***

Уничтожает пламень

Сухую жизнь мою,

И ныне я не камень,

Я дерево пою.

Оно легко и грубо,

Из одного куска

И сердцевина дуба,

И весла рыбака.

Bбивайте крепче сваи,

Стучите, молотки,

О деревянном рае,

Где вещи так легки.

1915

***

От вторника и до субботы

Одна пустыня пролегла.

О, длительные перелеты!

Семь тысяч верст - одна стрела.

И ласточки, когда летели

B Египет водяным путем,

Четыре дня они висели,

Не зачерпнув воды крылом.

1915

***

В Петрополе прозрачном мы умрем,

Где властвует над нами Прозерпина.

Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,

И каждый час нам смертная година.

Богиня моря, грозная Aфина,

Сними могучий каменный шелом.

B Петрополе прозрачном мы умрем,

Здесь царствуешь не ты, а Прозерпина.

1916

***

Эта ночь непоправима,

А у вас еще светло.

У ворот Ерусалима

Солнце черное взошло.

Солнце черное страшнее

Баю баюшки баю

B светлом храме иудеи

Хоронили мать мою.

Благодати не имея

И священства лишены,

B светлом храме иудеи

Отпевали прах жены.

И над матерью звенели

Голоса израильтян.

Я проснулся в колыбели,

Черным солнцем осиян.

***

Природа - тот же Рим отразилась в нем.

Мы видим образы его гражданской мощи

В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,

На форуме полей и в колоннаде рощи.

Природа - тот же Рим, и, кажется, опять

Нам незачем богов напрасно беспокоить,

Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,

Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!

1917

"Тому свидетельство языческий сенат,

Сии дела не умирают!"

Он раскурил чубук и запахнул халат,

А рядом в шахматы играют.

Честолюбивый сон он променял на сруб

В глухом урочище Сибири,

И вычурный чубук у ядовитых губ,

Сказавших правду в скорбном мире.

Шумели в первый раз германские дубы,

Европа плакала в тенетах,

Квадриги черные вставали на дыбы

На триумфальных поворотах.

Бывало, голубой в стаканах пунш горит.

С широким шумом самовара

Подруга рейнская тихонько говорит,

Вольнолюбивая гитара.

"Еще волнуются живые голоса

О сладкой вольности гражданства!"

Но жертвы не хотят слепые небеса:

Вернее труд и постоянство.

Все перепуталось, и некому сказать,

Что, постепенно холодея,

Все перепуталось, и сладко повторять:

Россия,лета, Лорелея.

1917

***

Bсе чуждо нам в столице непотребной:

Ее сухая черствая земля

И буйный торг на Сухаревке хлебной

И страшный вид разбойного кремля.

Она, дремучая, всем миром правит.

Миллионами скрипучих арб она

Качнулась в путь - и полвселенной давит

Ее базаров бабья ширина.

Ее церквей благоуханны соты

Как дикий мед, заброшенный в леса,

И птичьих стай пустые перелеты

Угрюмые волнуют небеса.

Она в торговле хитрая лисица,

Она пред князем - жалкая раба.

Удельной речки мутная водица

Течет, как встарь, в сухие желоба.

1916 (1917)

***

Когда октябрьский нам готовил временщик

Ярмо насилия и злобы,

И ощетинился убийца-броневик,

И пулеметчик узколобый,

Керенского распять потребовал солдат,

И злая чернь рукоплескала:

Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,

Чтоб сердце биться перестало!

И укоризненно мелькает эта тень,

Где зданий красная подкова;

Как будто слышу я в октябрьский тусклый день:

"Вязать его, щенка Петрова!"

Среди гражданских бурь и яростных личин,

Тончайшим гневом пламенея,

Ты шел бестрепетно, свободный гражданин,

Куда вела тебя Психея.

И если для других восторженный народ

Bенки свивает золотые

Благословить тебя в глубокий ад сойдет

Стопою легкою Россия.

Я не искал в цветущие мгновенья

Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,

Но в декабре - торжественное бденье

Воспоминанье мучит нас!

И в декабре семнадцатого года

Все потеряли мы, любя:

Один ограблен волею народа,

Другой ограбил сам себя...

Когда-нибудь в столице шалой,

На скифском празднике, на берегу Невы,

При звуках омерзительного бала

Сорвут платок с прекрасной головы...

Но, если эта жизнь - необходимость бреда,

И корабельный лес - высокие дома

Лети, безрукая победа

Гиперборейская чума!

На площади с броневиками

Я вижу человека: он

Волков горящими пугает головнями:

Свобода, равенство, закон!

Декабрь 1917

***

А.B.Карташеву

Среди священников левитом молодым

На страже утренней он долго оставался.

Ночь иудейская сгущалася над ним

И храм разрушенный угрюмо созидался.

Он говорил: небес тревожна желтизна.

Уж над Ефратом ночь, бегите, иереи!

А старцы думали: не наша в том вина;

Се черножелтый свет, се радость иудеи.

Он с нами был,когда по берегу ручья

Мы в драгоценный лен субботу пеленали

И семисвечником тяжелым освещали

Ерусалима ночь и чад небытия.

1917

***

Пусть имена цветущих городов

Ласкают слух значительностью бренной.

Не город Рим живет среди веков,

А место человека во вселенной.

Им овладеть пытаются цари,

Священники оправдывают войны,

И без него презрения достойны,

Как жалкий сор, дома и алтари.

1917

Я изучил науку расставанья

В простоволосых жалобах ночных.

Жуют волы,и длится ожиданье,

Последний час вигилий городских;

И чту обряд той петушиной ночи,

Когда, подняв дорожной скорби груз,

Глядели вдаль заплаканные очи

И женский плач мешался с пеньем муз.

Кто может знать при слове расставанье

Какая нам разлука предстоит?

Что нам сулит петушье восклицанье,

Когда огонь в акрополе горит?

И на заре какой-то новой жизни,