Стоял один из тех редких дней, когда туман над Амударьей рассеивался и противоположный берег, низкий, почти сливающийся с поверхностью реки, будто приближался для того, чтобы его можно было хорошенько рассмотреть.

Чучин сидел рядом с Мухтаром, молча смотрел на медленно уходившие вдаль берега. Если на одном нельзя было заметить никаких признаков жизни, то другой берег закрывали буйные заросли камыша, местами разрываемые устьями арыков, орошавших прибрежные поля. Собранные в метелки розовые и лиловые соцветия яркими пятнами выступали среди сизоватых, похожих на чешую, листьев гигантского кустарника — тамариска. За кустарником поднимались покрытые блестящей красновато-бурой корой стволы джиды. На ажурных ее кронах уже появились мелкие плоды, из которых местные жители готовили отменное вино. Еще дальше от реки серебрились стройные евфратские тополя. Травянистые лианы, обвивавшие деревья и кустарники, делали прибрежные тугаи труднопроходимыми для человека, многие животные и птицы находили в них убежище от зноя. Вой шакалов и трубный голос оленей слышались довольно часто, порой можно было видеть на берегу осторожного мохнатого камышового кота и спокойно воспринимавшего плывущие по реке баржи дикого кабана.

Реки Иван любил с детства. Правда, в его родном Займище реки не было, но деревенскому мальчишке доставляло немалую радость мелкими перебежками добраться до реки, которая протекала в пятнадцати верстах от дома, окунуться в чистую прохладную воду, поваляться часок на солнце и, вдыхая полной грудью запахи летнего леса, не спеша вернуться домой.

В своем представлении Чучин наделял реки человеческими свойствами. Для него существовали реки, блиставшие задором и молодостью, и реки, напоминавшие дряхлых морщинистых старух; реки, полные жизни, буйные и стремительные, и реки вялые, лениво и нехотя несшие свои воды. Одни реки располагали к серьезному раздумью и одиночеству, другие вселяли в сердце беспокойство.

Амударья не была похожа ни на одну из виденных Чучиным рек. Капризная и своенравная, с бешеной скоростью рвалась она на север, к Аральскому морю. С силой водопада обрушивалась на какую-нибудь песчаную косу в несколько верст длиной и, размыв ее, в два-три часа прокладывала на этом месте новый фарватер. А там, где был старый, возникал из воды остров, окруженный каменными грядами. Нелегко плавать по такой реке.

Словно угадав мысли Чучина, Мухтар сказал:

— Десять лет плаваю на Амударье, и каждый раз все по-новому. Новые мели, новые опасности. У Амударьи характер ребенка. Никогда не знаешь, какие шутки она еще выкинет.

— И все-таки вам здесь нравится?

— Ко всему привыкаешь. Я ведь вырос в Чарджуе. Дальше Термеза нигде не был. Да и не хотел бы покидать эти места.

— Аварии часто бывают?

— Не сказал бы. Речники у нас опытные и фарватер определяют безошибочно, хотя вряд ли кто сумеет толком объяснить, как это делается. Амударью нужно чувствовать. Вот, например, цвет воды. Он меняется непрерывно. Смотрите, под баржами вода шоколадная, у левого берега совсем желтая, а у правого — почти черная. По цвету, по направлению водяных струй можно угадать, где прячется мель.

Мухтар замолчал. Его губы растянула мечтательная улыбка. Молчал и Иван, следя за большой стаей серых гусей, которых вспугнул шум буксира. Гуси с громким гоготом кружили над водой, а навстречу быстро неслись по течению каюки, с кормой, едва выступавшей над поверхностью воды, и гордо задранной вверх носовой частью. Суда эти, сооруженные из толстых, сильно просмоленных бревен, прочно скрепленных железными скобами, поднимали не одну сотню пудов груза.

Когда одна из лодок поравнялась, с буксиром, гребец, сидевший у левого борта, посмотрел на летчика, потом на Мухтара, и его тонкие губы искривились в неприятной усмешке. Иван повернулся к Мухтару, но тот сидел, погруженный в раздумья, и, похоже, ничего не заметил.

Беда пришла неожиданно. Буксиры едва тянули за собой баржи по крутому изгибу Амударьи, где течение было особенно сильным. И тут-то Чучин увидел, что баржа, следовавшая за первым буксиром, внезапно остановилась, а катер, не обремененный грузом, стремительно рванулся вперед. Сердце у него дрогнуло.

— Разворачивайся немедленно! — крикнул он Мухтару.

Баржа теперь плыла им навстречу, постепенно набирая скорость.

Времени для раздумий не было. Иван скинул сапоги и бросился в воду.

— Сумасшедший! — закричал ему вслед Мухтар.

Бурное течение реки подхватило Ивана. Он греб изо всех сил, видя перед собой только баржу. Она была совсем рядом. Еще немного усилий, еще несколько гребков, и он достигнет ее борта. В этот момент острая каменная гряда встала на пути. Амударья несла Ивана в нескольких метрах от баржи, но преодолеть эти метры не было никакой возможности. А когда гряда кончилась, баржа уже опередила Ивана.

Догнать! Во что бы то ни стало догнать! Что-то тяжелое ударило Ивана по ногам. Это был конец троса. Иван успел поймать его. Баржу швыряло из стороны в сторону, и трос рвало из рук, но летчик держал его мертвой хваткой. В какой-то момент течение стало спокойнее. Иван воспользовался передышкой и начал подтягиваться к барже.

Несколькими минутами позже, когда баржа наскочила на мель, Чучин был уже на борту. Он не удержался на ногах, пролетел несколько метров и свалился среди ящиков. Амударья уже сорвала баржу с места, развернула поперек и понесла дальше.

Иван огляделся. Оба часовых лежали на палубе, судорожно вцепившись в канаты. В этой ситуации требовать от них что-либо было бессмысленно. Он вскочил и бросился к носовой части баржи. Там находились завернутые в кошмы крылья. Веревки, которыми они были привязаны, ослабли, крылья сползали с подпорок, расходясь гигантским веером, готовым при следующем толчке сорваться в воду.

Соединить крылья и заново перевязать их Чучину удалось, но подтянуть на прежнее место сил уже не оставалось. Иван отчаянно тянул за канат, но крылья продолжали неумолимо ползти к краю палубы.

Внезапно баржа накренилась на левый борт, и Чучина со всего размаху швырнуло на поручни. Он обернулся. Крылья уже свешивались за борт, но теперь их удерживали пришедшие в себя часовые. Иван кинулся на помощь. Втроем они перетащили и закрепили груз.

— Кажется, пронесло, — негромко, едва шевеля губами, проговорил Иван, но тут новый удар потряс судно. Оно забилось в лихорадочной тряске, цепляя днищем песок, и, обессилев, застыло на месте. Баржа села на мель. На этот раз окончательно.

Глава пятая

Когда Иван спустился в трюм, он смог по достоинству оценить опыт и знания Степного. Ни один из размещенных здесь ящиков не пострадал, только выбило стоявшие друг на друге бочонки со смазкой, и теперь они свободно катались по проходу. Один из них прохудился: пол был покрыт темной вязкой массой.