Я замолчал, стараясь определить, какое впечатление на этих тупоголовых произвела моя речь. Никакого. Полный ноль. Но я продолжил. У меня еще оставался туз в рукаве. Вернее, если быть точным, обезьяна в клетке.

— Господа, в номерах за 13 января среди других событий упоминалось исчезновение накануне вечером доктора Босвелла Дурхама из Трэйбеллского университета вместе с двумя студентами, слушателями обзорного курса классической литературы. Сообщения эти довольно противоречивы, но сходятся в следующем. Где-то днем 12 января один из студентов, Эндрю Поливиносел, весьма пренебрежительно отозвался об античной литературе. Доктор Дурхам, известный своими мягкостью и терпением, обозвал Поливиносела ослом. Поливиносел, футболист огромного роста, поднялся и изъявил намерение выкинуть профессора в окно. Однако, если верить свидетелям, робкий, худосочный и немолодой Дурхам взял спортсмена за руку и буквально вышвырнул в коридор.

После этого Пегги Рурк, весьма симпатичная студенточка и девушка Поливиносела, начала уговаривать его не нападать на профессора. Однако отговаривать спортсмена особой нужды не было. Совершенно ошеломленный, он позволил мисс Рурк увести себя.

Студенты группы утверждали, что трения между профессором и Поливиноселом уже возникали, причем студент вел себя не лучшим образом. Теперь у профессора появилась отличная возможность вышвырнуть Поливиносела и из университета, несмотря на то что тот участвовал в национальном студенческом чемпионате. Профессор, однако, ничего не сообщил декану мужского отделения. Слышали, как он ворчал себе под нос, что Поливиносел — настоящий осел и что это абсолютно очевидно. Одному из студентов будто бы показалось, что от профессора несет спиртным, но он решил, что ему померещилось, поскольку всему университету с незапамятных времен известно, что профессор не притрагивается даже к кока-коле. Похоже, немалую роль в этом сыграла его жена, горячая поборница трезвости, современная последовательница Фрэнсиса Уилларда[8].

Все это может показаться не относящимся к делу, но я заверяю вас, господа, что это не так. Обратите внимание на показания еще двух студентов. Оба клянутся, что видели горлышко бутылки, торчавшей из кармана висевшего в кабинете пальто профессора. Бутылка была откупоренной. И хотя на улице было морозно, оба окна в кабинете профессора, известного неприязнью к холоду, были распахнуты настежь. Видимо, для того, чтобы от бутылки не так пахло.

После ссоры доктор Дурхам предложил Пегги Рурк пройти к нему в кабинет. Часом позже студентка выскочила оттуда заплаканная и красная. Своей соседке по комнате она рассказала, что профессор вел себя, как безумец. Он признался, что полюбил ее в тот день, когда она вошла в его аудиторию. Затем он заявил, что был стар и некрасив и не мог просить ее бежать с ним, но теперь, когда все переменилось, желает именно этого. Она, в свою очередь, сказала, что профессор всегда ей нравился, но у нее не было даже и мысли о любви, после чего Дурхам торжественно пообещал ей, что в этот самый вечер станет совсем другим человеком и она сочтет его неотразимым.

Несмотря на происшедшее, вечером, когда Поливиносел привел Пегги Рурк на праздник второкурсников, все, казалось, было спокойно. Дежуривший там профессор поздоровался с ними, словно ничего не случилось. Его жена тоже не чувствовала неладного, что само по себе весьма странно, ибо миссис Дурхам была одной из тех профессорских жен, уши которых точно приросли к той слуховой трубе, по которой передаются слухи. А будучи женщиной очень нервной, она своих чувств не скрывала и к мужу-ученому не испытывала ни малейшего почтения. Над ним часто потешались за глаза, настолько явным он был подкаблучником. Миссис Дурхам частенько высмеивала его и водила за собой, будто быка за кольцо. Однако в тот вечер…

Майор Льюис прокашлялась.

— Мистер Темпер, пожалуйста, опустите подробности. Эти джентльмены — люди весьма занятые, им нужны голые факты. Подчеркиваю, голые факты.

