Макс говорил именно сейчас. Я слышала и видела, как под веками мельтешили красные пятна. Чья-то теплая ладонь закрывала мое сердце, будто согревая его.

— Пока император жив, им ничего не светит! — отвечает Дарен хриплым голосом, вибрирующем в его груди.

Я хотела открыть глаза. Слабого света из-под ресниц хватило, чтобы передумать. Глаза резануло болью. Красные пятна под веками превратились в белые, потом почернели и вновь стали краснеть.

— Верна… ты слышишь меня? — спросил Дарен. От его голоса тело пронзило током, до кончиков пальцев. И если до этого я сомневалась в их чувствительности, то сейчас смогла пошевелить. Попыталась вновь открыть глаза — зря.

Мое запястье кто-то сжал тонкими пальцами. Наверняка, слегка. Тогда почему так больно?! Боль заставляет напрягаться, сопротивляться, превозмогать слабость. Сжав пальцы в кулак, я вывернулась из цепких гадких пальчиков.

— Идите, наверное. Макс?..

— А, да. Конечно. Кать, пойдем.

— Это прогресс! Явный прогресс! У меня был случай очень похожий. Мужчина в таком же состоянии, правда… — Катя замолчала, и обрадованная, и огорченная одновременно. Пациент её, по всей видимости, скончался.

Дарен махнул им рукой. Прогонял. Кажется, он единственный кто понимал, что мне сейчас нужно. Это тишина и покой.

— Я рад, что ты вернулась, — от его дыхания, от ладони шло тепло, мое тело наполнялось легкостью, как если бы он мог подпитывать меня своей энергией.

Между нами словно натянулась толстая невидимая связь, через которую меня притягивало, но не к Дарену, а куда-то за пределами моего понимания. Очень хотелось избавиться от неё, но при одной мысли об этом живот пронзала тупая выкручивающая внутренности боль. Закрыв глаза и сконцентрировавшись на ощущении можно даже подумать, что меня подвесили за железный канат к потолку, причем канат проходит через живот, и стоит мне вспомнить о нем, пошевелиться, как заусенцы, которыми богато орудие пыток, вонзаются и раздирают плоть. Но, конечно, физически я была почти здорова, и никто меня никуда не подвешивал, и не протыкал с садисткой жестокостью. Столь странная связь — следствие ритуала и не более того.

Сколько дней я валяюсь в таком состоянии? Без воды, без еды? Наверное, целую кучу дней.

Его рука переместилась на живот — медленно и текуче, так что я чувствовала тяжесть её движения, но не боль. Боли не было.

Дарен взял мою ладонь в свою, поцеловал палец, еще один…

— Не знаю, чтобы со мной было, если б не ты… — сказал он.

Тогда ты умер бы вслед за мной — вот что. Подумала я и удивилась собственной черствости.

— Ты стала для меня целым миром, а я и не заметил. Такая нежная, добрая, милая. Ты — мое сокровище.

Темная сила внутри попыталась было всколыхнуться, но поворочавшись туда-сюда, затихла.

— Глупец, я только и делал, что жалел, почему ты не родилась обычным человеком. Подозревал тебя! Но сейчас, будто глаза открылись. Прости, что был таким слепцом. — Слова давались ему нелегко. Словно тяжелые булыжники, он поднимал их, чтобы вынести и показать мне.

Почесавшись колючей щекой о тыльную сторону моей руки, он наклонился очень близко и коснулся моих губ легким теплым поцелуем.

— Спи. Тебе нужно отдыхать, — сказал Дарен тихим волнующим голосом и меня будто окутал дурман.

Я не заметила, как заснула. Проснулась — было темно. Дарен лежал рядом. Его рука — поперек моего тела. Было жарко. Жар шел от его тела, которое лежало очень близко. Чувствовала я себя значительно лучше. Могла двигать руками, ногами, вновь ощущала мышцы. Наверное, я смогла бы что-нибудь сказать. Но Дарен спал, и будить его мне не хотелось.

Слабый свет звезд пробивался сквозь узкое окно — такой, что позволял видеть очертания предметов. Дарен лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Жаль, мне бы хотелось увидеть в каком состоянии его рана. Я дотронулась до его плеча и погладила кончиками пальцев вдоль спины. Кожа гладкая, как атлас, и горячая. Может, она была бы менее гладкая, если бы мои подушечки пальцев не были исполосованы накаленной иглой; и менее горячая, если бы я была более теплая.

Прилив сил очень быстро закончился. Навалилась слабость.

