Изменить стиль страницы

Крудова Наталья Юрьевна

Сиамская овчарка (сборник) i_001.png

«Сиамская овчарка» — это, конечно, что-то вроде мартышки из Воркуты.

Это, наверное, что-то смешное и увлекательное.

И уж непременно эта книга о том, как добрые люди дружат с веселым и хитрым зверьем.

Сиамская овчарка (сборник) i_002.jpg

Все так и есть. А еще петербургская писательница Наталья Крудова рассказывает, как преданно любят друг друга бобры, и как не прощают предательства волки, и как непросто медведю стать цирковым артистом.

«Сиамская овчарка» — книга для веселых и добрых.

Сиамская овчарка (сборник) i_003.jpg

СИАМСКАЯ ОВЧАРКА

(рассказы и повесть)

Сиамская овчарка (сборник) i_004.png

Первый день

Сиамская овчарка (сборник) i_005.png

Дорожки зоопарка пустые. Политый песок быстро просыхает на солнце. Жарко с утра. Людей не видно, и я тайком, боясь показаться смешной, разглядела свой первый штамп в паспорте. Квадратик и небрежно поставленная дата приёма. Спрятала его в школьный портфель. Новый паспорт в пустом стареньком портфеле выглядел ещё новее и казался там чужим.

Вдали, чуть видные, двигались тёмные силуэты оленей. Плавно скакали за сетками жирафы. От их призрачно-плывучего движения мне стало грустно. Я посмотрела на себя со стороны: большие туфли на тонких ногах и маленькая кофта, из которой вылезали красные руки.

Вдруг завизжала выпущенная в пустой вольер обезьяна. Вцепилась зубами в дверцу, колотит маленькими кулачками. Обезьяна зло посмотрела на меня, решив, что я во всём виновата, и ещё сильней завизжала. Я пошла в обезьянник, чтобы узнать, кто её обидел. Помещение маленькое, цементный пол заставлен мисками с покорёженными краями. На них красным написаны имена.

Обезьяны пили компот, вылавливая пальчиками ягоды.

— У вас обезьяна плачет, — сказала я старенькой работнице, с лицом настолько добрым, что оно много лет потом всё всплывало в моей памяти.

— Это от неё все плачут, — ответила мне женщина. — Всех в клетке перецарапала. Сама не пьет и другим не даёт. Но она и доброй бывает…

Обезьянки испуганно замерли, вглядываясь в меня. Давили в пальчиках ягоды, забыв положить их в рот.

— Вас вместо меня поставят? — настороженно спросила старушка, вытирая тряпкой обезьянью ладошку.

— Нет, меня к птицам. У вас звери умные, глаза, как у людей, только вот запах… — ответила я, с трудом вдыхая не входивший в меня воздух.

— Обыкновенный запах обезьянника, — сказала старушка, отвернувшись.

Сиамская овчарка (сборник) i_006.png

Мне стало стыдно, я поспешила уйти. Прошла мимо клеток с медведями, ходившими взад-вперёд шаркающей походкой. Постояла у тигра. Погладила взглядом его большую голову, жёсткие стрелки усов. Хоть бы взглянул на меня. Как я просилась работать у хищников! Но до восемнадцати лет нельзя. Я ещё раз поглядела на вздрагивающий хвост, дёргающиеся губы и ушла. Мне — к птицам.

Здесь в маленькой комнате пахло пареным зерном и рублеными овощами. Женщина давила бутылкой семечки.

— Для кого вы это? — спросила я.

— А для маленьких певчих, им не разгрызть. Тебя к кому прислали, к водоплавающим или в попугайник?

— К водоплавающим, — тщательно выговорила я слово.

— А ты с кем живёшь? Комната есть? Как тебя звать? Переходи ко мне работать.

Ну и любопытная! Нос длинненький и глаза бойкие, как у птицы.

Но меня прикрепили к тёте Марусе, женщине спокойной и ловкой.

— Мести умеешь? — спросила она.

Мне даже отвечать не хотелось на такую ерунду. Она взяла вёдра с зерном и рублеными овощами, и мы пошли узенькой дорожкой сквозь кустарник, пригибаясь под ветками.

