Мигель не ожидал от Келли ответа, хотя и сгорал от желания добиться его. Само собой, после мужественно пережитого потрясения эта отважная женщина должна была бы осудить и отвергнуть его. Боже правый! Ведь они едва... Тяжелый ком образовался в животе Мигеля, лишь только он представил себе эту картину, и собственническое чувство, зарождавшееся в его груди, укоренилось в нем с большей силой. Келли целиком и полностью была его, и только его. Его губы упивались ее губами, растапливая лед в мужском сердце, которое слишком долго безразлично билось, ни к кому не чувствуя любви.
Их языки сплелись, смакуя вкус губ; не щадя себя, они пожирали друг друга в гибельном прибое чувств. Им нужно было во что бы то ни стало запомнить тела друг друга, надышаться их ароматом, освободиться от груза прошлого, чтобы раствориться в волнах будущего.
Келли был нужен человек, который, сумев преодолеть себя, отказался от мести, без промедления выбрав ее. Мигель же хотел, чтобы не возникало сомнений в том, что она была женщиной капитана де Торреса, осужденного изменника, проклятого пирата без страны и будущего.
Под диктовку мужских губ, с каждым разом все более властных и требовательных, Келли стонала, отвечая на ласки испанца и требуя взамен всё новых ласк. Она настойчиво предлагала Мигелю испить ее тело, потому что решила отдаться ему целиком, без остатка.
Преграда из рубашки исчезла под алчно-ненасытными женскими руками, и пальцы Келли, сжимаясь и разжимаясь, ощупывали кожу Мигеля, изучая каждый его мускул. Девушка торопилась забыть обо всем, кроме испанца, спеша снова слиться с ним воедино. Любит он ее или нет, ненавидит или нет, но этот мужчина должен принадлежать ей. Их губы разомкнулись, и глаза обоих наполнились желанием, которое нельзя было скрыть.
- Поцелуй меня еще раз, – попросила Келли.
Испанский дворянин, ставший морским разбойником, нашел убежище, которое искал, порт, в котором можно было бросить якорь своей злобы и забыть о вражде. Он поцеловал Келли еще раз, конечно же, поцеловал, потому что был марионеткой в ее руках и не мог поступить иначе. Мигель в равной степени желал и ненавидел Келли. Любовь и ненависть к англичанке боролись в нем, и от этого он не находил себе места. Рядом с Келли он сбивался со своего пути, теряя цель. Его ярость оборачивалась безмятежностью, ненависть – нежностью, а грубость – лаской. Келли удалось заставить его проявить свои лучшие и худшие черты.
Даже с Карлотой Мигель никогда не испытывал что-либо подобное. К Карлоте он просто чувствовал нежность, с Келли же было иное. Он хотел пожирать ее, затеряться в ней и утолять свой голод, насыщаясь ею, пока не станет бездыханным. Мигель хотел учить Келли и учиться у нее, слиться с ней и любить ее.
Его кожу жгло огнем там, где ее касались девичьи пальцы, и уже нельзя было остановиться. “Будь оно все трижды проклято!” – мысленно простонал испанец, снова набрасываясь на губы Келли. Его мужское достоинство болезненно пульсировало, требуя своего, и Мигель послал все к черту. Он не хотел и не мог исправить то, что должно было случиться.
Мигель выпустил из своих рук шелковисто-мягкие руки девушки и торопливо разделся. Его сердце забилось сильно и часто, когда он увидел, что Келли тоже уже избавилась от одежды, в спешке порвав ее. Боже всемилостивый! Кажется, они оба сошли с ума.
Едва прикрытые ночной сорочкой руки Келли манили Мигеля, и он сдался. Обняв девушку, он накрыл ее своим телом и снова впился в ее губы. Трясущимися руками, как новичок, он стянул с Келли сорочку, единственный предмет, мешавший ему полностью впитать в себя ее кожу, ее тело.
Келли помогла ему. В ту минуту ей докучало все, кроме тела Мигеля. Как помешанная, она нуждалась в том, чтобы чувствовать своей обнаженной кожей его нагое тело. Они слились воедино, как два дикаря; каждый искал себя в другом, лаская малейшую, без исключения, клеточку кожи, смакуя ласки, облизывая и покусывая друг друга.
Келли раздвинула ноги, предлагая себя, и Мигель пристроился между ними. Он скользнул во влажную глубину тоннеля, в котором хотел затеряться и забыть обо всем. Мигель вошел в нее, и Келли приподняла бедра, еще плотнее прижимаясь к нему.
