Иван почувствовал, что журналисту не хочется продолжать этот разговор, и он переменил тему.

— Ты держишься в седле, как заправский наездник, — похвалил он Камала.

— Я ведь сын офицера, — улыбнулся журналист, — и мечтал стать военным. Знаешь, у нас есть пословица: «Трон для эмира, весы для торговца, плуг для крестьянина, меч для афганца». Меня с детства учили стрелять из винтовки и владеть саблей, а верховая езда была моей страстью. Когда отец хотел наказать меня, запрещал в течение дня подходить к коню. Я думал, вырасту — буду сражаться с англичанами. Думал по одному, вышло по-другому: стал журналистом. И не жалею. Пока мы не победим невежество, Афганистан сильной страной не будет.

Камал помолчал и с горечью добавил:

— Заразу надо уничтожать с корнем, иначе рано или поздно она уничтожит нас.

Иван огляделся по сторонам. Он уже успел привыкнуть к неожиданным сменам пейзажа. Теперь бесплодная степь сменилась дынными бахчами, у дороги росли абрикосовые и тутовые деревья.

— Что это? — удивленно спросил Чучин и показал Камалу на обнесенное невысокой оградой странного вида сооружение, украшенное рогами джейрана.

— Мазар, — объяснил журналист, — гробница святого. Мусульмане приходят сюда на поклонение.

Деревья вокруг мазара были увешаны лоскутами разноцветной материи. Перед оградой сидели дервиши, расстелив на земле камышовые циновки. Появление каравана не произвело на них никакого впечатления, и они продолжали, перебирая четки, монотонно и пронзительно выкрикивать какие-то слова.

Внезапно появилась группа всадников, которые быстро двигались навстречу каравану. Наездники пронеслись мимо, но Чучин успел хорошо рассмотреть молодого красивого офицера в парадной форме, за которым следовала небольшая свита щегольски одетых джигитов.

Иван взглянул на журналиста и по выражению его лица понял, что эти люди знакомы Камалу.

— Полковник Исмет-бай, — не дожидаясь вопроса, пояснил журналист, — адъютант Джамаль-паши.

— А кто это такой?

Теперь уже Камал смотрел на Ивана с нескрываемым удивлением, не веря, что можно не знать о Джамаль-паше.

— Это ближайший соратник Энвера-паши, — объяснил журналист. — Его-то ты, надеюсь, знаешь?

— Слышал, — подтвердил Чучин, — даже фильм про него смотрел. В Петрограде, когда в летной школе учился. Дай вспомню, как он назывался. Да, точно: «Энвер-паша — предатель Турции». Там еще было показано, как он резню армян устроил.

Иван произнес эти слова и осекся. Лицо журналиста сделалось сумрачным. Иван понял, что допустил оплошность, и посетовал на свою неосмотрительность.

— Нельзя верить всяким слухам, — неодобрительно произнес Камал. — Я допускаю, что у Энвера-паши есть заблуждения. Но он истинный мусульманин и хочет нас всех объединить. И англичан ненавидит, — добавил журналист свой последний веский аргумент.

— А правда, — осторожно осведомился Чучин, — что Энвер-паша поддерживает бухарского эмира и басмачей?

Вопрос немного смутил Камала, и он ушел от прямого ответа.

— Сейид Алим-хан, — сказал он, — ведет себя неверно. Он заботится лишь о своих корыстных интересах, а не о единстве мусульманского мира, которое помогло бы всему Востоку стать сильным, противостоять любым угнетателям. Аманулла-хан не поддерживает Алим-хана. Мы выступаем за дружбу с Россией.

Чучин нахмурился. Те же лозунги объединения мусульман в борьбе против «неверных» провозглашали и басмачи, которые безжалостно проливали кровь мирных жителей там, в Туркестане. «Зря я с Гоппе спорил, — подумал про себя Иван. — С человеком, который увлечен идеями Энвера-паши, надо быть осторожнее».

— О чем, Иван Григорьевич, так задумался, что не замечаешь, как прибыли на стоянку? — окликнул Чучина Аванес Баратов.

Отряд двигался по тенистой, обсаженной тутовыми деревьями улице небольшого поселка, посреди которого возвышались зубчатые стены рабата.

