Баронесса почти ничего не узнала и вышла из комнаты мужа настолько озадаченная и озлобленная, что не заметила сквозь стеклянные двери спальни скрытую за шторами тень человека Мана.
Тот днями и ночами следил за баронессой, хотя хозяин не поручал ему этого. Он был его верным слугой и не любил Лаис. Ему не нравилось, что та вышла замуж за его хозяина, и следил за ней, чтобы хоть как-то покончить с ней. С первой встречи Лаис и Ман не понравились друг другу. Они уничтожили бы друг друга, если бы могли. Всякий раз, когда Лаис его видела, то вспоминала о лесе Собрир, потерянном письме, последовавшими за этим событиями и приходила в ярость: «Этот человек должен знать все о жизни барона, но скорее мертвый заговорит, чем он. Я должна заслужить расположение этого человека». Она была готова пойти на любую жертву или унижение, лишь бы добиться власти над этим слугой. Вот насколько сильны желания горячих и безрассудных натур!
Вот как сильно значило для Лаис вырвать у барона все его мерзкие тайны. Жрец восстал против идола и решил его отхлестать.
VII
Пользование баней – такое же древнее, как сам мир, и история говорит о них с самого его появления. Для кого-то это гигиена, для кого-то – удовольствие; бани строили и часто посещали, все население учреждало их, как религиозный канон. Гомер говорил о банях Телемако и благовониях, которыми прекрасные рабыни умащивали тело сына Улисса.
Пользование баней, их устройство перешло от греков и римлян к нам. Во времена Цезаря бани были во всех домах, ими пользовались с полудня до самой ночи.
Они были у египтян; известно, что были бани у инков и ацтеков.
Великолепные общественные бани Рима, которые во времена императоров называли термами, не имели себе равных. Их приготавливали для эдилов; были знаменитые Термы Нерона, Тита, Диоклетиана, и так далее.
Сегодня общественные и частные бани не имеют того древнего великолепия; можно сказать, у них его нет. Сегодня ходят в бани приятно провести время, поиграть, развлечься, назначить любовную встречу. Моются только 10%.
Кабальеро де Раузан отвел Эдду в бани Висбадена, в лиге от реки Рин, с целью познакомить ее с высшим светом, заставить полюбить роскошь, изысканность и дружбу высокого тона, ему хотелось, чтобы дочь не принимала обет. Еще ему не нравился упадок духа, отчужденность воспитанницы карлика. Барон уже потерял надежду, потому что Эдда с каждым днем все больше отдалялась от общества, погружалась в меланхолическое уединение, становилась все более неразговорчивой.
Кабальеро незаметно следовал своему замыслу. Прежде чем подготовить Эдду к людям, он отвел ее к живописным местам Таннуса, гулял с ней у подножья городских гор, отвел к раскопкам, где находилось огромное количество старинных ценных вещей, ездил с ней по равнине на красивых конях. Наконец, отвел ее ко дворцу Бибриха, главному строению Висбадена, где есть огромный и прекрасный сад, здание Платц, построенное на холме и предназначенное для охоты. В Бибрихе барон сказал Эдде:
- Все это очень интересно, ведь здание очень напоминает архитектуру господских замков Средневековья.
- Сеньор, – сказала девушка. – Я так устала от этих зверей.
Эдда намекала на бронзовых зверей у главного входа, а в зале множество зверей в различных позах.
Барон промолчал. Он привык слышать подобное из уст дочери и приписывал это не ее хандре, а невежеству и плохому состоянию рассудка.
Согласно привычкам Висбадена, купальщики питаются в час дня за общим столом, где больше двухсот столовых приборов. В столовых есть высокие галереи для музыкантов, которые играют во время еды и время от времени спускаются для получения чаевых. Эдде нравилось давать чаевые за музыку; в три часа, когда сеньоры возвращались к работе, а кабальеро закуривали трубки, она шла в общественные сады, как будто сбегала от отца, или закрывалась в комнате и плакала, обняв голову руками: «Какая же я несчастная! Какая несчастная!»
Барон и его дочь сперва поселились в гостинице «Четыре Сезона».
