Между прочим она ответила и на вопрос, который уже давно интересовал Петьку.

— Маргарита Ивановна, — обратился он к ученой, — а вы помните день, когда приехали на пасеку и мы прибежали к вам?

— Ну конечно помню.

— А почему вы тогда назвали нас… как это?.. Ну вот… Брындеевыми баловнями? Кто это — Брындей?

— Брындей? — засмеялась Маргарита Ивановна. — Не Брындей, дружок, а Берендей. Так назывался у славян, наших предков, их добрый бог — хранитель и хозяин лесных богатств. Посмотрите-ка, сколько вы у него взяли: и смородину, и грибы, и элеутерококк.

Нечего и говорить, что в компании ученых ребята не скучали, хотя и жили отдельно от отряда. Из всего звена не работал только Митька. Как ни расписывал он приезд Маргариты Ивановны, как ни юлил перед товарищами, а пионеры его не простили и наложенное наказание не отменили. И, как ни странно, Митька на этот раз спорить не стал. Правда, он как-то скис, горестно скривился, но тут же повернулся и побрел играть с Витюнькой и Андрюшкой. Три дня его не видали. А когда истек положенный срок, малыши пришли к Алешке. Впереди, как старший, с картонной коробкой в руках выступал Андрюшка. За ним семенил и спотыкался Витюнька, а Митька, потупив взгляд, смиренно плелся сзади.

Подойдя к звеньевому, Андрюшка поставил коробку на землю и сказал:

— Вот!

Потом подумал, почесал круглый, как арбуз, живот и добавил:

— Митя сделал.

В коробке лежали игрушки — дудки и свистульки из ивовой коры, бузиновые прыскалки, легкие кораблики с мачтами и парусами, крохотные тележки. Была даже машинка с гвоздиками для запуска «еропланчиков» и катушечный трактор с резиновым моторчиком.

Звеньевой осторожно перебрал ребячьи богатства, поиграл на дудочках и подмигнул малышам:

— Как? Стоящие игрушки? Подходящие?

— Подходящие, — кивнул Андрюшка. — Ишшо есть бумажные самолетики, змеи и чертики. Только их носить нельзя — мнутся.

— А как Митька вел себя? — спросил Алешка. — Слушался вас?

Андрюшка посмотрел на Митьку.

— Ага, слушался. И обещал ремонтировать игрушки, когда поломаются.

Выходило, что наказанный испытание выдержал. Звеньевой предложил решить, что делать с Митькой дальше.

— А чего решать? — сказала Нюрка. — Решали ж раньше. Принять в звено опять. Только пускай помнит: крылышки ему, как трутню, уже отгрызли. Еще раз набаламутит — дадим жала, выгоним!

Ребята засмеялись. А Митька стоял в стороне и молчал.

С этого дня всерьез он уже не баламутил.

О кедровых шишках, предложении Ивана Андреевича и генеральной экспедиции в лес

Эх, время-времечко!

Событие сменялось событием, дело делом, а лето между тем уходило. Уже во второй половине августа на склонах сопок там и тут стали появляться золотые плешинки. Сначала очень редкие и едва заметные, они постепенно множились, увеличивались в размерах и, сливаясь в островки, спускались по горам все ниже и ниже. Легкий ночной заморозок, случившийся в начале сентября, пройдясь по долине, расцветил тайгу еще больше. Среди прозрачно-желтых берез и лип розовым огнем затрепетали клены, в багряно-красные плащи оделись осины и груши, бурым и темно-лиловым засветились хрупкие черемухи и старые дубы. В воздухе, несмотря на погожие дни, все ощутимее тянуло прохладой, а над рекой по утрам, когда ребята прибегали умываться, пластами висел плотный белый туман.

