Матрена Дмитриевна заметила, что Селифон сегодня, при посещении фермы, был необычно рассеян. Не сказав ни слова, он вскочил в седло и поехал не по дороге в деревню, а через кустарник в горы.

«Уж не с Маринушкой ли рассорился?» — недоумевала Погонышиха.

Журавлишка кипела в каменных берегах. Под ногами — валуны, над головою — пихты. С подъемом деревня, казалось, все приближалась к Селифону. И вот, разрубленная трактом, она у самых ног. Адуев увидел, что, новые, городского типа дома совхоза, гаражи, мастерские совсем изменили облик раскольничьей Черновушки. Но не это занимало его сейчас. Селифон смотрел на самую высокую точку деревни — новую школу.

— Если затевать, Селифон Абакумыч, так не для одних коров! — не боясь быть подслушанным, заговорил он.

Первоначальная мысль об отводе воды на ферму, в скотные дворы выросла в идею водопровода для всей деревни. Селифон силился вспомнить все, что знал о водопроводе. Водонасосная и водоочистительная станции, водонапорная башня находились рядом с пристанью, где он работал когда-то в городе.

«Но зачем башня, раз у Журавлишки своего напора сколько угодно! Зачем?»

Эта мысль так поразила его, что он долго стоял не шевелясь. Потом повернулся и полез еще выше к водопаду.

Дико, пустынно было здесь. Ни на рябинах, густо разросшихся в тени, ни по зарослям малинника и смородинника Селифон не встретил ни одной птички, не спугнул ни одного зверька. Грозный рев падающей с тридцатиметровой высоты и разбивавшейся в мельчайшую пыль воды глушил все остальные звуки. И, несмотря на то, что Адуев был охвачен совсем другими мыслями, он отметил, что птицы и звери, очевидно, избегают таки мест, где не слышно и собственных голосов, — а какая же жизнь птице без пения, да и хищник здесь опасней.

— Никакой башни! Никакой насосной и очистительной станции! Это тебе, Селифон Абакумыч, Алтай-батюшка — сумей только руки приложить к нему!..

Домой Адуев вернулся вечером. Марина ждала, что он будет расспрашивать ее о прочитанной книге, но Селифон сел за стол и принялся что-то вычерчивать на листе бумаги. И по молчаливой сосредоточенности мужа, и по тому, как он чаще обычного встряхивал головой, Марина поняла, что Селифон затевает что-то серьезное. Ей очень хотелось спросить его и о чертеже и вызвать на разговор о книге, но решила не отрывать его от работы.

Утром Адуев снова был в ущелье Журавлишки, прихватив с собой лопату, чтобы исследовать грунт берегов. Ледниковые прозрачные воды Журавлишки действительно ни в какой очистительной станции не нуждались. Крутизна же водопада позволяла взять воду не только без водонапорной башни, но даже почти и без плотины.

Селифон уже видел лица женщин, открывающих кран водопровода прямо у себя в кухне.

— Сотни лет, сгорбившись, за полверсты из-под крутика на коромыслах воду таскали, а тут только поверни!..

Вспомнил запечатлевшуюся с детства загадку о коромысле, не раз загадываемую матерью: «Без рук, без ног на бабьи плечи скок».

— К дьяволу коромысло! На дрова в печку, как соху!..

Это была светлая минута в жизни Селифона.

О задуманном решил не говорить даже Вениамину Ильичу. Надо было хорошо ознакомиться с делом, высчитать время на земляные работы, узнать стоимость труб, арматуры и только тогда советоваться с Вениамином.

«Уж Татуров-то сразу ухватится и поддержит! Уж он-то закипит, загорится!..»

У совхозного монтера Селифон достал книгу о водопроводе и стал одолевать ее по ночам. Расчеты и чертежи держал в столе. Но чем больше справок наводил у слесарей совхоза о стоимости водопроводных труб, тем тревожнее становилось у него на душе.

— На вес золота-дефицитные водопроводные трубы, товарищ Адуев. Да боюсь, что и совсем не достанете их в Бийске, — ответил ему монтер совхоза.

— Но ведь нам и труб-то пустяк нужен: только в скотный дворишко протянуть, — хитрил Адуев.

— Толкнитесь, — безразличным тоном посоветовал старый монтер.

