Невзирая на ежедневное обесценивание национальной валюты, сумма в три с половиной миллиарда навевала немалую тревогу и даже страх. Это при таком-то гулко тарахтящем семейном бюджете! А на улице что творится?! А что дальше в жизни будет? Поразмыслить было над чем. Но в такой трудноразрешимой ситуации имелся и положительный момент – наш искренний и жгучий предпринимательский порыв! Если мы рискнули замахнуться на три с половиной ярда, значит психологически уже готовы были перевоплотиться в храбрых и отчаянных бизнесменов!

Деньги на столовку родители собирали всем миром. Влезали в неподъёмные долги и занимали где только можно: у многочисленных друзей, проверенных знакомых, проверенных знакомых знакомых, проверенных знакомых знакомых знакомых, у состоятельных сослуживцев. Кто мог занять, у того и одалживали. К счастью, «не имей сто рублей, а имей сто друзей» никто ещё не отменял. Необходимую сумму таки наскребли! Деньги родители позаимствовали на беспроцентной основе, с учётом инфляционных показателей, при условии гарантированного возврата через оговорённое количество времени. Сделка состоялась!

***

Старое здание советской столовой. Тридцатилетняя история жующих, пьющих, рыгающих и матерящихся клиентов. Жирная эпопея казённых супов, борщей и общепитовских компотов из сухофруктов. Галдящая общепитовская новелла. Эта аура чувствовалась в каждом уголочке здания.

Если заглянуть внутрь помещения, можно было увидеть, как вдоль обеденного зала вытянулась длинная нержавеющая раздача – стационарный металлический прилавок, на который выставлялись готовые блюда. На верхней полке скользкой раздачи обычно красовались белые фарфоровые тарелки с винегретом и салатом «Здоровье» – свежей белокочанной капустой с морковкой и уксусом. На нижней платформе имелось отверстие диаметром сантиметров шестьдесят. Туда помещалась двадцатилитровая алюминиевая кастрюля с борщом, из-под крышки которой торчал символ советского общепита – длиннющий погнутый половник. Справа от кастрюли с борщом располагалась плита для подогрева вторых блюд – пюрешки, каши, биточков, котлет и рыбы. Рядом устраивались залипшие сковородки с печенью по-строгановски и говяжьим гуляшом в томате. Изжога от мясных блюд была довольно-таки качественной.

У торца раздачи возвышалась касса – массивная фанерная тумба с расшатанным стулом, деревянными счётами и громоздким кассовым аппаратом. Если не ошибаюсь, он назывался «Ока». Огромный такой серый аппаратище, с приделанной сбоку, словно у шарманки, ручкой-рычагом. Этой ручкой выкручивались кассовые чеки, если в электросети пропадало напряжение.

На расхлябанном стуле с десяти утра и до полудня, помню, восседала вечно чем-то недовольная, весьма плотная женщина – главный и единственный повар Галина Павловна. Приходила она на работу чуть ли не с рассветом – часам к четырём-пяти утра. С пяти и до десяти утра Павловна муштровала простенькое, состоящее из пяти-шести наименований, меню. После этого она живенько мчалась в подсобку, меняла заляпанный клеёнчатый китель на свежий белый халатик и бежала обратно – за раздачу, нахваливать и продавать проголодавшимся клиентам парующие супы и котлеты.

По правую сторону от раздачи простиралась широкая комната с огромными окнами, завешенными недорогим белым тюлем. Это был обеденный зал. В зале по-барски стояли восемь полутораметровых дубовых столов, по шесть массивных стульев за каждым. В проходах между столами то и дело курсировала тётя Тамара – пожилая женщина, прибирающая грязную порционную посуду. Кухонных работников время от времени увольняли за пьянки, прогулы, склоки с посетителями и мелкое воровство. Следом за ними вакантную должность занимали новые претенденты. Однако, фактура постсоветской посудомойки оставалась неизменной. Обычно, это была грузная женщина, лет пятидесяти пяти – шестидесяти, с растрёпанными волосами, в съехавшей набок марлевой косынке, с отёкшим лицом и предательским фиолетовым фингалом под глазом. Лицо, то ли от бесконечных возлияний, то ли на погоду, то ли просто так отекло – тут можно было только догадываться. А с фингалом попроще. Ветка случайно в глаз попала. Чего ж тут непонятного? Образ дополняли засаленный фартук-клеёнка, не первой свежести серые рабочие брюки и батник, из которого торчали опухшие от горячей воды розовые ручищи с прилипшими пёрышками лука и свежей капусты. Таков был дресс-код рядового общепитовца…

