- Отойди! – властно прошипела она надсмотрщику. Тот пребывал в нерешительности. Со времени

приезда в “Подающую надежды”, девушка часто вмешивалась в его работу, заступаясь за это отребье, работающее в полях, но она была племянницей хозяина, и ему приходилось подчиняться, выполняя ее приказы. Вот и на этот раз он предусмотрительно отступил в сторону, но девушке не удалось шагнуть вперед, потому что она услышала грозный окрик, раздавшийся за спиной и приковавший ее к земле.

- Привяжите его к столбу!

Келли обернулась – к ней подходил ее кузен с кожаным кнутом в руке. Келли угадала намерения Колберта. До них долетели стоны Мигеля, которого волокли к столбу. Сглотнув, девушка попыталась встать перед братом, но Эдгар грубо оттолкнул ее, так что она едва не упала. От ярости он сошел с ума и теперь сгорал от безудержной жажды реванша, и Келли не на шутку испугалась за жизнь испанца.

- Что ты собираешься делать?

Эдгар, казалось, только теперь обратил внимание на сестру. Он внимательно посмотрел на нее и

скривился, поудобнее перехватив пальцами кнутовище. Он не мог притворяться и скрывать свое бешенство. Его ноздри раздувались так, словно ему было трудно дышать, и он искал воздух.

- Отойди, Келли, и держись в стороне, – угрожающе приказал он.

Надсмотрищики уже привязывали Мигеля к столбу. Глаза девушки беспокойно перебегали с

садисткого лица Эдгара к пленнику. Ее сердце бешено заколотилось; в ней вспыхнул дух бунтарства и изгнал страх, вызванный звериной свирепостью брата. Келли, не отрываясь, смотрела на Мигеля. В унизительной позе, привязанный за руки и за ноги к столбу, он казался ей сейчас беззащитней, чем когда бы то ни было. Но и высокомернее тоже. Она видела его сжатые кулаки, напрягшееся тело и лихорадочный взгляд, устремленный на Эдгара. Келли трясло от властного порыва подбежать к нему.

Брат запрыгнул на помост, где находился пленник. Колберт буквально дрожал от еле сдерживаемой

ярости. Без всякого предупреждения, он нанес первый удар, и тело Мигеля непроизвольно дернулось от полоснувшего по спине ременного кнута.

В толпе напуганных хозяйской дикостью рабов, наблюдавших за истязанием, раздавалось

приглушенное невнятное бормотание. Келли до крови искусала себе губы. Из ее груди вырвался тоскливый стон, и она снова бросилась к брату, чтобы остановить второй удар кнута.

- Ради бога, Эдгар!.. – взмолилась она. – Не делай…

Грубый толчок заставил ее отступить, и Келли упала на колени. Тут же два раба помогли ей

подняться, но брань брата парализовала ее.

- Я разорву на части этого скота! – пролаял он. – И когда покончу с ним, он даже на корм зверям не

подойдет… Так что предупреждаю, Келли… Прочь с моей дороги!

При новом щелчке кнута Келли снова вздрогнула. На спине испанца появилась еще одна алая

полоса. Удар заставил Мигеля скользнуть по деревянному столбу, к которому он был привязан. Келли больше не думала об этом. В голове вилась всего одна мысль, ставшая целью – остановить это безумие. Она бросилась к ближайшему надсмотрщику, выхватила у него пистолет и сжала его обеими руками. Упиваясь зрелищем наказания, мужчина не сразу это понял. Он попытался, было, отнять оружие, но Келли решительно прицелилась прямо в его напрягшееся тело:

- Стой или я тебя убью! – выкрикнула она, и тот предусмотрительно попятился назад, обмениваясь

понимающими взглядами с Эдгаром, снова переключившим свое внимание на Келли. С бьющимся где-то в горле сердцем, Келли бросала брату вызов, а пистолет дрожал в ее руках. Девушка посильнее сжала оружие, боясь, чтобы оно не выскользнуло из рук, и пошла к ненавистному родственнику, к которому всей своей душой питала отвращение.

- Отойди от него!

Колберт оцепенел. Эта сучка перед всеми рабами осмелилась бросить вызов его власти? Неужели

она сделала это на самом деле?

- Ты сама не понимаешь, во что лезешь, Келли, – сплюнул Колберт, не выпуская кнута из рук.