Приближение зимы, казалось бы, должно было огорчать: как ни жарко днем, а уже не бросишься с разбегу в воду, не поваляешься голышом на земле, не соберешь, как раньше, пахучий букет. Вечером, хочешь, не хочешь, надо было натягивать на себя теплый свитер и чулки, а, ложась спать, плотнее прикрывать двери комнаты и закутываться в одеяло. Только ни Петьку, ни его друзей это не удручало. Наоборот, осенняя тайга нравились им еще больше, чем летняя. Да и как не нравиться? Комаров и клещей в лесу почти нет, дышится легко, крикнешь — голос летит на десяток километров, звенит, дробится, а потом долго еще повторяется эхом. Если присесть на пенек и помолчать, можно услышать, как срываются с деревьев листья, шуршит за валежиной мышь, попискивают, сбиваясь в стайки, крохотные синицы. А сколько радостного и манящего для глаза совсем рядом и под ногами?! В цветистые одежды рядятся не одни деревья, а и травы, кустарники. Стоит озорному ветерку ворваться на поляну или протанцевать вдоль опушки, как вслед за ним взметается целое облако: сотни мелких лепестков и листьев кружатся в воздухе, устилают поверхность ручьев и речек, ложатся ковром на землю. А на их месте среди полуобнаженных ветвей, как по волшебству, вырастают новые украшения. В одной стороне жарко рдеют тяжелые кисти калины и бузины, и другой — синеют подернутые восковым налетом гроздья винограда, в третьей, будто вырезанные из драгоценных камней, — дрожат на ниточках-подвесках сказочно красивые сережки бересклета, а у самой земли оранжевыми каплями горят крупные, с добрую вишню, ягоды ландыша…

Однажды ребята заговорили о красоте тайги при Иване Андреевиче. Директор школы приехал на пасеку еще до завтрака. Пока все занимались утренней гимнасткой, умывались да убирали в спальнях (девчонки уже давно переселились с сеновала в дом), он вместе с Сережей обошел сараи, осмотрел стога и поленницы, замерил вспаханный под зябь участок. Вернулся веселый и улыбающийся.

— Садитесь завтракать, — предложила Вера, — угостим жареным верхоглядом и кишмишевым киселем.

— Ух ты! — с удовольствием потер ладони Иван Андреевич. — Давненько я не пробовал таких яств. А рыба чья? Из собственного заездка?

— Конечно.

За завтраком как раз и состоялся упомянутый разговор.

— Значит, тайга вам нравится? — спросил директор.

— А как же? — первым откликнулся Петька. — Пойдемте с нами, посмотрите.

— Это, пожалуй, можно бы. А домой вас не тянет?

— Ха! Что там делать? — запивая компотом пряник, оттопырил губу Тимка. — Картошку с бабкой копать? За свиньями ухаживать?

— Факт, — поддержала его Тамарка Череватенко. — Выбивать подсолнухи да ломать кукурузу? Кому охота?

— Ишь! Выходит, что нам на домашние дела наплевать? — укоризненно взглянул на девчонку Иван Андреевич. — Пусть домашние управляются, как хотят?

Тамарка, сообразив, что сболтнула лишнее, покраснела, но вывернулась.

— Да нет, Иван Андреевич. Сколько у нас той картошки да подсолнухов? Десять соток. И свиней не стада тоже. На все про все дня три хватит. А до занятий, сами знаете, полторы недели. Чем болтаться дома, мы лучше тут поработаем. И польза будет, и веселее.

К концу завтрака вернулись из тайги парни, бегавшие на прогулку. У одного в руках на широком листе лопуха синела куча прихваченного морозом винограда, а другой вытряхнул из кепки на стол с десяток кедровых шишек.

— Уй ты!.. Дай сюда!.. И мне! — загалдели мальчишки и девчонки.

Шишки расхватали мгновенно. Только две, самые большие, остались на столе. Вера подвинула их к Ивану Андреевичу и Сереже. Директор с интересом взял шишку, подбросил на ладони и улыбнулся.

— Эх и красавица! Добрых полфунта… А форма? Гляди, Сережа: ни единого изъяна, ни одной червоточинки! Каково только семечко? — Потом раскусил орешек и удивился: — Совсем нормальное. Полное и зрелое… Эй, ребята! Вы как брали шишки? Сбивали палками?

— Да нет, Иван Андреевич, собирали под кедрами, — откликнулся Пашка Вобликов.

Директор положил шишку на стол и взглянул на Сережу.

— Странно. Серьезных заморозков не было, а шишка валится.

Вожатый предположил:

— Это, наверно, от ветра. Вчера весь день дуло.

— Ребята! Есть идея, — сказал директор. — Вы хорошо поработали и, конечно, устали. Что, если устроить теперь отдых? Недельку погулять по тайге, между прочим, если будет охота, и пособирать шишки. А?

В ответ на это раздалось дружное «ура». Девчонки сразу же кинулись за мешками и рогожами. Но произошла заминка с выбором места работы. Сережа хотел вести отряд к заездку, а старшеклассники запротестовали.