Иногда из окон Эдда принималась высматривать среди тысячи незнакомцев, ходивших в бани (среди них англичане, американцы, датчане, шведы, испанцы, русские, поляки, итальянцы, швейцарцы, голландцы, бельгийцы, немцы и более двухсот князей со своей свитой), одного молодого человека, который привлек ее внимание, к которому она бы бросилась в объятия и сказала: «Заберите меня с собой! Спасите от себя! Полюбите меня, чтобы я смогла полюбить вас!»
Ночами она не спала, думая об Эрико, слепом псе Одине, о пещере Геклы, горячих выбросах, красных мхах: «Какой счастливой я была тогда! Почему я покинула эти холодные земли и нежное общество моих овечек? Там моя душа спала во сне слабоумия и не знала чувств, была чистой в своих намерениях, моей вселенной была я сама! Эрико похоронил бы меня рядом с матерью».
В театре, где играли в ту пору лучшие актеры Европы, ее обычно приводили в восторг мрачные трагедии, а когда одни плакали, она наслаждалась жертвами и горем персонажей. Эфигению ослепили, Дездемону соблазнили. Она влюбилась в Отелло; следовала за Шактасом, как Атала сквозь американские сельвы.
Под руку с отцом она посещала игровые залы, располагавшиеся в левом крыле здания, и проигрывала много золота в рулетку, которую предпочитала знать. Иногда выигрывала, но вскоре это ей надоело, и она уходила от столов так быстро, что отец едва поспевал за ней. Куда шла? Даже она не знала. Сбегала. Но от кого? Вероятно, от себя самой.
В главной части здания был зал, где танцевали любимый вальс. Эдда иногда посещала его и танцевала до тех пор, пока не падала без сил. Каким же прекрасным становилось ее лицо, разрумянившееся от возбуждения!
Эти судорожные порывы выматывали Эдду, и она закрывалась в комнате на несколько дней, не встречаясь даже с отцом. Тот, между тем, заказывал для нее платья, украшения, медальоны – все, что могло тешить гордость красивой женщины, или успокоить смятенную душу обожаемой дочери. Однако, все было напрасно: Эдде ничего не нравилось. Она не была девушкой, не была женщиной. Роскошь портила ей настроение.
Бани Висбадена находились в центре города и открывались с семи часов утра, согласно немецким обычаям. Народу было полно, и день проводился в поисках впечатлений или развлечений. Именно этим и занималась бывшая канонесса, которая привлекла внимание купальщиков статью, удивительной бледностью лица, густотой волос, великолепием и чудачествами.
Возвращаясь из Бибриха, Эдда встретилась с молодым кабальеро, хорошо одетым, молодцевато сидевшем на пылком скакуне. Его сопровождали еще четверо наездников благородной внешности. Молодой человек заинтересовал Эдду, и она спросила у отца о нем. Тот ответил:
- Это младший сын герцога и герцогини Нассау. Он направляется ко дворцу, из которого мы вышли.
- Значит, он почти князь.
- Да, потому что герцогство Нассау всегда считалось конституционной монархией. Это одна из самых знатных семей Германии.
Эдда хлестанула коня, как будто слова отца вызвали в ней злость, но вскоре позабыла о досаде после изящного поклона, которым ее одарил молодой человек. Она подумала: «Он улыбнулся мне, как князь, а не как мужчина. А я женщина, а не княгиня».
Однажды барон представил Эдду сеньоре маркизе де Эхина, которая приняла ее радушно и с первой же минуты назвала дочерью. Эдда с радостью поддержала отношения с подругой отца. Еще ее представили сеньоре дель Пау, которая была моложе маркизы, приятной в обхождении, очень образованной и изящной. Обеих барон попросил одомашнить, как он выразился, наклонности его дочери, заставить ее полюбить мир и во что бы то ни стало удалить ее от пути в монастырь.
Те благородно обращались и привязались к ней. На несколько дней настроение Эдды переменилось, но вскоре вернулось к своей обычной грусти, а когда маркиза представила ее своему сыну, очень достойному молодому человеку, Эдда с равнодушным уважением поприветствовала и сбежала от него, словно ей не понравилось его общество. Однажды тот предложил ей прочесть очень модный по тому времени роман, но Эдда отказалась: