Изменить стиль страницы

— А ты сидел на лестнице да смотрел, когда гадюка ужалит девчонку, с большого ума? — загалдели комсомольцы. — Дрожать за свою шкуру, когда товарищ в беде, по-твоему, — героизм, да?

Мишка покраснел и стал уверять, что не видел с лестницы ни девчонки, ни змеи. Но старшеклассниц провести было трудно.

— Врешь! Врешь! — закричали они. — Ты разглядел все первый. Первый и Сергею крикнул. А спустился с кедра последним. Боялся гадюки.

Выслушал Закваскин и еще кое-что неприятное. А когда шум затих, Тимка сказал:

— Ясно теперь тебе? Митька, когда сиганул на гадюку, может, и не думал. Такой уж он уродился: не умеет задумываться над тем, что делает. Да только душа у него от того не хуже. Может, даже и лучше, чем у таких, как ты, думающих… И вообще, с мелкотой некоторым надо полегче. Они хоть и мелкота, а могут дать сто очков вперед…

Что значил для звена этот отзыв, было ясно всякому. Переглянувшись, ребята радостно захлопали в ладоши, а Митька от полноты чувств даже крикнул «ура». Да и как было не крикнуть на его месте? Ведь из двух десятков старшеклассников над белобрысым чаще всего смеялся именно Тимка.

О потерявшихся родителях, визите в Кедровку и о внезапном повороте в судьбе Ляна

Всему, что делалось в отряде, можно было только радоваться. Петька, наверно, и радовался бы, если бы этому не мешало одно серьезное обстоятельство.

С некоторых пор, а если говорить точно, с середины августа, в сердце начало закрадываться беспокойство. Он все чаще вспоминал о доме, больной матери, о городских друзьях. К воспоминаниям сами собой прибавлялись заботы о школе: до занятий оставались какие-нибудь полторы-две недели, нужно было готовить учебники, тетради, а отец не приезжал и вел себя как-то странно. В пионерском лагере он бывал, как известно, каждые пять-шесть дней. Потом наезды стали реже, а после того как мальчишки обосновались на пасеке и начали работать в отряде, Луковкин-старший не показывался и вовсе. Из города, правда, стали приходить письма. Но все они были на одну колодку: отец сообщал скороговоркой про домашние дела, про то, что мать поправляется, сожалел, что не может завернуть к сыну, а в конце обязательно наказывал быть примерным и слушаться старших. Радости такие письма приносили мало.

Особенно муторно стало на душе, когда на пасеке появилась Людкина мать. Узнав, что она собирается забрать дочку и ехать в город на попутной машине. Петька прибежал к вожатому и заявил, что бросает все дела и едет с Простоквашей.

— Куда же это? — спросил Сережа. — Тоже в город?

— Нет. В Кедровку.

Вожатый понял мальчишку и не рассердился.

— А что тебе даст Кедровка? Ведь отца там нету.

Петька насупился и отвернулся.

— И что ж, что нету? Может, с ним говорил Яков Маркович. А не говорил, так попрошу позвонить в район.

Сережа подумал и согласился.

— Ну ладно. Только дальше Кедровки не ездить. И вернуться сегодня же, с дядей Кузьмой, который повезет доски на пасеку. Ясно?..

Поездка, против ожидания, оказалась удачной. Едва Петька появился в конторе, как Яков Маркович бросил дела и хлопнул ладонями по коленям.

— Эх, мать честная! Виноват я, брат. Закопался тут и совсем забыл про твои заботы.

Управляющий достал кисет, закурил и объяснил все подробно.

Оказывается, два дня назад он был в районе и видел отца. Старший Луковкин хотел написать записку, да передумал и попросил передать сыну все на словах.

— За мать можешь не беспокоиться, — сказал Яков Маркович. — Нынче либо завтра ее выпишут из больницы. Батька здоров тоже… Что ты скучаешь, родители, конечно, догадываются. Но приехать смогут не раньше чем через неделю. Так уж складываются дела.

— Да как же через неделю? — испугался Петька. — Ведь послезавтра в школу! Ребята из нашего класса будут заниматься, а я?..

Яков Маркович пыхнул папиросой, помолчал.

— Понимаешь, есть тут одна комбинация… Можно бы и сообщить, да вдруг не выйдет?.. В общем, даю тебе слово, что все будет в порядке. В учебе от других не отстанешь и родителей увидишь скоро. Веришь моему слову?.. Ну вот. Если веришь, катай тогда в отряд и не горюй…

Весть о выздоровлении матери и о том, что отец не забыл про него, успокоила. Помогая дяде Кузьме, Петька сбегал за лошадью, запряг ее, заглянул в магазин. Но, когда груженая телега покатилась по таежной дороге, настроение снова испортилось. Сидя на пружинящей стопке досок, Петька слово за словом вспоминал разговор с Яковом Марковичем и чем дальше, тем больше убеждался, что отец продолжает мудрить. В самом деле. Если мать выздоровела, то почему сыну нельзя быть дома? Подозрительным казался и намек на какую-то комбинацию.

Растравливая себе душу, Петька постепенно пришел к выводу, что в его жизни происходит что-то тревожное и непонятное. А судьбы друзей, между тем, складывались иначе. Взять хотя бы Колю. Сколько бед и несчастий свалилось на голову мальчишки! А кончилось все благополучно. В прошлое воскресенье дядя Трофим приезжал на пасеку и пришел к сыну. Коля и Андрюшка весь день не отходили от отца. Рассказывали ему, что делается в отряде, водили по огороду и пасеке, знакомили с друзьями. Вместе с сыновьями, веселая и довольная, бродила Степанида. В семье опять был мир и порядок!

Лучше не надо шли дела и у Ляна. О его будущем мальчишки даже и не задумывались. Придет день, думали они, маленький удэге сядет в моторку и умчится в таежный поселок, где его ждут мать и школа. Так, во всяком случае, поступил бы на его месте Петька. Но Лян повернул все по-своему.

Однажды утром, проснувшись до восхода солнца и не сказав друзьям ни слова, он убежал домой, а к обеду вернулся на пасеку вместе с отцом. Бригадир охотников пришел в гости принаряженный. Вместо обычной солдатской гимнастерки и парусиновых штанов на нем был суконный костюм и синий, с белым рисунком на груди, свитер. На ногах поблескивали лаком резиновые сапоги с рантами.

Гость и вожатый долго сидели за столом. Прихлебывая чай, охотник рассказывал про подготовку к ловле кеты, о видах на промысел. Потом Сережа повел его смотреть посевы и скот, принялся объяснять, чему и как будут учить ребят на школьном участке.

Отец Ляна интересовался всем.

У дальнего сарая на глаза попалось семейство свиней. Улегшись на траву и блаженно похрюкивая, дородная хавронья собиралась кормить малышей. Шустрые поросята, повизгивая и урча, лезли друг на друга, тыкались розовыми пятачками в брюхо, сладко чмокали.

— Ух, красавица! — прищелкнул языком охотник. — Одиннадцать детей! Целое стадо!

Под конец они завернули на пасеку, осмотрели точок, ульи и сели под навесом возле омшаника. Охотник закурил, а некурящий Сережа принялся строгать хворостину.

С минуту молчали. Потом охотник сказал:

— Хочу записать сына вашу школу.

Сережа принял заявление так, будто оно не было для него новостью.

— Что ж, дело хорошее, — кивнул он. — В Кедровке Ляну будет удобно.

— А можно? — все так же сдержанно справился гость.

— Почему же нет? Каждый советский человек может учиться там, где ему нравится. А Лян тем более. Ведь он — удэге и помогает нашей школе. Вон сколько настроил с друзьями!

Вожатый заверил охотника, что сам устроит Ляна в общежитие, рассказал, какие нужны документы для записи, пообещал помогать мальчишке в ученье.

Намерение устроить сына в русскую школу гость объяснил просто. В удэгейском поселке, сказал он, работает восьмилетка. Многие сородичи Ляна, закончив ее, а потом техникумы да институты, возвращаются домой врачами, бухгалтерами, учителями. Но Ляну такая специальность не нравится. Он мечтает стать зоотехником или агрономом. А у Кедровской школы есть ферма и земля, ее ученики будут проходить практику у опытных полеводов и животноводов. Если Лян поживет в таком селе года два-три, он обязательно поступит в сельскохозяйственный техникум. А этого хочет и сам мальчишка и колхозу выгода. Ведь в следующей пятилетке охотничья артель наверняка обзаведется и молочнотоварной, и свиноводческой фермами. Будут и поселке и огороды, и пасеки…