«Вот тебе и водопровод! Хорош бы ты был, Селифон Абакумыч, раньше времени назвонив о таком деле…»

Каждый вечер Селифон упрямо садился за стол и вновь высчитывал и пересчитывал смету будущего расхода на задуманное строительство. Но как ни урезывал стоимость затрат на земляные работы, водопроводные трубы съедали добрую половину сметы. От частых выездов в ущелье Журавлишки для новых промеров, от солнца и ветров, от недосыпания лицо Селифона осунулось, глаза покраснели.

Как-то ночью Марина проснулась от чьего-то громкого разговора. Кроме мужа, в комнате никого не было.

Селифон ходил из угла в угол и разговаривал сам с собой.

— А зачем? — громко спросил он кого-то. — Зачем, спрашиваю я, нужны нам железные трубы, если листвяжные чем больше мокнут, тем крепче становятся?

Марина смотрела на него удивленно.

— Маринушка! Ты понимаешь, чем мы их заменим! Деревянными трубами. У дедушки Агафона погреб из листвяжного леса полсотни лет в земле простоял, и дерево ровно бы еще тверже стало…

Селифон начал горячо рассказывать ей все, о чем передумал за эту неделю.

— Ты все тот же, милый, безудержный Селифошка… — сказала Марина и провела ладонью по всклокоченным волосам мужа.

Но он не слушал ее.

— Завтра же к Станиславу Матвеичу на пасеку съезжу и тихонечко посоветуюсь. В деревянных делах он — профессор… Ты понимаешь, какое это дело! Да ведь с нашего колхоза и светлоключанцы, и весь Алтай, и все горные края нашей страны пример возьмут. Ведь это же при своем труде пустяки будет стоить…

Селифон смотрел в лицо жены и говорил, говорил обо всем, что таил эти дни от всех.

— Приеду и скажу: тесть-батюшка, я знаю, ты умеешь молчать до поры, до времени…

С влажным от возбуждения лбом Селифон пришел к Вениамину Ильичу со всеми расчетами и выкладками о самотечном водопроводе. Шел к Татуровым, не замечая домов, не ощущая свежести горного утра.

Селифон заранее представлял вначале изумленное, потом обрадованное лицо друга. «Вот это идея! Пойдем на место!» — скажет Вениамин, и они отправятся в ущелье Журавлишки.

Татуровы кончили завтракать, когда вошел к ним председатель. Румяная, всегда свежая, как только что вырванная из гряды морковь, Аграфена, в простеньком ситцевом платье, с толстой черной косой, убирала со стола. Вениамин уже надел было фуражку, собираясь идти куда-то. Перед этим он, очевидно, сказал что-то очень смешное жене: на лицах их были не угасшие еще улыбки.

Селифон снял с головы Татурова фуражку и повесил.

— Дело до тебя, — скрывая радостное волнение, сказал он.

Они сели тут же у обеденного стола на кухне.

Аграфена, взглянув на Селифона и по выражению его лица поняв, что она не помешает разговору, подсела к ним с вязаньем в руках.

В кухне Татуровых была та горделивая — «сибирская» чистота, когда каждая начищенная до блеска кастрюля говорит о домовитости хозяйки. Пестрые половички на выскобленных до желтизны полах, белоснежные занавески с кружевными каемками над печкой и шкафчиками, гири-двухпудовки в углу на коврике — все подчеркивало налаженную размеренно-спокойную жизнь хозяев.

— Я к тебе по поводу Журавлишкинского водопада, — начал Адуев.

— А в чем дело? — удивился такому началу Татуров.

— А в том, что уровень его много выше самой высокой точки в нашей деревне. И по законам давления физики…

Татуров еще на пороге увидел, что председатель пришел к нему с какой-то важной новостью, но он удивился, когда Адуев заговорил о водопаде.

Не заглядывая в цифры выкладок и расчетов, не без торжественных ноток в голосе Селифон рассказал Татуровым обо всем, что он передумал за это время.

Председателя поразило, что секретарь парторганизации слушал его с осуждающим выражением в глазах. И когда Адуев подходил уже к конечному, самому захватывающему моменту — примерному сроку пуска воды по всей деревенской сети, Вениамин Ильич даже как-то смущенно крякнул. У Селифона бросилась краска в лицо и губы обиженно задрожали.

— Ты что? — не выдержал он.