Тётя Маруся открыла дверцу вольера и, согнувшись, полезла в неё. За ней я. У порога лежали два мёртвых крысёнка. Привыкая к полумраку, я разглядела серую некрасивую кошку и весёлого котёнка, сползающего с вороха соломы. Котёнок был рыжий, с веснушками по всему телу. Тётя Маруся достала из кармана завёрнутый в бумагу фарш и выложила его на блюдце.

— Кушайте, милые, — подтолкнула она от себя кошку к блюдцу. И, указывая на крысят, сказала: — Это кошка сынка обучает крыс ловить. Каждое утро иду — штуки две-три лежат. Устрой, Риточка, Рыжика в хорошие руки, а? Ты будешь подметать или кормушки мыть? — спросила она.

— За кошкой?

Тётя Маруся удивлённо посмотрела на меня и шагнула к вороху соломы, который вдруг защёлкал и захрюкал с клёкотом, поднялся на длинных ногах и превратился в страусиху эму. А под ней, в гнезде, птенцы — маленькие, в полосочку, носики широкие, лопаточкой. Гнездо выстлано тонкими изящными перьями птицы.

— Можно взять пёрышек? — спросила я. — Я сзади пойду.

— К гнезду не пустит. И сзади, и спереди, и сбоку — ударит. Как лошадь лягнёт. — Тётя Маруся отодвинула доску у потолка, достала большой пучок перьев. Павлиньи — с глазком, золотые, тонкие, как шпага, перья фазанов, перо попугая ары, шелковисто-синее с одной стороны, красное с другой. Я даже спасибо забыла сказать. Выбрала страусовое, раздвоенное, красиво изогнутое, как ветка папоротника.

— А теперь подмети, девочка, — попросила тётя Маруся.

В вольере было чисто. Несколько упавших веток да просыпанные зёрна под кормушкой. Я стала мести, со всей силой налегая на метлу. Вскоре образовалась большая куча «мусора», потом еще одна, а клетка-то всего шесть шагов вдоль и поперек. Я старалась на совесть, пока весь песок не был сметён в несколько холмов и не оголилась земля. Потом я принялась его выносить. Набрала полный совок, еле оторвала его от земли и поняла, что выносить всё это придётся не один час. Тётю Марусю я видела сквозь решётки, она уже заканчивала убирать последнюю клетку. Я с силой толкнула метлой огромную кучу — кракнула сломавшаяся палка. Я испугалась. Взяла Рыжика на руки, стала его судорожно гладить, чтобы задобрить тётю Марусю, а тот, как назло, вырывается и пищит.

Сиамская овчарка (сборник) i_007.png

— Чтоб тебе, проклятый! — сказала я, подняла голову и вздрогнула: в дверях стояла тётя Маруся.

— Тут грязи полно, — сказала я небрежно и почувствовала, что краснею, — кошки гадят — вонища… — Знаю, что говорю совсем не то, но уже не остановиться…

— Помой кормушки, — сказала тётя Маруся. — Птицы голодные.

Я посмотрела на страусиху: до чего дурацкий вид — глаза вытаращила и степенно переставляет ноги.

— Пусти, Цыганок, — перегнала страусиху с места тётя Маруся.

— Курице больше женское имя подходит, — сказала я.

Тётя Маруся промолчала, мельком взглянула на меня. Кормушки я старалась мыть быстро и тщательно, скрывая брезгливость.

— Вот «Лушка» ей, например, больше подходит.

— У страусов самцы высиживают яйца и маленьких воспитывают, — сказала тётя Маруся. — Пойдём плоты вымоем, кормить пора.

Мы пошли через парк к реке. Посетителей всё ещё не было. Я чувствовала себя чужой, и было странно, что я, которую ещё вчера в это раннее время не пустили бы в парк, хожу здесь. Рыкнул, словно дразнясь, тигр. Мне так хотелось работать у хищников… Лебеди, завидя нас, затрубили. Вытягивая шеи, заглядывали в пустые вёдра. Но, видимо разочаровавшись, поплыли прочь. Сначала медленно, потом всё быстрей, пока не приподнялось из воды тело. Размахивая раскрытыми крыльями, они побежали, едва касаясь лапами воды. Казалось, сейчас они улетят.

Тётя Маруся зачерпывала ведром воду из речки и и силой выливала на плоты. А я жалась к деревянным бортам, скользя и поджимая ноги. Белые от перьев и помёта брызги прилипали к одежде.

— Ну, чего ты жмёшься, бери ведро, мой другой плот.

Я перешла по скользкому трапу на соседний плот.