- Ш-ш-ш – прошептал Мигель, касаясь губами шеи девушки. – Не спеши, малышка, не спеши.
- Я хочу тебя прямо сейчас.
- Ты убьешь меня, Келли. Ты убьешь меня, англичанка.
Келли всем телом чувствовала толчки, но сдерживала свой пыл и не шевелилась в ответ. Она лежала и прислушивалась к биению мужского сердца, поглаживая бока и лаская смуглые ягодицы Мигеля. Ее руки пробежали вверх по талии и спине мужчины и обхватили его широкие плечи, лаская каждый его шрам, потому что эти шрамы были частью ее любимого испанца. Келли вспомнила все издевательства и страдания, которые вынес Мигель, и снова разрыдалась.
Услышав плач девушки, Мигель остановился и приподнялся, опершись на ладони. В него будто всадили нож. Мигель покрывал поцелуями лицо Келли, слизывая соленые жемчужины ее слез.
- Почему ты плачешь? – встревоженно спросил он. Девушка открыла глаза, и Мигелю показалось, что в них, расплавившись, скрывалась ее душа.
- Эдгар не имел права, – всхлипнула она в ответ и икнула, снова принимаясь ласкать каждую отметину кнута, словно желая смягчить грубые шрамы, разгладить их. – Не имел.
Мигель вздрогнул. Девичьи руки обвили его тело, ее живот поднялся, и доблестный капитан, потеряв рассудок, затерялся в ее глубинах под напором отчаянных страстей. Оба были далеки от мира и реальности, паря над ненавистью и местью в гавани любви. В водовороте их единения Мигель невольно шептал слова, заставлявшие сердце Келли пускаться вскачь…
- Мы подходим к причалу.
Келли с улыбкой повернулась к Мигелю. При виде его ее улыбка стала еще шире. Мигель был очень красив. На нем были черные бриджи и белоснежная рубашка. Незашнурованный вырез позволял Келли без устали любоваться изрядной частью смуглой кожи Мигеля, которая никогда ей не надоедала. Влажные, растрепавшиеся волосы и поблескивающая золотая серьга, украшавшая мочку уха, придавали Мигелю вид первобытного дикаря, что наводило на людей ужас. Но Келли уже не боялась его. Она витала в облаках.
В последние часы они почти не покидали каюту, теряясь друг в друге. Мигель сам мыл ее, лаская и наполняя нежностью. Оба смеялись, как дети, когда он клал ей в рот припрятанный маленький кусочек какой-нибудь еды. Временами они по-детски играли и резвились, временами дружески говорили о разных вещах. Так Келли узнала кое-что о семье Мигеля, о том, что он был осужден, и ему пришлось покинуть Испанию. Он рассказывал ей о своих родителях и о дяде, веселил ее забавными историями о своей учебе, о бесконечных проделках брата Диего и о следующих за ними наказаниях. Словом, Келли не помнила, чтобы она когда-нибудь столько смеялась.
А еще они сотни раз занимались любовью…
С разрешения капитана Лидия вошла в каюту, чтобы сделать прическу, а Тимми снова накрывал на стол, и теперь уже Мигель предстал перед Келли совершенно другим человеком – веселым, остроумным, язвительно-ироничным, прямолинейным и даже несколько ехидным и враждебным, но она обожала его.
Келли встала и разгладила юбку недавно выстиранного и подштопанного платья. Крутанувшись на месте, девушка через плечо посмотрела на Мигеля:
- Как я тебе?
Мигель оценивающе откинул голову назад, но ничего не ответил, а прошел по каюте, подхватил Келли на руки и поцеловал. Затем он открыл сундук, который ему принесли этим же утром. Девушке было интересно узнать, что же в нем лежит, но она не решилась заглянуть внутрь, и теперь сгорала от любопытства и нетерпения. Глаза Келли широко распахнулись, когда она увидела чудесное сапфирово-голубое платье под цвет ее собственных глаз.
- Это платье тебе больше к лицу, в нем ты будешь еще красивее... если не побрезгуешь надеть его.
Платье с квадратным вырезом и длинными рукавами, отделанными воланами, было заужено в талии, а юбка ниспадала до пола волнами, которые при ходьбе переливались и сияли всеми цветами радуги. Побрезгует ли она надеть это платье? Должно быть, он шутит. Ведь это было самое красивое платье из всех, имевшихся у нее когда-то, тем более что его подарил Мигель. Вскрикнув от удовольствия, Келли схватила платье, приложила его к груди и посмотрелась на себя в зеркало.