— Голые факты, — огрызнулся я, — таковы: поздно вечером, вскоре после того как танцы кончились, миссис Дурхам позвонила в полицию и заявила, что ее муж сошел с ума. О том, что он просто упился, не могло быть и речи. Такого она себе представить не могла. Он бы не отважился…

Майор Льюис еще раз прокашлялась. Я раздраженно покосился на нее. Похоже, она никак не могла уразуметь, что некоторые подробности совершенно необходимы.

— Полицейский, который ответил на ее звонок, доложил позже, что профессор шлялся по сугробам в одних брюках, с торчащей из кармана бутылкой, и обстреливал всех встречных красной краской из водяного пистолетика. Другой полицейский опровергал его, заявляя, что Дурхам шкодил с помощью кисти и краски из ведра.

Чем бы профессор ни пользовался, ему удалось перекрасить и свой собственный дом, и дома нескольких соседей от фундамента до самой крыши. Когда появилась полиция, профессор облил краской их машину и брызнул в глаза. Пока они пытались разлепить веки, профессор удрал. Еще через полчаса он исполосовал красной краской женское общежитие и довел до истерики немало напуганных его обитательниц. Сметя с дороги возмущенную надзирательницу, он ворвался в здание и стал бегать по коридорам, поливая краской всех, кто высовывался из дверей, причем банка его казалась бездонной, а затем, так и не найдя Пегги Рурк, скрылся.

Могу добавить, что все это время Дурхам хохотал как безумный и заявлял всем встречным, что этой ночью выкрасит город в красный цвет.

Мисс Рурк ушла с Поливиноселом и несколькими его друзьями и подругами в ресторан. Потом компания разошлась по домам, а указанная пара проследовала, как все полагали, к женскому общежитию. Однако туда они не попали. Ни их, ни профессора никто больше не видел в течение двух лет, прошедших между этим событием и временем, когда в Наспине перестали выходить газеты. Общественное мнение склонялось к тому, что очумевший от любви профессор убил обоих, закопал, после чего сам подался в бега. Но я, не без веских оснований, придерживаюсь совершенно иной версии.

Заметив, что слушатели начинают нервничать, я поспешно рассказал о быке, который появился из ниоткуда в самом начале Главной улицы. Владельцы ферм заявляли, что вся их скотина на месте. Тем не менее быка видело такое множество людей, что от их показаний нельзя было отмахнуться. Более того, все свидетели заявляли, что в последний раз видели быка, когда тот переплывал реку Иллинойс с обнаженной женщиной на спине. Женщина размахивала бутылкой. Выйдя на берег, бык вместе с женщиной исчез в прибрежном лесу.

Рассказ был встречен возгласами недоверия.

— Вы пытаетесь убедить нас в том, что миру вновь явились Зевс и Европа? — возмутился командующий береговой охраной.

Продолжать было бесполезно. Эти люди могут поверить только тому, что увидят своими глазами. Я решил им показать.

По моему знаку помощники вкатили в зал просторную клетку. Внутри сидела скрючившись крупная человекообразная обезьяна в соломенной шляпке, розовых нейлоновых панталонах и с угрюмым выражением на морде. Сквозь отверстие в панталонах торчал длинный хвост. Если говорить строго, то, насколько я понимаю, ее нельзя было относить к человекообразным — те лишены хвостов.

Антрополог сразу бы определил, что это вообще никакая не обезьяна. У нее, правда, была сильно выдающаяся вперед морда, а все тело до кончика хвоста покрывали длинные волосы. Но у обезьян не бывает ни такого гладкого высокого лба, ни большого крючковатого носа, ни столь длинных по сравнению с туловищем ног.

Клетку установили рядом с кафедрой.

— Господа, — провозгласил я. — Если все, что я говорил раньше, казалось вам не имеющим никакого отношения к данному делу, то уверен, через несколько минут вы убедитесь, что я вел вас по верному следу.

Я повернулся к клетке, спохватился, что кланяюсь, отказался от этой мысли и обратился к обезьяне:

— Миссис Дурхам, расскажите, пожалуйста, этим джентльменам, что с вами произошло.