Одеты мы странновато. Представьте чёрно-белое фото времён Великой Депрессии. Мужчина с измождённым небритым лицом, в помятом деловом костюме. Когда-то крупный бизнесмен, а теперь — банкрот, каждое утро в очереди за бесплатным супом. Одна девочка в джинсовой юбке с футболкой, на другой — морской рабочий комбинезон с подвёрнутыми штанинами и рукавами…

…После пожарной тревоги, стюард Джоу принёс в изолятор два красных комбинезона и две пары шлёпанцев «Крокс». Извинился: «Новых нет». «Кроксы» наверняка несли почётную службу на танкере много лет. У одной пары — чти-то инициалы.

Доктор Анатолий оторвался от ноутбука: «Как НХЭЛ начала расходы сокращать, у боцмана на складе — пусто».

Я протянула «Кроксы» стюарду: «Не надо. Кто-то из-за нас будет по барже босиком ходить?»

«Это не баржа, а танкер», — сказал доктор: «LR2 — большой танкер ледового класса. Смотри, при капитане про баржу не скажи. Он прикажет боцману привязать тебя к радару и отлупить девятихвостым USB-кабелем».

«Ещё чего. Моряков лупили двести лет назад».

«И босиком моряки ходили тоже двести лет назад. А теперь — у нас Техника Безопасности. У каждого — рабочие сапоги, со стальными вставками. Шлёпанцы — только для жилых помещений, а сапоги принято снимать в пожарном тамбуре, чтоб не натащить сюда мазут».

«Ну и пусть сапоги! Получается, мы у филиппинцев отобрали обувь».

Кивнув Джоу, доктор вздохнул: «Ладно, уговорила. Один комбинезон возьми, всё-таки. Софи надо какую-то одежду…»

— Добро пожаловать в Соединённые Штаты, — девушка из Службы Иммиграции возвращает папе паспорта.

— Не подскажете, как отсюда вызвать такси? Нам срочно надо в аэропорт.

— «Лос-Анджелес Интернэйшенал»? — офицерша ещё раз критически смотрит на комбинезон Софи: — Вряд ли вы улетите. И вообще…

— Что: вообще?

— У меня приятельница в аэропорту работает. Говорит, половину Таможни и Иммиграционной сократили. Самолёты не летают. На всех табло: «отменён», «отменён», «отменён». А четыре дня назад по новостям: «Америкэн» объявила банкротство! Мелкие компании — даже не объявляют ничего. Вы приходите на регистрацию рейса — пустая стойка.

— Понятно, — говорит папа, — А автомобиль-то арендовать ещё можно?

— Можно. Автомобилем — надёжнее всего. Если у вас деньги есть, конечно. Бензин теперь дорогущий.

Папа кивает, командует сидеть — не высовываться и отправляется искать автомобиль. Через полчаса, я начинаю волноваться и носиться туда-сюда по пустынному офису портовой таможни. Ненавижу ждать! Мама говорит, у меня в крови — избыток адреналина. Говорит. Говорила… В прошедшем времени. Стоп! Сжаться. Вдохнуть. Выдохнуть…

…Это началось на танкере: каждый раз, как подумаю о маме, дышать тяжело. Но я научилась. Надо сжаться. Как клубочек. Не взаправду сжаться, а мысленно. Вдохнуть. Выдохнуть. И что-то делать. Хоть журналы читать, хоть одежду в чемодане перекладывать. У Джоу можно швабру отобрать и пол помыть. Хорошо помогает.

Три дня доктор Анатолий не разрешал мне выходить из изолятора. Сам сидел весь день за компьютером, вроде как срочно надо писать отчёт. Когда хотел отлучиться, звонил стюарду, чтоб пришёл помыть пол, протереть зеркало в ванной, или поправить шторки на иллюминаторах. После ужина, место доктора занимал папа. Сидел за столом или ложился на третью койку и читал журналы до утра. Бессонница у него! Перед обедом бессонница куда-то исчезала, и он отсыпался в каюте у доктора. Конечно, доктора и папу понять можно. То, что сделала Соф в ту первую ночь…

А за мною они зря смотрят. Я-то вешаться не буду! Мне расслабляться нельзя. Папа у нас — только про нефтяной бизнес знает. Как он в первый день догадался: «Радиорубка сгорела!» И точно — именно радиорубка. Но в жизни папа плохо понимает. В жизни у нас понимает мама. Мама! Ну вот, опять. Сжаться. Вдохнуть. Выдохнуть. А раз мамы больше нет, понимать в жизни буду теперь я!

