— Следует ли, повелитель, понимать эти слова так, что именно вы помешали генералу уничтожить караван? — поразившись своей догадке, ошеломленно посмотрел на хозяина Усман-бек.

— Всемогущий аллах покарал гордеца, — невозмутимо ответил тот, тяжело опустив веки. — У меня такое предчувствие, что всевышний разрушит и планы тех, кто рассчитывает с помощью этого выскочки покончить с большевиками в Туркестане. Для этого нужны опыт и мудрость, а именно их Энверу-паше не хватает.

— Но у него есть решимость и люди, повелитель. И если англичане поддержат генерала деньгами и оружием, он сможет повернуть события в угодное всевышнему русло. Кроме того, — поднял гость с ковра расписную пиалу с горячим чаем, — Энвер-паша поможет вам вернуть бухарский трон.

— Мне? — оскалился Алим-хан. — Боюсь, ты выдаешь желаемое за действительное. Он только о том и думает, как бы самому управлять Бухарой. Из Турции его выгнали, и обратной дороги нет. — Хозяин дома помолчал, подозрительно взглянув на гостя…

— Не слишком ли горячо ты за него заступаешься? Смотри, я не прощаю изменников!

— Мои предки бекствовали в Бухаре еще четыреста лет назад, — с глубокой обидой в голосе произнес Усман-бек. — Вы прекрасно знаете, что для меня нет в мире ничего дороже ваших интересов. Но я не хочу, чтобы вы лишились такого могущественного друга, как Энвер-паша.

Алим-хан коротко взглянул на собеседника и промолчал. Его вдруг остро пронзило ощущение безвозвратной утраты всех былых желаний и устремлений. Вероятно, это ощущение равноценно тому, что возникает при крупном проигрыше. И сейчас хотелось лишь одного: «Вернуть хотя бы затраченное…»

«Милостивый аллах! Помоги мне возвратить то, что предками оставлено мне, что утратил я в суете своей, когда, как глупый верблюд, пошел на поводу болтунов, потерявших чувство реальности в напыщенности своей, таких, как Энвер-паша…» — вознес он глаза к потолку.

Но вдруг как бы одернул себя, опомнившись, вернулся к прерванному разговору, стараясь не выдать этого своего единственного отныне стремления: вернуть, во что бы то ни стало вернуть деньги, и плевать на все их идеи, интриги… На миг он вспомнил оклеветанного им Тахира… А что, если так же поступить и с этим проклятым Энвером-пашой? Естественно — когда и если! — он завоюет власть, изгнав большевиков из Туркестана. И конечно же, сделает это чужими, не его, Алим-хана, руками.

— Э… — Алим-хан помедлил, рассеянно кивая головой. — Мне в самом деле чужды тщеславие и честолюбие Энвера-паши, дорогой Усман-бек. Ну кому пришло бы в голову объявить себя наместником Мухаммеда? — меланхолично добавил он. — А чего стоят россказни о его святой грамоте, начертанной горящими буквами?

— Да, хотел бы я посмотреть на эту грамоту, — расплылся в угодливой улыбке Усман-бек, чтобы дать собеседнику возможность полностью снять свои подозрения и убедиться в преданности приближенного.

— Впрочем, — воодушевленно продолжал Алим-хан, стараясь уверить себя в искренности собеседника, — чужие ошибки и слабости всегда приносят пользу тем, кто умеет правильно ими пользоваться.

Усман-бек с недоверием посмотрел на хозяина дома. Бывший повелитель продолжал лежать неподвижно, облокотившись на локоть левой руки. На его лице была печать полной отрешенности, и со стороны могло показаться, что беседа совершенно его не волнует. Однако Усман-бек слишком хорошо знал характер эмира, чтобы поверить этому обманчивому впечатлению.

— Я думаю, — выдержав паузу, продолжал свою мысль Алим-хан, — англичане скоро сами поймут свою ошибку и постараются исправить ее. Им, как и нам, не нужны русские самолеты в Кабуле, не нужна дружба большевиков и с Амануллой. Но я не могу допустить и того, чтобы они все решали по своему усмотрению. К тому же, если теперь что-нибудь случится с самолетами, которые охраняет гвардия эмира, подозрение сразу падет на нас.

