Я был совершенно уверен, что она заговорит, быстро и бессвязно, но с той пронзительной ясностью, которая ошеломила меня вчера вечером, когда мои ребята поймали ее на самом краю пресловутой местности. Меня переполняла гордость за совершенное открытие, которое потрясет этих джентльменов от медных лбов до мозолистых пяток и докажет им, что один скромный агент УПЛП добился большего, чем вся армия. И они перестанут, наконец, хихикать и называть меня «температуристым» типом, а также прочими дурацкими кличками.

Я ждал…

И ждал…

А миссис Дурхам категорически отказывалась вымолвить хоть слово. Даже когда я встал перед ней на колени. Я пытался объяснить ей, насколько мощные силы противостояли друг другу в этой долине, пытался доказать, что в ее розовых, не покрытых волосами ладошках находится судьба мира. Она не открывала рта. Кто-то, по-видимому, оскорбил ее достоинство; она сникла, повернулась к аудитории спиной и нервно помахивала хвостом, высовывавшимся из розовых панталончиков.

Более скверной бабы я не встречал в жизни. Ничего удивительного, что муж превратил ее в обезьяну.

Предполагаемый триумф обернулся полным фиаско. Магнитофонная запись нашей с ней беседы не убедила Больших Шишек. Они только укрепились во мнении, что мозгов у меня меньше, чем волос на голове, и выразили свое мнение полным молчанием, когда я поинтересовался, будут ли вопросы. Алиса Льюис презрительно улыбалась.

Впрочем, на будущее моей миссии это не могло повлиять. Полученный мною приказ эти люди бессильны были отменить.

В тот же вечер, в половине восьмого, я стоял на границе зоны в сопровождении группы офицеров моего начальника. Хотя луна только-только взошла, при ее свете можно было свободно читать. В десяти ярдах от нас снег кончался и начинались тепло и зелень.

Генерал Льюис — отец майора Льюис — давал последние наставления:

— Вам, мистер Темпер, дается два дня, чтобы связаться с Дурхамом. В среду, в четырнадцать ноль-ноль, мы атакуем. Морские пехотинцы, вооруженные луками, стрелами и пневматическими винтовками, снабженные кислородными масками, будут посажены в планеры с герметичными кабинами. На большой высоте планеры будут отцеплены от самолетов-буксировщиков и совершат посадку на шоссе номер двадцать четыре, близ южной окраины города, где сейчас два обширных поля. Десантники пешком проследуют по улице Адамса до самого центра. К тому времени, я надеюсь, вы установите местонахождение источника проблем и устраните его.

«Устраните» следовало понимать как «прикончите». Судя по выражению лица генерала Льюиса, он считал, что я на это вряд ли способен. Генерал недолюбливал меня не только потому, что меня, штатского, сам президент наделил широкими полномочиями, но и из-за тех своеобразных условий, в которых предстояло выполнить нашу с его дочерью совместную миссию. Алиса Льюис, будучи майором, была прежде всего женщиной, причем весьма привлекательной и очень юной для своего воинского звания.

Теперь она дрожала рядом со мной от холода в одних трусиках и бюстгальтере, пока я освобождался от брюк. Зайдя в лес, мы избавимся и от остальной одежды. В чужой монастырь…

Морпех с луками и духовыми ружьями… неудивительно, что военные нервничают. Но в Зоне, управляемой моим бывшим профессором и его Хмелем, огнестрельное оружие просто не срабатывало. А вот Хмель срабатывал безотказно. Все, глотнувшие его, становились наркоманами.

Все, кроме меня.

Я единственный догадался внушить себе под гипнозом глубокое отвращение к зелью.

Доктор Дйерф, психолог из Колумбийского университета, прививший мне стойкое отвращение к Хмелю, задал мне пару вопросов, пока кто-то прикреплял у меня за спиной трехгаллоновый бак с дистиллированной водой. Вдруг, прервавшись на полуслове, он резко откинул мне голову назад и сунул под нос невесть откуда взявшийся стакан. Я нюхнул, вышиб стакан у доктора из рук и как следует ему врезал.

Доктор отскочил назад, держась за скулу.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он.

— Нормально, — ответил я. — Но на мгновение мне показалось, что я задохнусь. И еще возникло желание убить вас за эту выходку.

