- Я не могу…

Она еще крепче сжала мои руки, и мне стало больно. Это уже переходило все границы. Я еще

больше разволновалась и начинала бояться Палому, не зная, до чего она может дойти. К счастью, в дверь постучали. Это сбило Палому с толку, и я смогла освободиться. Я быстро встала и открыла дверь. На пороге стояла мама.

- У вас все хорошо? – немного взволнованно спросила она. – Я услышала шум и…

- Хорошо, просто стул сломался.

- Но вы не ушиблись?

- Да нет, не волнуйся. С нами все в порядке, мам. Я плюхнулась на него с размаху, вот стул и не

выдержал. Он же был очень старый.

Мама кивнула и смущенно посмотрела на Палому.

- Нужно купить новый, – заметила она, подбирая сломанную доску с пола. – Палома, хочешь что-

нибудь на полдник?

- Ну…

- Палома уже уходит, мама, а мне нужно делать уроки.

- Ты точно не хочешь поесть?

Палома посмотрела на меня, спрашивая совета, и я бешено завращала глазами, показывая, чтобы

она отказалась.

- Нет-нет, не беспокойтесь. Я должна идти, мне тоже нужно учиться.

- Да вы же только начали учиться! Да, тяжелый начался у вас год. Этак, вам всем батарейки

понадобятся.

- Да…

- Я провожу тебя до двери, – сказала я Паломе, стараясь делать вид, что ничего не случилось.

Я дошла с Паломой до выхода и открыла дверь. Палома вышла на лестничную площадку, и прежде

чем она успела что-либо сказать, я попрощалась с ней и закрыла дверь. Несколько секунд Палома, всхлипывая, просила у меня прощения, но я не ответила ей. Я дрожала от только что пережитого. Я пошла к себе в комнату и заперлась в ней. Несколько раз у меня звонил мобильник, но я не ответила. Все это превращалось в кошмар – в ужасный, безумный, не замедливший начаться, кошмар.

25 сентября

Мы считаем, что знаем людей, но так ли это на самом деле?

Возможно ли, чтобы за день кто-то изменился до неузнаваемости?

Судя по последним событиям, должна сказать, да, возможно. Это очень тяжело, а если этот

кто-то, вдобавок, тот, кого мы любим, то от этого еще тяжелее.

Скорее всего, это происходит оттого, что мы живем, как зашоренные, не понимая и не замечая,

что происходит вокруг нас. Говорят, что любовь слепа. А может, мы сами слепцы, а виним во всем любовь? Правильней было бы проверить зрение, чтобы постараться избежать будущих потрясений.

Дело в том, что в такие моменты я теряюсь. Я не понимаю, почему все это произошло.

Виновата ли я? Может быть, я сама спровоцировала это? Не знаю. Единственное, что я знаю – Палома не была такой. Сейчас это не та девушка, которую я любила, которая заставила меня понять, что я могла любить всей душой, невзирая на комплексы, общественные стереотипы и не имеющие никакого значения теории. Она добилась того, что я поверила в себя, перестала быть фантазеркой, витающей в далеких мечтах, и стала храброй реалисткой. Палома заложила первый камень в здание преобразивших меня чувств, и мне стало немного лучше.

Та Палома, которую я любила, и вправду исчезла, или она притворялась такой?

Когда ты думаешь о ком-то, то можешь делать это двумя способами: вспоминать все, что

было у тебя с человеком до сегодняшнего дня, или же вспоминать только последнюю встречу с ним или с ней. Что из этого более реально?

Возможно, первое, хотя обычно оказывается второе, по крайней мере, на короткий срок. К

лучшему или к худшему, мы склоняемся к последнему воспоминанию об этом человеке, и зачастую наша любовь или ненависть зависят от этой последней встречи, исключая все предыдущие кадры, из которых был смонтирован наш фильм.

И что делать с сегодняшнего дня? Как предусмотреть, что нужно делать?