На танкере проще найти себе дело. Доктор Анатолий быстро просёк, удержать меня в изоляторе невозможно. Наверняка морских докторов учат про избыток адреналина в крови и всё такое.

На четвёртый день плавания, доктор сказал: «Если твой папа не против, можешь поработать юнгой[97]».

«Юнгой? А что надо делать?»

«Ты разве не знаешь, что делает юнга на танкере? В Тихом океане капитан станет брать „купцов“, это китайские контейнеровозы, — на абордаж. Будешь подносить порох к орудиям. Крюйт-камера у нас на нижней палубе, рядом с прачечной. Заходить — только босиком!»

«А пиратский флаг у нас где? Весёлый Роджер?»

Доктор Анатолий приложил палец к губам: «Никому не говори! Весёлый Роджер давно вышел из моды! Теперь на пиратских флагах — шесть красных полосочек и одна большая белая звёздочка».

Я припомнила школьную географию: «Это же флаг Либерии!»

«Ха! Скажешь тоже — Либерия! Ты хоть одного либерийца на танкере видела? Мы — вольные пираты. Санитары моря».

Через полчаса стюард Джоу вручил новоявленному юнге пенал для пороха, точнее — салфетку и распылитель, и дал первое боевое задание: протирать иллюминаторы в ходовой рубке!

«Отличная работа, — поднял большой палец старший помощник, огромный бородатый русский, немного похожий на добродушного циркового медведя-гризли, — Теперь я хоть вижу, куда мы идём».

«Разрешите вопрос, шкипер?» — улыбнулась я.

«Задавай, юнга!»

«А где у нас штурвал?»

«Хороший вопрос! Правильный. Не „руль“, как сказали бы сухопутные крысы. И сказала ты грамотно: не „у вас“, а „у нас“! — Он поднялся из-за тумбы с круглым зелёным экраном, наверное радара, — Вот, гляди».

Ещё одна тумба, покрытая со всех сторон рукоятками, кнопками, цифровыми индикаторами, с наклонными компьютерными экранами посередине. Спереди оказалось рулевое колесо, примерно вдвое меньше, чем в автомобиле.

«Это рулевая панель, — объяснил старший помощник, — Колесо можешь считать штурвалом, хотя всё немного сложнее».

«Сложнее?»

Старший помощник принялся тыкать пальцем в рукоятки и переключатели: «Управление носовыми трастерами. Ползунки мощности главных турбин. Положение главных винтов. Индикаторы машинного отделения. Реальное положение трастеров — отображается на левом экране».

«А почему никто не рулит?»

«Мы же не автомобиль! В открытом море — рулит курсограф».

«Как автопилот на самолёте?»

«Это и есть автопилот. Если хочешь, подержись за штурвал. Вреда не будет».

Упёршись босыми пятками в натёртый до блеска прохладный линолеум, я положила руки на штурвал. Перед моими глазами была бесконечная оранжевая палуба танкера, с зелёной лужайкой вертолётной площадки. Навстречу двигался квадратный, загруженный по самую макушку, корабль. Я представила на секундочку запах орудийного дыма, скрип канатов и гору белых парусов, до самого синего неба. «Доллежаль», пиратский корвет, хитрый морской лис под секретным звёздно-полосатым пиратским флагом, гроза китайских контейнеровозов! Сейчас боцман засвистит в дудку, смелые филиппинцы выкатят пушки, а босоногий юнга схватит оловянный пенал и помчится в крюйт-камеру за порохом.

Старший помощник указал на угловатый корабль: «Контейнеровоз „Йокогама“!»

«Будем брать на абордаж, шкипер?»

«Отставить абордаж, юнга! На друзей мы не нападаем».

Медведь-гризли отошёл к тумбе с круглым экраном, чуть тронул огромный трекболл: «Три мили». Снял с крючка микрофон, пощёлкал настройками рации. «Охайо Гойзаймашита, Йокохама-мару! Академику Доллежали десу. Овер!»[98] Из динамика раздалось шипение, потом на смеси русского и японского: «Добло утло, Академику-с-сама! Дайджобу дес-с-га? Ова!»[99]

Закончив короткий, всего на две-три вежливых фразы, радиообмен, старший помощник подошёл ко мне и бережно положил руку на плечо: «Давай, юнга! Видишь вон ту кнопку? Жми и считай в уме до десяти. Только рот сначала приоткрой».