Проснувшись в следующий раз, я обнаружила, что уже утро и Дарен ушел. В комнате стояла духота. Хотелось избавиться от жары, но это было невозможно.

Свет из-под задернутых занавесок слепил, но выносить его сегодня было легче. Щурясь, я обвела взглядом комнату. Уютная и светлая, с цветастыми занавесками и расшитой узорами скатертью. Помимо кровати, которая занимала половину комнаты, в углу стоял сундук, а над ним в красном углу висели рушники, но без положенных икон.

Температура моего тела должна быть около тридцати градусов. После шока, который пережил организм, вполне естественно. Получилось так, что я, израсходовала весь запас маны на ритуал. Фактически оказалась где-то между жизнью и смертью.

Голос принадлежал Путяте. Именно он помог мне вернуться. И еще Дарен. Без этой жуткой связи со стороны материального мира дух леса ничего не смог бы сделать, и даже знание того, что я нужна, что меня ждут, не сыграло бы роли.

В смежной комнате послышались голоса. Я напряглась. Один из них принадлежал Дарену. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Катя, следом Дарен и Макс.

— Верна, ты слышишь меня? — Дарен потрогал мой лоб. Ладонь его была теплой и шершавой.

— Да, — приоткрыв глаза, я разглядела его лицо. Немного осунувшееся, но такое же красивое и притягивающее взгляд.

— Я так рада, Верна. Ты нас напугала очень, — присев рядом со мной, Катя ободряюще сжала мою руку.

Макс уселся на сундук, отчего тот заскрипел.

— И не только нас, — добавил Макс себе под нос.

Катя с осуждением посмотрела на него, а Дарен с угрозой. Потом Катя с Дареном обменялись настороженными взглядами и все трое постарались сделать вид, что все прекрасно. Чувствовалось нечто объединяющее их, вроде страшной тайны, которую они поклялись скрывать ото всех или решения, которое было принято совместно.

Чтобы скрыть замешательство, ведь я не собиралась делать вид, что все прекрасно, и я ничего не заметила, они стали рассказывать о погоде и мелких дворцовых происшествиях. Катя, когда, видимо, вспоминала что-то свое, мне ободряюще улыбалась, а порой на её лице появлялось выражение, будто она готова драться. Дарен больше отмалчивался. Он думал о чем-то важном, что его беспокоило, и лишь односложно соглашался со сказанным. Выныривая из мыслей, он присматривался ко мне, будто желая убедиться, что все в порядке, а порой пронзал взглядом, полным внутреннего огня, порабощающего и притягательного. Макс старался придать голосу и лицу беззаботность, но до глаз оно не доходило.

Когда темы иссякли, и все трое заметили, что должного эффекта не добились, они перешли к новостям, касающимся переворота.

За пропущенное мною время Карплезир оккупировали наследники, ждущие смерти императора как сигнала к началу драки за престол. Галушкины и Карташовы прибыли открыто, с официальной целью поддержать императора в болезни. Старший сын герцога Стриженова, Влад, опасаясь появляться во дворце, нанял горластого трубадура, который по ночам в трактирах восхвалял будущего императора Влада Ясноликого. Смышленый трубадур постоянно менял время и место своих выступлений.

— Но бегать ему осталось недолго, — добавил Дарен. Выражение его лица ясно говорило как ему дорог этот трубадур и его игры с гвардейцами императора.

— Что касается этих лицемеров третьей и четвертой очереди, то они сидят в Георгиевском дворце и нос бояться сюда сунуть, — сказал Дарен и усмехнулся.

Оказалось, что пока Дарен восстанавливался, Галушкины и Карташовы сумели выказать свое фальшивое расположение императору и пожелать ему скорейшего выздоровления. Карташов Виктор, преисполненный величия и благородства, пообещал императору взять на себя тяжкое бремя руководства Вирганой. Когда же Дарен оправился от раны (неприлично скоро, как решили придворные), претендентов на престол, как ветром сдуло. По мнению Макса случаи вышли комичные. Пока он пересказывал произошедшее, Дарен многозначительно на меня посматривал, будто это я подговорила железные доспехи кинуться с тяжелыми объятиями на Степана Галушкина и его супругу, и заодно закрыть двери перед Виктором Карташовым с дядей, которые хотели навестить императора, а вместо желаемого оказались заперты в длинном коридоре с преданными императору гвардейцами. Вспоминая метания Галушкиных, Макс хохотал со слезами на глазах, а Дарен лишь улыбался, кидая на меня теплые взгляды. Поддавшись заразительному смеху, Катя тоже смеялась, хотя и пыталась хмуриться, призывая саму себя к серьезности.