— Курлык.

— М-м?!

Лицо девушки напряглось, а сама она поняла, что ничего хорошего ее не ждет.

— К-к-к-курлык!

— Опять?! — воскликнула девушка, на голове которой сидел горный голубь.

Точнее, ладно бы он просто сидел, но голубь уже принялся усердно клевать девушку в сребровласую макушку. Он долбил так часто, что извлекал из головы почти механические звуки.

— Больно, больно, крайне больно, прекрати, прекрати, требую!

— К-к-к-к-к-курлык!

— Мья-а-а-а-а-а!

Девушка бросилась куда глаза глядят… но уже скоро раздался отчетливый стук, и она повалилась на спину. Багаж, который она таскала за спиной, зацепился за ветку над головой.

— Курлык!

Голубь снова запрыгнул на голову девушки, почуял, что возможность выдалась идеальная, и начал клевать ее уже в лоб под корни волос.

Девушка не могла подняться — она слишком торопилась, к тому же багаж тянул ее обратно к земле. Она лишь лежала на спине и беспомощно размахивала ногами, словно перевернутая черепаха.

— ...Что ты вытворяешь? — устало спросил брюнет с черными глазами.

Он взмахнул рукой, и голубь, издав напоследок недовольный «курлык», скрылся между деревьев, хлопая крыльями.

— Тору. Благодарю, — поблагодарила она диверсанта по имени Тору Акюра, поправляя растрепанные волосы.

— Чайка, — обратился Тору к своей сребровласой хозяйке. — Тебе уже прямо в лицо плюют…

— Нет. Не плюют. Клюют.

— Я в том смысле, что всерьез тебя не воспринимают.

Тору посмотрел вслед улетевшему голубю и вздохнул.

Когда они были здесь в прошлый раз, Чайка попыталась утащить яиц из его гнезда, за что голубь ее всю исклевал. Наверняка он запомнил Чайку — как минимум по характерным волосам — и вновь напал, когда та приблизилась к голубиному дому.

Хоть и считается, что птицы обладают никудышной памятью, голубь, кажется, затаил глубокую обиду. А может, просто решил, что Чайка — легкая добыча.

— Ну, как я говорил в прошлый раз, она мать. Она будет сердиться на тебя, пока птенцы не вылупятся и не повзрослеют.

Не только диверсанты, но и любые хоть когда-либо жившие в лесу люди знают, что звери и птицы с детенышами куда опаснее обычных.

— М-м… узы родителей и детей. Нужно уважать.

Наконец Чайка смогла перекатиться на бок и оторваться от земли.

— Не знаю, можно ли тут об узах говорить. По-моему, это у них просто повадки такие, — со вздохом ответил Тору.

И тогда…

— ...Что вам нужно? — раздался голос по ту сторону плотного занавеса из растений, росших на склоне холма. — Мне казалось, срок охраны еще не закончился.

Только голос. Собеседник не показывал себя.

Более того, отряд Тору вообще ни разу в жизни его не видел.

Холмы были его «территорией»... то есть домом. Он прекрасно понимал, откуда надо говорить, чтобы его услышали. Благодаря этому он мог без труда вести переговоры, не высовываясь из укрытия.

Гленн Донкервурт.

Некогда его знали как «великого лучника». А также как одного из восьми героев «отряда самоубийц», в свое время победивших императора Газа.

Также он владел частью останков императора. Он согласился отдать ее отряду Тору при условии, что они тайно защитят одну гостиницу от недоброжелателей…

— Опять только голос?.. — проворчал Тору.

Он полагал, что теперь Гленн, быть может, выйдет к ним лично… но тот, как и следовало ожидать, надежно спрятался от глаз.

— Ты не сможешь отыскать его магией? — тихо спросил Тору у своей спутницы.

— Множество. Препятствий, — ответила Чайка, хмурясь. — Невозможно отыскать источник звука. Невозможно отыскать источник тепла.

