1947—1957
КАЖДАЯ МЕЧТА
Каждая мечта, что не сбывалась,
каждый бой, в котором не везло, —
все в конечном счете оправдалось
бедам и несчастиям назло.
Горечь сердца обдавала жаром.
От обид жестоких взгляд потух.
но ничто не проходило даром,
лишь сильнее закаляло дух.
Что смиренно ожидать удела?
Ты один вершишь свою судьбу.
Поднимайся на святое дело
и вставай на правую борьбу!
Одолев утраты и страданья,
победив сомнения и страх,
отдал я товарищам призванье,
их мечты воспел в своих стихах.
ЛЕСА
До осени еще далеко,
но я ощущаю ее в лесах.
Спиной прислоняюсь к теплому стволу
березы —
по небу плывут облака —
тонкие нежные листья напоминают миллионы
трепещущих колокольчиков.
До осени еще далеко,
но усталость моя ее подзывает.
Еще прыгает надо мною белка —
волшебный акробат.
Но глаза мои уже пьют горячие краски,
которыми осень разрисовывает леса.
ТЮРЕМНАЯ ПЕСНЬ ЛЮБВИ
Вот в сумерки я прикорнул устало
к порогу сна, глаз не сводя с той точки
где, между стен тюремной одиночки,
тебя увижу снова, как бывало.
Ты все — источник, вечность и начало,
укрывшиеся в бренной оболочке,
ты — света луч, ко мне без проволочки
явившийся в кромешной тьме подвала.
Как мог я жить с собой наедине —
вне твоего лица, волос, дыханья?
Вне приоткрытых в поцелуе губ?
Но я, твоей души познавши глубь,
меж нами уничтожил расстоянье…
Я засыпаю… Ты со мной, во мне…
СЛАВА ТЕБЕ, ЛЕТНИЙ ПОЛДЕНЬ!
Слава тебе, летний полдень!
Тихо в колодцах журчит вода,
нежно щебечут птицы.
В легком зеленом кружеве
листвы запутался тонкий
солнечный луч. И приглушенный
медленный бой старинных часов
сладок и ласков.
Минуты, созданные для грез
и воспоминаний…
Но нет. Меня еще не томит мой
быстрый, стремительный век с его
бесконечной спешкой, гудящими
машинами и взмывающими ввысь
аэропланами. Но иногда я с радостью
предаюсь ощущению покоя,
прикладываю палец к губам своих чувств
и мечтаю о тишине, которая еще
не скоро наступит и о которой
подумывать еще рановато…
БЕССОННАЯ НОЧЬ
Не спится мне… Бледнеет ночь едва
над озером в предутреннем тумане.
Вот-вот рассвет войдет в свои права.
Стволы берез слепят глаза заране.
Прошло тихонько детство сквозь меня.
Вчера я взял его в свой сон с собою.
Но, не дождавшись пробужденья дня,
оно уходит вместе с темнотою.
Где вы, мои друзья прошедших лет?
У берега мелькают ваши тени…
Но рассветет — и ваш простынет след.
МАЛЕНЬКИЙ ВОКЗАЛ
Шла зима. И фонари мерцали
над вокзалом в тихом городке,
а тебе чужие снились дали,
в свете газовом качались пальмы,
оставляя тени на песке.
В северных снегах неслись олени,
за собой вздымая снежный дым,
ветры в парусах тугих звенели,
и мечты искрились и горели,
как на солнце голубые льды.
Иль предчувствие? Соленым валом
омывало белый замок твой,
плыли по неведомым каналам
корабли твои, и адмиралы
в бурях рисковали головой…
Шла зима… Что о зиме ты ведал,
ты, малыш, несущий груз мечты?
Колдовал, и, словно знойным летом,
фантастическим, манящим цветом
вырастали на снегу цветы.
Оттого тебе судьба досталась
в сотни раз прекрасней и щедрей.
Разве все, что жизнью называлось, —
близость, даль, явь, сон, печаль и радость —
не увенчано мечтой твоей?
ТЯЖКИЕ ЧАСЫ
У кого тяжело на сердце — тот смотрит в вечернюю даль,
где лес над откосом пожаром закатным объят,
где синие тени на горы легли, как вуаль.
У кого тяжело на сердце — тот смотрит в вечернюю даль…
На закат… На закат…
Дверь отворилась — пустота взошла на порог,
как зола, остывшая ночью в железной печи.
У кого тяжело на сердце — тот совсем одинок.
От одиночества он до костей весь продрог.
У кого тяжело на сердце — тот заснул бы, коль мог,
не дождавшись ночи.
Небо безлунно, беззвездно застыло впотьмах…
Лес нахмуренный тих. Нет росы на лугах.
У кого тяжело на сердце — тот вечера тишь постиг.
Он ждет, что звезда на небе в любой появится миг.
Но его звезда не зажжется, он знает. И вечера лик
тяжко склонился, простор уступив ночи.