Писал своею рукою я, ведомый вам Савватей Иванович».

Мать стала молча перечитывать письмо.

— Ну, что ты скажешь, мама? Теперь ты узнала, от кого это?.. Ну, говори со мной, мама!..

— Ты же не даешь мне рта раскрыть, Лида. Право, ты сегодня совсем на Таню похожа. Твой знакомый мне кажется попроще, нежели ты его представляла. Может быть, он старовер? Должно быть, еще прячется издревле где-то кучка староверов, и этот Савватей оттуда… Но какая у них культура сберегается! Не списал ли он свое письмо у протопопа Аввакума? Так или иначе, он предлагает тебе руку и сердце.

— Что ты, мама, откуда у него могут быть общие знакомые с тобой? И это же совершенно неграмотный человек! Я не знала, что он умеет писать.

— Пресвятая богородица! Если бы отец это услышал!.. Чему их учат в Геологическом институте?.. Протопоп Аввакум — мамин знакомый!

— А я же не хожу в церковь, откуда мне знать этого протопопа? Ах, это какой-нибудь церковнославянский автор?.. Ты думаешь, Савватей списал из какого-то церковнославянского любовного письмовника?.. Как обидно, если это так. Это не так, мама! Ведь все письмо о наших приключениях!

— Должно быть, ему редко приходится писать. Уж очень старательно он лепит буквы. Что же ты ответишь ему? Как ты относишься к его предложению?

— Ты шутишь, мама!

— Не шутится мне, когда дочка в двадцать пять лет еще не решила, в кого влюбиться.

— В двадцать четыре. И ты бы согласилась, чтобы я вышла за этого полудикаря?

— А к тебе все какие-то полудикари сватаются.

— Неужели Небель — полудикарь?..

— А никак не больше половины. Куда Небелю до Савватея, которого ты величать изволишь полудикарем.

Лидия хмыкнула, но затем ее губы опустились.

— «В тепле томилася»! Вот как он тебя почувствовал, бродяга. Сердце золотое… Тебе такое ни к чему, — мать продолжала свои размышления вслух, разглядывая письмо. — Нет, матушка, этот — не дикарь. Что ж, нынче взрослых учат. Увидишь — Савватей Иванович таких Небелей десятерых за пояс заткнет да спляшет.

— А знаешь ли ты, что Небель — высоколобый?

— Нет, не знала. И даже задумывалась: отчего у этого мужчины такая высокая прическа?..

— Ты не поняла, мама: это в переносном смысле. Высоколобый — это интеллигент с высшим образованием не меньше чем в третьем поколении. Его родители и все родители его родителей имели высшее образование.

— Все родители? — насмешливо выделила мать. — Кто выдумал такой ценз? Вот как я отстала. Но вижу, и такой ценз не для всех полезен.

— Нет, мама, такое происхождение полезно для всех. Но даже образование не может сделать всем хорошие характеры.

— Я и говорю. У Небеля хотя и кудри высоколобые, а сердце низколобое.

— Почему же я виновата, если я нравлюсь, как ты говоришь, дикарям?

— Не рви кружева. Что ж, по-твоему, дикари виноваты?

— Вы виноваты, родители. Потому что вы и ваши родители не получили высшего образования.

— А вот и нет, не виноваты. Я вот была блондинка, а твой отец жгучий брюнет.

— Мама! Ну при чем тут бывший цвет волос, господи!..

— А при том, что на свете вся гармония зависит от неравномерности и не должно быть ни в чем равновесия. То же самое, что в магнитах, то и в людях. Ты ученая, к тебе и льнут полудикари. Я за твоим отцом всю жизнь ухаживаю, каждому его желанию наперед угождаю. И он так и ждет, так и привык.

— Мама, я прошу: не говори так об отце.

— И уж дочки за отца горой. А кто вас этому научил? Я научила. От меня вы переняли, девочки, все обхождение. Ты над Ольгой смеешься, как она к мужу внимательна. А он никогда не вспомнит ей туфли купить, пока сама не скажет или купит сама. Увидишь — какая ты будешь с мужем. Небель это и чувствует. Этакую ему и надо, чтобы его любила. Себялюбицы, такие, как он сам, ему не нравятся. Любящие сердца ему по душе. Лида, я дам по рукам! Отойди от накидки.

— Ты хочешь сказать, что отец тебя полюбил, потому что он эгоист?