— Вы предлагаете оставить в покое караван? — нерешительно спросил Усман-бек, пытаясь уловить логику в словах эмира. Но тот лишь горестно вздохнул:

— Только человек, потерявший последние остатки разума, не способен понять, что нельзя допустить открытия летной школы в Кабуле. Но после того как самолеты сгорят или свалятся в пропасть, мы не сможем засиживаться в этой стране. Нам понадобятся не жалкие гроши, обещанные Энверу-паше, а много денег и оружия, чтобы вернуться на родину. Мои люди уже засиделись без дела, они теряют надежду, а англичане продолжают кормить нас одними обещаниями.

Сейид Алим-хан поднялся на ноги, подошел к стене и, откинув занавеску, извлек из глубокой ниши шкатулку. Открыв ее, он протянул Усман-беку пакет.

— Вот, возьми это и немедленно отвези Энверу-паше. Будь осторожен — здесь условия, на которых мы можем объединить свои силы.

Усман-бек взял пакет и, почтительно поклонившись, направился к выходу. Почти у двери он обернулся, чтобы задать последний вопрос:

— Кто уничтожит самолеты?

— Тот же человек, который помешал это сделать Энверу-паше в Туркестане, — с надменной улыбкой ответил хозяин дома.

Он еще некоторое время стоял не двигаясь, и улыбка не сходила с его губ. Все прошло даже лучше, чем можно было ожидать. Англичане раскошелятся. Алим-хан в этом не сомневался. Чем дольше они будут думать, тем жестче можно ставить условия — ведь караван с каждым днем все ближе подходит к Кабулу. И когда с самолетами будет покончено, а деньги и оружие попадут к нему в руки, возможно, он даже поможет Аманулле-хану поймать злоумышленников. Конечно, генерал Энвер-паша — человек могущественный, но он засиделся в Афганистане и сейчас представляет угрозу хану. Нужно сдвинуть его с места и заставить воевать за интересы законного правителя Бухары. И поможет это сделать Усман-бек. Он, упиваясь своей хитростью, с которой, как он полагает, обвел Алим-хана вокруг пальца, скачет сейчас к Энверу-паше. Верно говорят: осел останется ослом, даже если побывает в Мекке…

Он откинулся на подушки, предавшись мечтам. Почему не все идет гладко, почему? С какой стати ему, умному человеку, надо подчинять свои планы, да и себя планам этого турецкого изгоя Энвера-паши? Но вдруг… Опять это эфемерное «вдруг». Однако если тот все же захватит Бухару и убедит мусульман объединиться вокруг себя? Тогда не надо думать ни об утратах, ни об издержках, ни о чем. Кроме одного: как извести новоявленного победителя и загнать его на место.

А пока, рассудил Алим-хан утомленно, караван пусть идет. И чем ближе он будет к Кабулу, тем сговорчивее станут и англичане, и Энвер-паша…

Глава вторая

Аркадий Баратов зевнул, прикрыв ладонью рот, и присел на кровать рядом с Файзуллой.

Мальчишка снова что-то сбивчиво залопотал на своем гортанном языке. По мере того как он говорил, глаза Аркадия все больше округлялись.

— Сегодня ночью бандиты собираются поджечь самолеты, — продолжая вслушиваться в слова Файзуллы, коротко бросил переводчик Чучину.

Иван вскочил, схватил Файзуллу за плечи.

— Откуда ты знаешь?

— Только что один из постояльцев попросил его сообщить об этом русским летчикам, — ответил за Файзуллу Баратов. — Он объяснил, что случайно услышал, как бандиты обсуждали план нападения. Однако сам не решился идти к нам — опасается, что его примут за сообщника. А с мальчишки какой спрос.

— Спроси, не знает ли он, где сейчас бандиты, — потребовал Чучин, — и как они выглядят?

Баратов перевел вопрос Ивана и, выслушав ответ мальчишки, отрицательно покачал головой.

Иван бросился к Гоппе. Вместе они направились к начальнику охраны.

Офицер выслушал их совершенно бесстрастно:

— Не подавайте вида, что вы что-то знаете, — спокойно сказал он и добавил с высокомерной усмешкой: — Не волнуйтесь, идите спать. Все будет в порядке.

Иван вернулся в комнату, но не находил себе места. Дурацкая ситуация. Рядом с ним решается судьба экспедиции, а он не может вмешаться. Гоппе категорически приказал не выходить за дверь, как он выразился, «во избежание провокаций или других неожиданностей».