Изменить стиль страницы

ПЕСНЯ ЖИЗНИ

Качаются деревья —
года летят листвою.
И ливни льют. И в лужах
осенний тонет стон.
Удары топора
на доски сыплют хвою —
и ляжет в гроб зима,
как было испокон.
И грянет вешний гром.
И жаворонка встретим.
Для первой борозды
крестьянин плуг возьмет.
И лето промелькнет,
а мы и не заметим.
Колосьям невдомек,
что осень у ворот.
Зачем считать года?
Мы старимся от счета.
И прошлое, созрев,
на лоб кладет печать.
И наступает день
прощанья и полета
в неугасимый свет,
где незачем блуждать.
Следите за огнем!
Пусть масло в лампы льется.
Попам — церковный хлам,
а нам — огонь людской.
Неугасимый свет
не каждому дается,
но каждому — покой
за гробовой доской.
И чтоб туман и тьма
ушли с земли навеки,
гори, огонь труда —
сиянье естества.
А вечность — это свет
победный в человеке.
Косарь махнет косой,
а жизнь вокруг жива.
Перевод В. Леванского.

ВСЕЛЕНСКИЙ ГИМН

(Отрывок из поэмы)

Меж былью и небылицей
в начале моей весны
я жадно читал страницы
невиданной новизны.
С горячих полей сраженья,
где лязгал и выл металл,
тревожный ропот броженья
до мальчика долетал.
Произнесенные шепотом,
ветер гасит слова…
Вспугнута грохотом, топотом,
земля ни жива ни мертва.
Кресты, обелиски, надгробья,
тяжесть чугунных плит.
…Что зреет в земной утробе?
Что время в себе таит?
Терпенье веков на пределе —
история втоптана в грязь…
И в этом гигантском борделе
пирует сановная мразь.
Что завтра свершится, не ведают
ни царь, ни министр, ни поп…
Умеренность проповедует
западный филантроп.
И, не гнушаясь саном,
в чертов вступают круг
святейший синод с Ватиканом,
как Шнейдер-Крезо и Крупп.
Да! Старого мира совами,
зыркающими в ночи,
будут мобилизованы
кликуши и палачи.
Все пригодится нечисти,
от золота до штыков,
чтобы из человечества
вырвать большевиков.
Сволочью генштабистскою,
скалящей клыки,
будут на Русь большевистскую
брошены волчьи полки.
Землю завалят каратели
грудами мертвых тел.
Социал-предатели
благословят расстрел.
Будут ночами морозными
виселицы скрипеть.
Вшами киша тифозными,
будут бараки хрипеть.
Белые генералы
в дугу мужичье согнут,
а господа либералы
смочат слезами кнут.
Мечты о свободе выкинь
из головы, батрак!..
Прет на Москву Деникин,
душит Сибирь Колчак.
В этой сплошной заварухе
вьются, как мошкара,
декаденты и шлюхи,
валютчики и шулера…
Вот некая балеринка
мяучит котам под стать:
«Для Ленина «Мариинка»
отказывается танцевать!»
Мигом брильянты в шкатулку
и — в сад! Зарывай под куст!..
Шаги раздаются гулко.
Слышен паркета хруст.
На улице вон метели.
Пламень свечей погас…
Цыганские виолончели
плачут в последний раз.
Но в смутное пенье хора
сквозь вымерший Петроград
на крыльях грозы «Аврора»
внесла свой громовый раскат.
Бьют орудья громовые,
разинув громадную пасть:
время настало новое,
грядет советская власть!
Старое время пятится,
вечной ночи конец!
Песнь орудийная катится
прямо на Зимний дворец.
И словно невидимый некто
в точно назначенный срок
там, над Невским проспектом,
флагов пожар зажег!
Путиловский всеми домнами
пылает в рассветной мгле…
Те, кто были бездомными, —
хозяева на земле.
О гордая песнь Советов!
Бессмертная песнь труда!
Словами первых декретов
накалены провода!
Мира! Земли! Хлеба!
Что взяли — не отдадим.
Рвется в высокое небо
земной пролетарский гимн.
Над мелким, над обветшалым
звени, разливайся рекой:
«С Интернационалом
воспрянет род людской!..»
Вот оно, единенье
миллионов сердец и рук!
Вот оно, сновиденье,
ставшее явью вдруг.
И будь я трижды поэтом,
будь строки мои крепки,
чем эта — «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!» —
не знаю я лучшей строки.
Я эти слова, как воздух,
всей грудью в себя вдохнул…
Высокое небо в звездах.
Меняется караул…
…Смольный. Товарищ Ленин…
Его соратники с ним.
Грядущие поколенья,
мы видим его живым!
Солдаты, студенты, матросы,
мы входим в его кабинет.
И, слушая наши вопросы,
на все он дает ответ.
Без царственных жестов державных,
без позы, без пышных фраз,
как равный среди равных,
Ленин слушает нас.
К его приобщенные славе,
с ним связаны жизнью всей,
считать свою жизнь мы вправе
прекраснейшей из эпопей!
Думаю, что едва ли
в любой уместится том
все, что о нем мы читали
или слыхали о нем.
Ленин в Казани и в Шушенском…
Ленин октябрьской поры…
Ленин, читающий Пушкина…
Ленин среди детворы.
Звуча легендами, были
обходят материки…
Синьора Дринь-дринь не забыли
каприйские рыбаки.
Время не знало пощады…
Шел девятнадцатый год.
Россия — в кольце блокады.
Голод и недород.
И вот к товарищу Ленину
прибыли мужики
с подарками драгоценными —
с мешками ржаной муки.
Ленин их ласково встретил,
руки пожал он им:
«Мы голодающим детям
подарки передадим!..»
И каждый подобный случай
(не домысел и не слух)
в себе отражает могучий,
бессмертный ленинский дух.
Тут дело не просто в скромности,
которой он был велик,
а в безграничной огромности
понятия «большевик».
Горький рабочего Павлова
приводит слова неспроста:
Ленин — прост, как правда…
Но как непроста простота!
Да, простота такая
в сложнейшем труде родилась.
В сущность эпох проникая,
жил он, уча и учась.
Сердцем с массами связанный,
сам он был сердцем масс…
Каждое слово, им сказанное,
слышится и посейчас…
Лживые прочь идиллии!
Вечно во мне живи
гнева его всесилие,
ярость его любви,
зоркость и яркость зрения…
Ленинец, сберегу
ленинское презрение
к классовому врагу.
Любовью к людям охвачен,
Ленин был неумолим
к тебе, спекулянт и растратчик,
жулик и подхалим!
Бестрепетна трибунала
карающая рука…
В учебниках слишком мало
об этом писали пока…
Дела его нетленные
вошли в нашу плоть и кровь,
в черты повседневного Ленина
всмотримся вновь и вновь.
На пьедестале вечности,
над толпами вознесен,
во всей своей человечности
мне явственно виден он.
Масс миллионных вожатый,
он смотрит в простор мировой..
Но величавей всех статуй
облик его живой…
Перевод Л. Гинзбурга.