Хотя среди заклинаний есть те, которые позволяют собирать информацию об окружающей среде, здесь, в дремучем лесу, отыскать Гленна с их помощью вряд ли получилось бы. В принципе, Тору мог почуять любого противника, находящегося достаточно близко, однако Гленн держался на значительном расстоянии, к тому же с легкостью затерялся бы среди прочей лесной живности. Некоторые диверсанты способны не только чуять противников, но и чутьем же отделять животных от людей, однако таких высот Тору пока не достиг.

— ...Ладно, как скажешь.

Он спрашивал Чайку лишь на всякий случай. Они пришли сюда вовсе не затем, чтобы сражаться с Гленном.

— Мы проработали в гостинице десять дней… — продолжил Тору, понимая, что ничего другого не остается. Говорил он негромко, зная, что Гленн наверняка засел так, чтобы слышать их как можно лучше. — И все равно я считаю, что оборонять ее невозможно. Что за ненависть к любым формам насилия? Как твой сын докатился до того, что молча терпит любые удары?

В обмен на «останки» Гленн потребовал, чтобы они защитили гостиницу, которой владел его сын, от нападок хулиганов. И отряд Тору счел бы задачу легкой… если бы сын Гленна, Дойл, не запрещал прибегать к насилию, не терпел бы преступления, на которые шли хулиганы, и не просил бы воздерживаться от любой физической расправы.

Охранять такого человека практически невозможно.

Да, отряду Тору удалось придумать, как на время отвлечь хулиганов от гостиницы «ненасильственным» путем, но в следующий раз та же тактика вряд ли сработает.

По всей видимости, Дойл на дух не переносил отца… а вместе с ним возненавидел и насилие. Правда, до сих пор Гленн не вдавался в подробности.

— Он меня ненавидит, — донесся голос, таивший в себе толику самоиронии. — Отца, которого все называют героем войны.

— Вот этого я как раз и не могу понять. Простой конфликт отца и сына — это ладно, таких историй пруд пруди. Но как он дошел до такого неприятия насилия? Мне уже кажется, что он не только тебя, но и вообще всех военных ненавидит.

— ...Вроде как он сильно ругался со своей невестой, пока они не поженились, — послышался в ответ проникновенный голос Гленна.

Жена Дойла, Миша, тоже в свое время состояла в армии… но дезертировала.

— Короче… говори уже подробности. Практически невозможно защищать человека, если он не хочет тебе в этом содействовать. Если в самый нужный момент он решит нам помешать, ничем хорошим дело не кончится.

— …

Какое-то время Гленн молчал.

Возможно, великий лучник раздумывал, отвечать ли ему.

Но наконец…

— Мой сын считает, что я бросил его и мать ради войны… то есть я выбрал не семью, а войну. Поэтому он уверен, что это же относится ко всем воякам, — рассказал Гленн немного дрожавшим от сомнений голосом.

Тору Акюра стал диверсантом.

Все свое детство он и его сестра Акари Акюра провели в тайной деревне диверсантов Акюра, где тренировались изо дня в день.

Их тренировки включали в себя оттачивание любых навыков, которые могут пригодиться диверсанту на поле боя. Большая их часть относилась непосредственно к битвам.

Другими словами, они учились убивать.

Понятное дело, участие в битвах всегда подразумевает, что умереть может любой, поэтому даже во время тренировок диверсант постоянно рискует жизнью. Порой ошибки в ходе тренировок действительно стоили кому-то жизни.

Поэтому Тору и другие диверсанты воспринимали смерть как нечто, витающее совсем рядом. Можно даже сказать, они считали ее очевидным исходом, который мог настигнуть их собственные тела в любое мгновение.

Причем смерть… совсем не обязательно дожидалась битв или несчастных случаев.

— Брат. — Когда Тору и Чайка вернулись к «Белому цветку», в дверях их встретила Акари.

Понимая, что Дойла и его семью нельзя оставлять без защиты, Тору сказал Акари охранять гостиницу, а сам с Чайкой отправился на переговоры с Гленном.

— Что? Что случилось? — Он заметил, что, хоть Акари и казалась как всегда невозмутимой… тон ее голоса все-таки немного изменился.

— Как только вы ушли… — сказала Акари и указала вглубь гостиницы… но не в гостевые комнаты, а в те, где жила семья Донвервурт.

И похоже… в этот раз беда пришла не от хулиганов.