— К какой медвежатнике? — не понял Сережа.

— Да все к той же. Которую вы с Кузьмой добыли.

— Но-о! — словно испугавшись и не веря своим ушам, воскликнул парень. — Эта ж медвежатина ваша. Медведь разорил ваш улей, значит и мясо ваше.

— Еще чего! — берясь за ведро, махнула рукой пасечница. — Никакой улей не наш, а совхозный. И медвежатина нам со стариком без надобности. Ешьте на здоровье.

Щедрый подарок пасечницы до того обрадовал вожатого, что он даже забыл поблагодарить ее. Выхватив из кармана блокнот, принялся что-то считать. Потом сгреб Петьку и Колю в охапку и закричал:

— Ура! Если давать на брата двести граммов в день, мяса хватит не на две, а на все три недели. Вот!

— А еще надо ставить заездок, — подсказал маленький удэге.

— Что? Какой заездок? — поворачиваясь к гостю, спросил Сережа. — Рыбу ловить, что ли?

— Ну да.

— Так я же, брат, на такие дела не мастак. В жизни никаких заездков не видел.

— И пусть. Я видел, покажу как.

На широком, загорелом лице Сережи мелькнуло сомнение.

— А будет ли толк? Может, только провозимся?

Лян энергично тряхнул черной, давно не стриженой головой.

— Будет! Рыбы речке много. Каждый день полпуда поймаете.

Строить заездок отправилось все мужское население пасеки. Хотела было бежать и Людка, да Матрена Ивановна прикрикнула:

— Стыдобушки нету! Чай, Нюрка не в пастухи к тебе нанялась.

Маленький удэге повел друзей незнакомой, давно нехоженой тропкой вдоль речки. Шли с полчаса, а может, и больше. Дорогу то и дело перегораживали обросшие мхом и лишайником валуны, мелкие ручейки, болотца. Над головой роями вились комары, а на деревьях и на земле то там, то тут попискивали рябчики.

Остановились у неширокой протоки с пологими берегами. Воды в ней было, если прикинуть на глаз, не больше, чем по пояс. И текла она неторопко, ровно.

— Тут и будет заездок, — сказал Лян, стаскивая со спины рубашку. — Я посмотрю дно, а вы рубите толстые колья — чтобы метра полтора, рогулькой.

Когда колья были готовы, маленький прораб и вожатый принялись забивать их в два ряда поперек протоки.

Работа оказалась не из легких. Галечное дно реки сопротивлялось, как железное. Заостренные колья лезли между камнями через силу. Зато, когда сделали дело, Лян, хлопая себя ладонями по голым бокам (комары-то не дремали!), радостно объявил:

— Вот! Главное есть. Дальше надо длинные жерди. Чтоб через протоку. Потом хворост, тонкие колья.

На жерди Сережа срубил две стоявшие недалеко березки. Хворост и колья притащили мальчишки.

Общими силами уложили жерди на забитые колья, скрепили прочными вицами, а самые концы бревнышек обложили камнями и прикопали.

— Ха! Вот и кладка. Можно переходить на другую сторону! — обрадовался Митька.

Лян тем временем просовывал колышки между жердями, забивал в дно и постепенно городил под водой частокол. А потом все вместе начали заплетать частокол хворостом.

— Плотней, плотней! — предупреждал маленький удэге. — Чтоб рыба плетень не пролезла.

— И что ж, что не пролезет? — пожал плечами Петька. — Какая нам польза? Она ж повернется, вильнет хвостом — и поминай, как звали!

— Ничего не звали, — коротко возражал Лян.

Скоро плетень поднялся над водой. Мальчишка отошел к берегу и стал выплетать в верхней части изгороди небольшое окошко. Вода, напирая на преграду, слегка поднялась и зажурчала, сливаясь в отверстие. Когда же строители подвели плетень под самую кладку и обложили снизу галькой, крохотный водопад заиграл еще веселее. По ту сторону окошка заклубились даже маленькие пузырьки и пена.

— Ага! Догадался! — обрадовался Петька. — Теперь повесить под водопадом сетку — и вся рыба наша.

— Зачем сетку? — насмешливо сверкнул глазами Лян. — Можно подставить подол. Сомы да хариусы перегонки прыгать станут.

Все засмеялись, а маленький удэге отобрал пучок длинных прутьев и стал прикреплять их толстыми концами к краям окошка. Потом связал свободные концы прутьев снопиком. Позади плетня получилась штука, похожая на ивовый мешок или на узкую корзину. Нижняя, довольно плотная, стенка этой корзины была слегка утоплена в речку, а верхняя — редкая и ребристая — поднималась до самого верха изгороди. Вода врывалась в горловину, просачивалась между прутьями и текла дальше уже спокойно.

Лян для крепости оплел корзину посредине двумя хворостинами, обмыл руки и выбрался на берег.

— Все! Завтра можно приходить рыбой.

— Ну-у! — оттопырил губу Митька. — Какая ж тут рыба, если палец сквозь прутья пролезет? Надо заплести плотнее.

— Не надо, — запротестовал Лян.

— Так гольяны ж удерут. И пескари. Вся мелочь!

— И пускай. На здоровье. Когда вырастут, тогда поймаем.

— Да мало ж будет рыбы, — настаивал Митька. — Ребят ведь сколько соберется на стройку!

— Хватит! Мы грабители, да?

Петька дернул Митьку за рукав и спросил Ляна о другом. Ему показалось, что в ловушке мало воды: рыба в корзине может задохнуться.

— Нет. Дышать хватит, — сказал Лян. — Когда воды много, — плохо. Рыба разгонится — прыгнет окошко.

— Прыгать она будет и так, — возразил Коля.

— Угу. Будет. Только не окошко — боком вверх. Это совсем другое…

После трудной и утомительной работы с полчаса отдыхали, грелись на солнышке. Сережа, потрепав Ляна по плечу, пошутил:

— Молодец, парень! Если заездок даст рыбу, комсомольцы тебе памятник поставят.

Лян скромно промолчал, сделал вид, что всерьез шутку не принимает. Зато уцепился за слово Митька.

— А что? И надо поставить! — затараторил он. — И, если хочешь знать, не одному Ляну, а нам всем. Видал, что сделали? Самоцветов насобирали, медведя убить помогли, заездок построили. Мы, брат, не тьфу-тьфу, не лыком шиты!

Коля с Петькой обиделись на Ляна за то, что он скрывал свою затею от них.

— Почему не сказал про оленину и про заездок раньше, когда мы были у вас? — спросили они.

Маленький удэге, натягивая сапог, пожал плечами.

— Как же сказать, если сам не знал?

— Почему не знал? — удивился Петька. — Про мясо не говорю. Его могли не дать. А про заездок-то знал?

— Не знал, — рассматривая стершийся каблук, все так же спокойно возразил Лян. — Подходящая протока разве везде есть? Надо было смотреть.

— Видишь! Ходил смотреть, про все думал, а нам не сказал. Почему?

— Потому. Раньше дела говорят болтуны. Настоящий охотник сначала делает, потом говорит…

Глава IV. Даешь звено пионеров!

О живом ровеснике киевских князей, двойке за грамотность и рождении кодекса юных

После того как убили медведя да построили заездок, работы на точке поубавилось. Вместо тридцати — тридцати пяти ульев Матрена Ивановна с Сережей проверяли уже в день по десять — пятнадцать, а потом и того меньше.

У мальчишек и девчонок нежданно-негаданно появилась уйма свободного времени. Некоторые от этого даже растерялись. Но потом, конечно, привыкли и стали чуть не целыми днями пропадать в тайге — выискивали и осматривали в кустах птичьи гнезда, подкарауливали у валежин бурундуков и бесхвостых сонь, гонялись за стрекозами, рогатыми жуками да ежами.

Часто вместе с ними шел в лес и вожатый.

— Это кто кричит? — спрашивал он возле реки. — Слышите: царэ-тэрэ-тэк-тэк?!.. Не знаете?.. Камышевка. Маленькая серенькая птичка. Не больше воробья, а видали, как громко и четко выговаривает? Ну-ка, попробуйте повторить…

На вершине крутой сопки Митьке на глаза попалась однажды странная елка — невысокая, с редкими лапками и красной корой.

— Елка? — засмеялся Сережа, когда белобрысый подвел его к дереву. — А ты посмотри лучше. Есть на ней шишки? А смола в щелках?.. Нету? Вот то-то. Вместо шишек у этой елки красные ягодки, а хвоя очень ядовитая. И называется дерево не елкой, а тисом остроконечным. Очень редкое растение в наших краях. А в других оно и вовсе не встречается… Особенно удивляет людей долголетие тиса. Этому дереву, хоть оно и не толстое, наверняка тысяча лет. Оно росло еще тогда, когда на Руси правили киевские князья, а у нас тут бродили древние охотники-бохайцы — с деревянными луками, кожаными пращами и каменными топорами…