И вот, друзья, представляем картину. В тот час, когда полный зал людей вовсю сёрбал солянку, наматывал вермишель и лопал котлеты, подпитая тётя Тамара шустро бралась за грязную посуду. Изливая очаровательную ненормативщину и удивляя своей филологией видавших виды матерщинников, она резво носилась между столами и хаотично сгребала на поднос грязные вилки, тарелки, стаканы, использованные салфетки и зубочистки. При этом, прилипшие к её рукам кубики лука и морковки феерично разлетались в разные стороны. Иногда эти обрезки попадали на одежду посетителей. Иногда в закуску. Или в компот из сухофруктов за шесть копеек. Но тётя Тамара напрочь игнорировала сей прискорбный нюанс и продолжала натирать вонючей марлей клеёнчатые узоры столов. Летящие от тряпки хлебные крошки и яичная скорлупа устремлялись вслед за морковкой и луком – на соседние столы, в гуляши, борщи и компоты. То, что её появление в зале никому не прибавляло аппетита, было совершенно очевидно.

Незамысловатый интерьер зала дополнял висящий на стене метровый лист ватмана с голубоватым, обгаженным мухами, корявеньким лозунгом: «Когда я ем – я глух и нем!» В конце зала висел ещё один, поменьше: «У нас порядок такой: поел – убери за собой!» Кстати, такие призывы ешё ничего. В столовых подобного ранга иногда можно было встретить и более животрепещущие плакаты. В одной из студенческих закусочных я лично видел объявление: «В солонки с солью пальцы и яйца не совать!» Причём, написано было совершенно серьёзно, назидательно, без юмора.

Не хочу очернять липкими столовскими пейзажами советский общепит. Ни в коем случае! На деревянных счётах держалась вся послевоенная экономика нашей Родины, а калькуляционных сбоев было на порядок меньше, чем в сегодняшний век продвинутых технологий. И люди, вытаскивающие страну из великой разрухи, питались в подобных столовых, а то и в ещё более посредственных. И, снова-таки, недовольных не было. Причём, случаи кишечного отравления в то время считались исключительными. Просто нужно отметить, что на фоне разрастающегося капитализма наша столовая выглядела бедненько и неопрятно.

Но, как говорится, имели то, что имели. Что осилили, то нашим и стало…

***

Слишком уж обветшалым наше приобретение тоже не назовёшь. Побитое жизнью, поношенное, со стенами из старого облупившегося кирпича, но довольно-таки крепкое, размером двадцать пять на тридцать метров, оно выглядело вполне фундаментально. Что ни говори, а советская власть в своём необъятном многонациональном доме справлялась по-совести. Колкое мнение о том, что за годы правления коммунисты научились строить только лишь тюрьмы, в корне несправедливое. С тюрьмами, да, постарались. Но возводились также и порты, и вокзалы, и стадионы, и Дома культуры, и кинотеатры, и хоккейные арены. Целинные земли Урала, Поволжья, Сибири и Северо-Восточного Казахстана покоряли сотни колхозов-миллионеров. В безлюдных степях вырастали тысячи заводов и фабрик (причём, не только в СССР, но и в странах социалистического лагеря). Прокладывались судоходные и оросительные каналы, железнодорожные и автомобильные магистрали. Много чего делалось с толком. Не менее душевно советская власть возводила и объекты общепита. Они обустраивались скромно, но добротно. На века. В этом я убедился воочию.

Фундаментальный объект требовал и фундаментальных вложений. Толстые полуметровые кирпичные стены, железобетонные балки перекрытия и цементная канализация держались молодцом. А вот ржавые оконные решётки, дырявая кровля, электрокоммуникация, оборудование и обширная прилегающая территория настоятельно требовали немалых денег, которых у нас, естественно, не было. На саму покупку еле-еле в долг наскребли. После аукциона в кармане – вошь на аркане, да блоха на цепи. Какие там капиталы! Тем не менее, одна зацепка для раскрутки бизнеса у нас имелась. Рядом с обеденным залом, огороженным тонкой фанерной стенкой, располагалось уютное помещеньице небольшого кафетерия. Вот оно-то и навевало вдохновенные мысли о развитии и скором обогащении нашего Коза Ностра.