- А ты не понимаешь, чем рискуешь. Я ведь могу прострелить тебе голову! – ответила она,

стараясь казаться твердой, хотя и боялась. – Отойди от него, Эдгар, или я за себя не отвечаю!

Этого короткого спора хватило, чтобы надсмотрщик бросился к Келли и после недолгой борьбы

вернул себе пистолет. Келли поносила его самыми ужасными словами, какие только знала, но она была разоружена. Брат без всякого сострадания скорчил Келли веселую рожу, которая лишь сильнее огорчила ее.

Потеряв всякий интерес к Келли, Эдгар с еще большим ожесточением принялся за порку. Его мало

заботило, что Келли была свидетельницей наказания. Как говорится, оно и к лучшему, потому что если эта шлюшка питает к испанцу какие-то чувства, как ему показалось, то когда он покончит с этим ублюдком, сестрица увидит, что от него ничего не осталось, кроме куска мяса, висящего на дереве.

Девушка начинала сходить с ума, и в отчаянии бросилась к дому, сдерживая рыдания и чувство

вины. Ей было отвратительно сознавать, что в ее жилах течет та же кровь, что и у этого лютого извращенца. Она истово молилась, чтобы испанцу удалось избежать верной смерти.

Глава 14

Эта порка должна была стать образцом наказания, и Колберт порол Мигеля с небывалой

жестокостью. Всякий раз, когда ременный кнут истязал плоть испанца, губы Эдгара растягивались в довольной улыбке. Ему хотелось показать всем, кто в поместье повелевает, а то в последнее время надсмотрщики начинали оспаривать кое-какие его приказы в силу его конфликта с отцом из-за игровых долгов. Нужно было получить сполна за все оскорбления, и снова, как раньше, иметь полный кошелек, когда определенная информация наполняла его карманы, и не зависеть вечно от жалкой подачки своего родителя. Эдгар был его наследником, и когда-нибудь эти земли станут принадлежать ему, а вместе с ними и все рабы. Да-да, когда-нибудь, – и этот день не за горами, мысленно приговаривал он, продолжая махать кнутом. Старик всегда отодвигал его назад. С самой колыбели его любимчиком был покойный ныне брат. Итак, брат погиб, а он уже устал быть псом, побитым могуществом Себастьяна Колберта. Чем раньше окочурится старый тиран, тем будет лучше. Тогда он станет безраздельным владыкой – куда хочу, туда и ворочу. Месть, что испытывала на себе спина испанца, была лишь малой толикой той жажды мести, которую Эдгар питал к отцу.

Мигель переносил наказание с самоубийственным стоицизмом. После десятого удара боль

становилась все невыносимее, а удары не заканчивались, но Мигель сознавал лишь одно – Диего погиб – и он винил себя за то, что продолжает жить.

Мигель старался не думать о мучениях, чтобы убежать от них. Он монотонно и хладнокровно

считал каждый удар. Одиннадцать… Двенадцать… Тринадцать… Колберт без устали бил и бил его. Потом Мигель перестал считать, потому что разум его туманился, а исполосованное тело вздрагивало с каждым ударом и слабело с каждой секундой.

Двадцать? Двадцать пять? Для Мигеля это было не так важно. Если Колберт и дальше продолжит

свою порку, то совсем скоро неважным станет вообще всё, потому что он присоединится к Диего, где бы тот ни находился.

Двадцать шесть? Двадцать семь? А может, тридцать?.. Неожиданно ад, превративший его спину в

сплошную кровавую кашу, прекратился. Мигель пожелал, чтобы Колберт закончил порку и тут же повесил бы его ко всем чертям.

Вспотевший и побагровевший от усилий Эдгар тяжело сопел. Задыхаясь от ярости, он заметил,

что за время всего наказания пленник не издал ни звука.

- Я заставлю тебя умолять, скотина, – пропыхтел он, – заставлю.

Он не получит удовлетворения до тех пор, пока не услышит крик. Из какого теста был сделан этот

выродок, раз перенес порку без единого стона? Другой на его месте орал бы или потерял сознание. Продолжить наказание Эдгар считал делом личной чести. Он убьет мерзавца, но позже. Отдышавшись, Колберт обрушил на Мигеля новый удар.