— Последний экзамен. Вы сдали его на «отлично». Вы совершенно невосприимчивы к Хмелю.

Льюисы наблюдали эту сцену молча. Их бесило, что я, штатский, додумался до такого способа борьбы с неодолимым притяжением Хмеля. Тысяче морских пехотинцев, которые пойдут по нашим следам через два дня, придется носить кислородные маски, чтобы избежать искушения. Что же касается моей спутницы, то Дйерф спешно подверг ее гипнозу, но у него не было уверенности в результатах. К счастью, ее миссия должна длиться не столь долго. Ей предписывалось добраться до источника Хмеля и вынести пробу из Зоны. Однако, если мне понадобится помощь, я имею право оставить ее при себе. Кроме того, хотя впрямую об этом не упоминалось, я должен сделать все возможное, чтобы оградить ее от хмельного искуса.

Распрощавшись с провожающими, мы тронулись в путь. Теплый воздух упал на нас, как одеяло. Минуту назад мы мерзли, теперь же — исходили потом. Ничего хорошего в этом не было. Придется искать где-то воду в дополнение к той, что плещется в баке.

Я оглянулся, озирая освещенную полной луной местность. Иллинойский ландшафт сильно изменился за эти два года. Стало гораздо больше деревьев, причем таких, каких не ждешь увидеть в столь северных краях. Кто бы ни устроил все это, ему пришлось доставить сюда массу семян и саженцев заблаговременно, не дожидаясь потепления. Мне это было точно известно, поскольку я проверил в Чикаго уйму накладных и обнаружил, что некий Смит — Смит! — через две недели после исчезновения Дурхама начал делать заказы в тропических странах. Посылки доставлялись в один из домов Наспина, а теперь заполонили его окрестности. Дурхам прекрасно понимал, что этой речной долине не прокормить свои триста тысяч жителей, когда прекратится доставка консервов, бидонов с молоком и прочей провизии по железным и шоссейным дорогам, в результате чего сельская местность будет буквально опустошена голодными ордами.

Но стоило только взглянуть на фруктовые деревья, увешанные вишнями, бананами, персиками, апельсинами, яблоками и грушами — никак не по сезону, увидеть заросли спелой черники, земляники, голубики и малины, буйную поросль картофеля и помидоров, зреющие на совсем не подходящей для них почве арбузы и дыни — причем все это таких размеров, какие обеспечили бы первые призы на любых соревнованиях до-Хмельной эпохи, — то становилось понятно, что голодать здесь не приходилось. Подбирай и ешь.

— Это похоже на сад Эдемский, — восторженно прошептала Алиса Льюис.

— Прекратите подрывные речи, Алиса! — огрызнулся я.

Она обморозила меня взглядом:

— Не говорите глупостей. И не называйте меня Алиса. Я майор морской пехоты.

— Пардон, — усмехнулся я. — Но о званиях лучше пока позабудем. Туземцы могут удивиться. И еще — пора раздеться окончательно, пока не наткнулись на кого-нибудь.

Она явно хотела возразить, но приказ есть приказ. И хотя нам предстояло по крайней мере тридцать шесть часов путешествовать вместе в костюмах Адама и Евы, она настояла на том, чтобы раздеваться мы разбрелись по кустам. Я не спорил.

Скромно зайдя за дерево, я снял трусы, и в этот миг до меня долетел запах сигары. Скинув со спины бак с водой, я выступил на узкую тропинку… и остановился ошарашенный.

Опершись на ствол дерева, скрестив короткие ножки, покуривая гаванскую сигару и заложив большие пальцы за воображаемый жилет, передо мной стояло чудовище.

Наверное, мне следовало не пугаться, а веселиться. Чудище сошло прямо со страниц очень популярного комикса. Ростом оно было добрых семь футов, ярко-зеленое, с крупной желто-коричневой чешуей на груди и животе, очень короткими ногами и непомерно вытянутым туловищем. Лицом оно было наполовину человек, наполовину — аллигатор. На темени его торчали две огромные шишки, а на них — большие, как блюдца, глаза. Выражение лица чудовища было одновременно высокомерным, благодушным и глуповатым. Именно таким рисовал его художник — вплоть до того, что вместо пяти пальцев у него было четыре.