Была середина августа, шестнадцатое число.

Туннель подошел к подножию хребта и уперся в изверженные породы.

Задолго до обеденного часа рабочие вышли на поверхность и легли на песке, а Василий бросился в туннель. «Ну, еще десять проб возьму. Возьму только еще десять последних анализов — и конец. Выкину пробирки, чтобы не тянуло. Вот — десять образцов».

Он уверен был, что они лишние. Но количество фактов — это качество в науке…

Проходка была закончена. Все собрались на поверхности, в молчании следили за пробиркой. Сеня держал наготове спичку, палил, зажигал другую. Зырянов сливал светлый, прозрачный бензол во вторую, чистую пробирку, выбирал новый образец. Ваня мыл пробирку. Женя толок и растирал кусочек породы охотничьим ножом на геологическом молотке и подавал Василию Игнатьевичу порошок. Зырянов ссыпал в пробирку, взбалтывал, поднимал против неба, — все напряженно смотрели на пробирку… Девятая проба. Василий взглянул на оставшийся кусочек минерала — и выкинул загрязненную пробирку в шурф. Ваня обтер руки. Женя тщательно измолол последний образец. Сеня держал спичку у коробки.

Бензол, спичка, вторая спичка, взболтали. Оседает песок на дно пробирки, оседает муть, бензол осветляется. Зырянов бросил последнюю пробирку в шурф вместе с образцом, вместе с бензолом.

Его било возбуждение. Он обвел взглядом товарищей:

— Нефти окончательно нет в третичных!

Он с вызовом смотрел. За измазанными, в поту, озабоченными лицами товарищей уже виделись ему чисто вымытые, враждебно-спокойные лица Порожина, Небеля. И рядом — крохотная бородка и спокойно-внимательные глаза Осмина.

— Понятно! — крикнул Сеня. — Значит, нефть на самом дне, в кембрии! Тайна Байкала раскрыта!

— Но это еще надо проверить в самом кембрии, на Полной, — сказал Женя.

— Сколько еще метров копать? — спросил Черемных.

— Может быть, пять тысяч. Это принципиально безразлично, — небрежно сказал Зырянов и увидел откровенно разочарованные прозрачные глаза Андрея и Сергея, глаза потемнее, но тоже юношески открытые в досаде — Жени и Вани. — Может быть, всего три тысячи, — сказал Зырянов успокоительно.

Черемных молчал.

— Выкопаем, — сухо сказал Ваня.

— Большевики до дна докопаются! — вскричал Женя и засмеялся от удовольствия.

— Вверх дном поставим, — заверил Сеня.

Зырянов с внезапным интересом взглянул на Сеню.

— Тогда сегодня день отдыха, — сказал Сергей.

— Вверх дном… — сказал Зырянов как бы про себя. — Это блестящая мысль!

— А мне думается, протчем, — сказал Черемных, — дешевле и спорее поехать на Полную реку.

— Согласен с вами, Тихон Егорович. Это же самое предлагает и Сеня.

Все были довольны друг другом. Они испытали чувство настоящего отдыха, оттого что работа сделана была успешно и товарищи почувствовали себя друзьями.

Весь день они веселились, как мальчишки, сбежавшие от дядьки-бригадира, и пели воинственные песни:

Мальчишки чувствовали себя победителями самого Байкала. И Байкал померк под надвинувшейся с северо-востока тучей.

И даже дядька-бригадир, серьезный Тихон Егорович, покинутый в лагерном хозяйстве, разгорячился и спел два раза в своем стариковском одиночестве в бодром басовом ключе:

Черемных спел всю песню до конца, подумал, усмехаясь, и завел сначала.

Купались и мылись в холодной воде у самого берега, потом обошли оползневый завал и гуляли в лесу под южным, более мягким склоном распадка, пока голод и холодные сумерки не выгнали из леса и прогнали к ведру с горячей кашей и ласковому, домашнему костру под необычайно черным, очугуневшим небом.

