Как обычно, Гоппе ехал во главе растянувшегося на полкилометра каравана, а Чучин замыкал процессию.

Три глухих удара раздались один за другим из самых недр земли. Конь испуганно рванулся, и Иван с трудом удержал его.

Метрах в десяти перед Чучиным дорога делала крутой поворот. Караван уже скрылся за изгибом. В поле зрения остался лишь один погонщик, ехавший на своей бурой приземистой лошаденке позади нагруженного двумя яхтанами верблюда.

Внезапный грохот оглушил Ивана. Сильнейший толчок едва не выбил его из седла. У жеребца подкосились ноги, и он опустился на колени. Иван с силой сжал шенкеля и обхватил жеребца за шею. Конь медленно поднялся и, трясясь всем телом, прижался к стене.

Гора гудела и дрожала. Сверху сыпались камни. Сначала небольшие, затем величиной с голову верблюда. Погонщик соскочил с лошади, Иван сделал то же самое.

Камни рушились на карниз и на боковую стену как раз в том месте, где дорога делала изгиб. Верблюд испуганно рванулся вперед, к изгибу, увлекая за собой погонщика, безрезультатно пытавшегося его удержать. На самом изгибе погонщик отступил, не удержался на ногах и, взмахнув руками, полетел в пропасть.

Чучин рванулся к обрыву, но новый град камней заставил его присесть и прижаться к стене. Камнепад кончился так же внезапно, как начался. Внизу, в ущелье, еще слышался гул падающих осколков, а сверху с легким шорохом сыпались тоненькие струйки мелкого песка. Иван некоторое время сидел не двигаясь, оглушенный внезапно обрушившейся на него тишиной, затем осторожно встал, осмотрелся.

Положение было хуже некуда. От подземных толчков скала треснула, отделившийся от нее обломок перегородил путь так, что перебраться через него даже без коня не было никакой возможности.

Он подошел к краю обрыва и заглянул вниз. Там, на расстоянии чуть больше человеческого роста, находился небольшой выступ. У самого его основания, припорошенный песком и мелкой пылью, недвижно лежал погонщик.

«Может, жив еще, — мелькнуло в мыслях. — Надо бы спуститься, помочь… Если даже и погиб, не оставлять же его здесь. Не по-людски как-то…»

Пока Иван обдумывал, как следует поступить, рука погонщика шевельнулась, с нее ссыпался в пропасть ручеек песка и мелкого щебня.

— Эй! — обрадованно крикнул Иван. — Ты жив? — И он тут же отпрянул назад, спасаясь от града мелких острых камушков, сорвавшихся сверху от звука его голоса.

Когда Чучин ползком снова подобрался к краю пропасти, погонщик уже сидел, осторожно отряхиваясь. При каждом его движении вниз срывались мелкие осколки, и он настороженно замирал, выжидая. Завидев Ивана, приложил палец к губам и попытался встать, но щебень под его ногой все сыпался и сыпался.

— Погоди, — шепнул Чучин и, мигом вернувшись к лошади, снял сбрую, связав ее в длинный ремень. Подергав, проверил, выдержит ли он вес человека, и снова подполз к обрыву.

— Держи, — аккуратно опустил он конец вниз. Погонщик, не вставая, обмотал ремень вокруг запястья и жестом показал, что можно тащить. Иван уперся ногами в каменную почву и медленно попятился. Вскоре, облокотившись на свободную руку, погонщик перевалился через край обрыва. Некоторое время он лежал, переводя дыхание, затем встал, и к нему вернулась обычная невозмутимость.

Длинным кожаным ремнем афганец привязал верблюда к своему седлу, вскочил на коня и сделал Чучину знак следовать за ним. Его уверенность несколько ободрила Ивана. Затеплилась надежда: может быть, погонщик знает другой путь.

Вскоре они добрались до начала карниза, где в сторону от дороги отходила едва заметная тропа. Иван последовал примеру погонщика и, соскочив, с седла, шагал рядом с конем, держа в руках поводья. Подъем становился все круче, при каждом движении камни сыпались из-под копыт животных. Горное солнце палила немилосердно, мокрая от пота гимнастерка противно липла к телу. Но Иван не замечал этого. В мыслях было только одно — побыстрее добраться до каравана, выяснить, кто пострадал, что с грузом.