Хозяин караван-сарая поспешил навстречу гостям. Он подошел к начальнику конвоя и начал что-то объяснять. Тот выслушал его и угрожающе поднял плеть. Хозяин бросился на колени.

«Опять какие-то сложности», — вяло подумал Иван и, стегнув коня, направился к Баратову, который что-то обсуждал с начальником конвоя.

На лице афганского офицера выразилось неподдельное изумление. Он пожал плечами и молча удалился. Хозяин караван-сарая принялся горячо благодарить Баратова.

— Что произошло? — спросил у переводчика Чучин.

— Начальник конвоя угрожал наказать хозяина пятьюдесятью ударами плети за то, что тот вовремя не позаботился о еде, достойной гостей эмира. У него сегодня нет баранины. Есть только телятина, но он уверяет, что она парная и очень хорошая.

— И что же ты сказал офицеру? — улыбнулся Чучин.

— Что мы не будем в обиде, если телятина окажется действительно хорошей.

Пока повар отряда Валерка, взяв инициативу в свои руки, вместе с афганцами занимался приготовлениями к обеду, Иван решил прогуляться по поселку. Вместе с Аркадием Баратовым они спустились к бурной и стремительной горной речушке, берег которой покрывали цветущие сады. Ветхий подвесной мостик вел на другую сторону, к залитому водой рисовому полю.

— Искупаемся? — предложил Баратов.

— Можно, — согласился Чучин и первым скинул пропахшую потом пыльную гимнастерку.

ЭНВЕР-ПАША

— Прошу! — предупредительно распахнул дверь перед Усман-беком рослый стройный секретарь в офицерской форме, перетянутой белой портупеей. — Генерал уже ждет вас.

Усман-бек ответил легким кивком и вошел в кабинет Энвера-паши.

Это была просторная светлая комната с высоким потолком.

У правой стены — два приземистых шкафа с резными дверцами, у левой — мягкий диван с золочеными ножками в форме львиных ног.

Энвер-паша сидел за массивным письменным столом напротив двери. Он поднял глаза от разложенной перед ним карты и приложил руку к феске в ответ на приветствие Усман-бека.

— Присаживайтесь, — кивнул он на стоявшее перед столом кресло. — Ну, как идут дела у нашего друга Сейид Алим-хана? Как его драгоценное здоровье?

— Эмир весь день в молитвах, — не нарушая традиционного восточного этикета, ответил Усман-бек. — Он молится, чтобы поскорее наступил день, когда его земля освободится от большевиков.

— А мне казалось, — насмешливо сказал Энвер-паша, — после того, как Алим-хан купил себе прекрасное поместье Кала-и-Фату, он целиком поглощен его благоустройством и своими наложницами. Их у него сейчас, наверное, уже больше ста.

— О, нет, — улыбнувшись, возразил Усман-бек, — всего только сорок семь.

— Да, — продолжал Энвер-паша, — у Сейид Алим-хана действительно много важных дел. Одна торговля коврами и каракулем отнимает массу сил и времени.

— У эмира сложное положение, — сказал Усман-бек. — Вы ведь знаете: для того, чтобы снарядить армию, нужны деньги, очень много денег.

— Прекратите, Усман-бек, — презрительно бросил Энвер-паша, — у кого-кого, а уж у Сейид Алим-хана их вполне достаточно. Он имеет счет не в одном лондонском банке. Просто, — уже спокойнее продолжал генерал, — у него душа торговца, а не воина. Был бы он истинным потомком Мухаммеда, не сидел бы сложа руки, а с оружием в руках боролся бы с неверными, которые отняли у него власть. Но я, я сделаю это! Я объединю мусульман! А Амануллу…

Он осекся, нажал на кнопку звонка. В дверях появился секретарь.

— Кофе! — коротко приказал генерал и снова перевел взгляд на Усман-бека. — Почему столько времени не появлялись? Я уже начал беспокоиться.

— Сейид Алим-хан в последнее время стал очень подозрительным, — нахмурился Усман-бек. — Он бы не раздумывая повесил меня, если бы только заметил, что я направляюсь к вам без его ведома.

— Вот как? Но сегодня вам все же удалось улизнуть от его соглядатаев?

— Он сам меня послал к вам, — усмехнулся Усман-бек. — А это значит — мне еще доверяют. — Он вытащил из нагрудного кармана пакет. — Я должен передать вам письмо.