— Сеня, ты не уснул? Сеня! — заговорил Василий.

И услышал:

— Нет.

— Зачем ты унес мои книги тогда?..

Сеня не ответил.

Если бы не Сеня, не удалось бы проникнуть под завал и пробить третичные, раздумывал Василий, лежа в палатке. Сеня почти надорвался на проходке туннеля. Он все время вел бригаду, не давая наступить себе на пятки, и вогнал всех в страшный азарт. Все ведь считали себя сильнее его…

Для чего это ему надо было? Не отвечает на вопрос…

Идея всенародной пользы не повлияла на него, нет! Честолюбивая мысль в таком деле не увлекла его. И труд горячий, вдохновенный не пожег бессовестные привычки?.. Не породил новое уважение к себе?.. Ведь вот — не отвечает на пустяковый вопрос. Для него это — не пустяковый вопрос.

И Василий с сожалением окончательно отрекся от Сениной души.

— А теперь — спать! — пробормотал себе и, уже засыпая: — А его мысль «вверх дном» — то самое…

Сене очень трудно было ответить на вопрос Зырянова, но душа вся взвилась в отчаянном желании: сказать себя, всю свою правду!.. А в каких словах выразить себя? Сознавал ли Сеня свою правду, имел ли слова для нее верные?.. Ему жизненно необходимо было самому услышать их от более опытного человека, чтобы решить, зачем живешь, и узнать свое решение.

Сеня боролся с гордостью один на один и победил, чтобы ответить Василию Игнатьевичу с мужеством большого уважения.

Он услышал бормотание Зырянова и поспешно, тихо позвал, волнуясь:

— Василий Игнатьевич!..

Но ответа не получил. Зырянов умел засыпать мгновенно.

Василий продрог под холодной тяжестью и понял, что его завалило снегом. Тогда он рывком проснулся — сразу напрягся, мгновенно вспомнив, что он не в лодке на Выми, не зимой 1919 года, а летом 1932-го в палатке на Байкале. Но палатка лежала на нем, придавленная тяжелым холодом, и ноги, когда он проснулся, воткнулись в снег.

Василий поднялся, опрокидывая в сторону сугроб вместе с палаткой.

Небо открылось хмурое, рассвет был одноцветный на небе и на земле. Железный Байкал лежал возле белой земли. Снег накрыл летнюю теплую землю. Он упал на нее сразу всей массой и похоронил берег и лес на крутизне горы.

Выемка и вход в туннель едва обозначивались вмятиной в снегу. Большой белый курган с мягкими очертаниями напоминал смутно формы шалаша, стоявшего на этом месте еще несколько часов назад, вечером. Курган чудесно пошатнулся и с приглушенными воплями изумления и ярости начал оседать и отряхиваться, перестраиваясь. Обнажилась темно-зеленая хвоя, почти черная. Глыбки снега с черными живыми глазами зашевелились и неуклюже запрыгали, и странно над ними, и сказочно зазвучали в воздухе человеческие голоса.

Резко покрыл голоса панический крик Черемных:

— Скорей, Василигнатич! Спасаться надо на хребет!

Василий стремительно засунул палатку в рюкзак, шагнул, провалился по пояс и окончательно вымок.

— Давай на завал! — крикнул он.

Ребята быстро собирали свои мешки.

— Нельзя на завал! На гору спасайся, на гору!.. Лопаты, кирки не забудьте! — кричал бригадир.

Но спасать государственное имущество они вовсе не были приучены. Сеня кинулся к канаве выкапывать из-под снега инструмент.

Снег на прогретой летней земле хватал за ноги, невозможно было бежать. Бригадир умоляюще кричал:

— Не отставай, Сеня, миленький!..

Поднималось где-то за тучами августовское солнце, выбеливая и пропаривая пятнами тяжелую летящую кровлю. Тихон Егорович прислушивался к гулу, нараставшему в горах.