Существует огромный выбор действий, но все они неполноценны. Ни одно из них не решит

проблему полностью. И в том, и в другом случае мне будет плохо, что бы я ни делала, мне никак не оправиться от того, что случилось. Если ты заснешь, то рискуешь оказаться в кошмарном сне, но и без сна не проживешь.

Выходит, что все твои действия ошибочны, но как бы то ни было, нужно терпеть. В жизненной

игре побеждает тот, кто счастлив, хотя, возможно, первая премия еще никому не вручена.

Глава 13

Эти выходные были сущим адом. Я потеряла счет звонкам Паломы и сообщениям, которые она

мне присылала со времени инцидента, произошедшего в моей комнате. В одних она просила прощения, в других – обвиняла, что я ее бросила, в остальных говорилось еще бог знает о чем, не имеющем к нам никакого отношения.

Я уже начала подумывать, что Палома и вправду помешалась. Мне было страшно представить, что

в перерывах между сообщениями она занималась членовредительством. Я надеялась, что несмотря на ее неадекватную реакцию у меня дома, она не натворит каких-нибудь глупостей. Мне никак не удавалось выбросить из головы постоянно возникающую в мозгу картину: вышедшая из себя Палома лежит на мне и крепко сжимает мои руки. И тем не менее, я любила Палому за все то хорошее, что она дала мне за несколько месяцев наших отношений, и желала ей только добра.

Но самое худшее случилось в воскресенье утром. “Непонятые” встречались в “Констанции”,

чтобы распланировать школьную неделю. Пришли все, кроме Альбы. Напряжение могло возникнуть сразу на нескольких фронтах. Валерия все еще ничего не сказала Раулю и не делала тест на беременность. Она казалась обеспокоенной и почти не разговаривала. Наш треугольник – Альба, Бруно и Эстер – вообще не разговаривали между собой. Они не ругались, а все это время просто не замечали друг друга. Это была своего рода холодная война между ними троими.

Еще одна война, менее холодная и более открытая, велась между мной и Бруно. Каждый его

взгляд напоминал мне, что он очень зол на меня за мое поведение. Не знаю, что рассказала ему Палома, но если и нужно было на кого-то злиться, так это на нее.

Когда собрание закончилось, Бруно попросил меня пойти вместе с ним, заявив, что ему нужно

поговорить со мной. Я согласилась, и мы вместе пошли домой.

- Палома мне все рассказала, – сказал он мне, когда мы отошли от остальных.

- И что же она тебе сказала.

- Правду.

- И что это за правда?

Я сомневалась, что Палома рассказала Бруно обо всем именно так, как это происходило на самом деле. Но нет, то, что поведал мне Бруно, во многом соответствовало случившемуся. Палома не обманывала его, она не скрывала важные, обвиняющие ее подробности. Это свидетельство искренности удивило меня и в то же самое время заставило понять, что моя бывшая девчонка еще сохраняла здравый смысл.

- Как видишь, не составляло труда узнать, что она вела себя не лучшим образом.

- И зная это, ты продолжаешь ее защищать?

- Да, защищаю, – уверенно ответил Бруно. – Я знаю, каково тебе, когда тебя отталкивают. Это очень больно, но я не представляю, каково тебе, когда человек, которого ты любишь, ни с того ни с сего бросает тебя.

- То же самое у тебя случилось с Альбой.

- Нет, у нас с Альбой все было по-другому, это совершенно разные истории.

- Если ты так говоришь...

Упоминание об Альбе и окончании их романа взволновало Бруно, но обе истории были схожи, а может, это только мне они казались похожими.

- Мы говорим не обо мне и Альбе, – уже спокойнее заметил Бруно, – а о тебе и самой лучшей в твоей жизни девчонке. Лучше тебе не найти.

- Как сказать, Бруно, ты же этого не знаешь.

- Знаю, еще как знаю.

- Ладно, как скажешь, но я не хочу опять говорить об одном и том же. Я уже объяснила и тебе, и Паломе, что я не влюблена в нее, и что наши отношения закончились. За-кон-чи-лись. Я не хотела этого, но я не могу управлять чувствами.