— А что ж в этом удивительного? Ты удивись другому: за что мы любим эгоистов?

— За что?

— Ну, не за то, что они всю жизнь о нас не подумают и нашу заботу даже не замечают. А потому, что мы умеем позаботиться и о себе и о других. Нам и нравится делать то, что умеем… Мы так приучены. А ты думала о себе: сама такая хорошая?..

— По твоей теории выходит, что ты своим воспитанием подготовила мне довольно обидную судьбу. Я могла бы не поблагодарить за такую судьбу.

— А дети никогда почти не бывают благодарны родителям. Кроме таких детей, которые как Небель. И правда: благодарить не за что. В трамвае — ноги у ней скучают, оттого что в детстве набегалась с отцом, по двадцать километров каждый день. Вот и гуляешь всю жизнь в драных туфлях.

Мать принялась за белье. Лидия сложила письмо и пошла к отцу, взволнованная и смятенная.

— Папочка, можно к тебе? Ты отдыхаешь?

— Разумеется, можно, Лидуша.

— Что ты читаешь?.. Лысенко. А прежде ты читал всё Вильямса и Тимирязева.

— Неужто ничего другого не читал?..

— Читал, конечно. Но когда ты лежал на диване — значит, или Вильямса, или Тимирязева. А Лысенко… Я что-то слыхала о нем.

— Действительно, ты что-то слыхала о нем? Меня возмущает невежество нынешней молодежи. Кроме своего клочка науки, вы ничем не интересуетесь. Даже такой дельный молодой человек, как Бернард Егорович. Девицы, впрочем, и в мое время не читали газет.

— Я читаю газеты, папа. И даже очень старые!

— Это я знаю за тобой, — отец рассмеялся.

— Я интересуюсь не только своим клочком геологии. Небель даже презирает меня за разбросанность.

— Дело в том, дочка, что можно оставаться необразованным и мужиком в звании профессора. Если не выглядывать за околицу своей науки. Как поживает Бернард Егорович?

— Ты всегда говорил мне, что науки не имеют околиц, и это я запомнила… Право, папа, Бернард Егорович интересует вас с мамой гораздо больше, чем меня.

— А он не так плох, чтобы не стоило интересоваться им.

— Ты находишь? Что ты можешь сказать в его пользу?

— Во-первых, он законченный эгоист.

— Восхитительно! Как раз то, что мама считает его худшим свойством… У тебя улыбка мудреца, папа.

— Понимаешь, маме надоел мой эгоизм за тридцать лет. Поэтому она больше не хочет эгоистов… Ну, через тридцать лет и тебе надоест какой-нибудь эгоист.

— Вы говорите о Небеле уже как о моем муже. Этим одним он мне надоел на тридцать лет вперед. А почему ты рекомендуешь мне в мужья эгоиста? Потому что ты считаешь себя эгоистом?.. А ты о себе так думаешь, потому что привык во всем полагаться на маму.

— Значит, я не должен во всем полагаться на маму?.. Ты, девочка, хотела бы, чтобы я полагался больше на тебя? А ты не считаешь меня эгоистом?

— Нет, не считаю! Я знаю, что ты очень внимателен ко мне. Я хорошо изучила твой характер. И я бы хотела, чтобы меня полюбил такой человек, как ты.

— А ты не находишь, что мама посвятила больше времени изучению моего характера?

— Не настолько больше: тридцать лет, а мой стаж с тобой — двадцать пять лет.

— Не все двадцать пять, Лидочка. В первые годы жизни ты недостаточно интересовалась мной, мне казалось…

— Значит, я начала увлекаться тобой в то время, когда матери ты стал надоедать?.. На моих глазах ты все более совершенствовался, а мать этого уже не замечала! Лежи, почему ты встаешь?

Отец спустил ноги с дивана и с удивлением смотрел на дочку.

— Кажется, я за тобою не уследил, девочка. Эка ты рассуждать научилась.

— Серьезно, папа, ты мне скажи, почему ты высоко так ценишь эгоистов?

— Не высоко, Лидочка, это было бы самодовольством… Но ты сама выбираешь эгоиста.

— Такого, как ты.

— Спасибо, Лидочка, если я тебе по вкусу. Такой, как я, не будет, по крайней мере, запрещать тебе ходить пешком.

— Ну, еще бы! Ты не деспот.

— Конечно, нет, Лидочка. Эгоисты редко бывают деспотами. Они слишком заняты собой. Деспотом будешь ты.