Постепенно дорога выровнялась, теперь они двигались вдоль пологого склона, идти стало легче. Чучина волновало, что они удаляются от того места, где был караван, но афганец жестами объяснил, что другого пути нет.

Жара постепенно начала спадать, солнце коснулось заснеженной вершины горы и стало скрываться за ней. Пора было думать о ночлеге — в горах быстро темнеет.

Выйдя на обширную, окруженную кустарником и хилыми деревцами поляну, Чучин и погонщик молча переглянулись и сразу поняли друг друга. Первым делом афганец достал толстую, сплетенную из конского волоса веревку и окружил ею место ночевки. Иван узнал этот обычай еще в Туркестане. Там считалось, что конский волос надежно защищает от скорпионов, фаланг и ядовитых змей.

«Проверим на практике», — устало подумал Иван.

Вместе с погонщиком они расседлали и стреножили лошадей, освободили от груза верблюда и принялись готовить костер. Иван пошел за хворостом к кустарнику, и вдруг что-то темное блеснуло перед ним. Он внимательно всмотрелся, но ничего не мог разглядеть.

Он уже повернулся, чтобы идти дальше, когда раздалось шипение и, словно подброшенная пружиной, взлетела перед ним голова змеи. Гюрза медленно раскачивалась перед летчиком, блестя ледяными глазами и постреливая перед собой раздвоенным языком.

Иван замер. Он знал: бежать нельзя, гюрза часто нападает на человека, и прыжок ее в сторону спасающейся бегством жертвы молниеносен и неотвратим…

Выстрел раздался из-за спины Ивана. Пуля размозжила голову змеи, в последних судорогах свившейся в сильные толстые кольца. Погонщик спокойно опустил свой карабин.

Как ни в чем не бывало афганец разжег костер, достал две большие лепешки, одну из них протянул Ивану.

Ночь провели относительно спокойно. Спали по очереди: пока отдыхал один, другой дежурил у костра. Едва рассвело, они начали седлать лошадей. В это время до слуха Ивана донесся громкий лай собак.

Он обрадовался: значит, поблизости люди.

Лай приближался. Иван взглянул на афганца. Тот был не на шутку встревожен.

ПОРТРЕТ КОРОЛЕВЫ

— У вас очень утомленный вид. Устали? — участливо поинтересовался Джаббар.

— Для меня провести двое суток в седле — это удовольствие, — вяло поморщился Ахмед Али. — Главное чтобы был результат. Разве легче ремесленнику, который трудится целый день, не разгибая спины, и получает за это жалкие гроши? Мы по крайней мере знаем, за что работаем. Постой-ка, — прислушался он и, мягко, по-кошачьи, подойдя к двери, осторожно выглянул из комнаты. — Показалось, — вздохнул с облегчением, возвращаясь назад.

Ахмед Али тяжело опустился рядом с Джаббаром на циновку, снял свою белую чалму, медленно размотал и сложил на коленях.

— Я заварю чай, — предложил Джаббар, но Ахмед Али жестом остановил его.

— Вы уверены, что человек Усман-бека сумеет все сделать сам? — спросил Джаббар.

— В горах с этим справится даже ребенок, — отозвался Ахмед Али тихим ровным голосом. — Насчет самолетов у меня сомнений нет — с ними будет покончено, если это уже не произошло. Меня волнует другое — англичане настаивают, чтобы народ получал все новые доказательства порочности эмира и его окружения.

— Конечно, — согласился Джаббар, — доказательства не помешают, но откуда их взять?

Ахмед Али пошарил рукой в белой ленте чалмы, достал небольшой пакет и протянул его юноше.

Джаббар взял пакет и вытряхнул его содержимое на циновку рядом с собой. Это были фотографии. Он осторожно поднял одну из них и долго изучал.

— Просто потрясающе! Какая женщина! — наконец подобрал он нужные слова и даже причмокнул.

А через минуту, приняв театральную позу и воздев руки к небу, Джаббар причитал:

— Вот она, королева-распутница! Смотрите, королева Сурайя без паранджи, с открытым лицом. А что за одежда на ней? Какой пример для наших девушек? Руки голые, а взгляд, какой вызывающий взгляд!

Джаббар схватил следующую фотографию, на которой девушка-афганка сидела на коленях у европейского юноши, обхватив руками его шею.