— Аналогично. Слушай, вот мне любопытно, что ты чувствуешь? — Рута с каким-то даже маниакальным интересом воззрилась на Цесу, видимо, ожидая некой поддержки, подтверждения своих размышлений.

— Я чувствую какое-то странное удовлетворение. Я бы даже сказала извращенное. Знаешь, когда кто-то из них пыжится, старается казаться умнее, добрее, и так далее в том же духе, я в этот момент, осознавая в полной мере, что он на самом деле из себя представляет, и что я могу с ним сделать, я чувствую свое превосходство. Я сильнее, умнее, безжалостнее, изворотливее. Я превосхожу его, осознаю это, прячусь, играю… но в то же время вижу, что он тоже играет. Пусть неумело старается выстроить из себя что-то похожее на человека, но я вижу только маску, метания из угла в угол, какие-то несогласованные действия и слова, но ничего сколько-нибудь настоящего.

— Нет. Я о другом…

— Хочешь знать о смерти? — взгляд Руты смягчился, как будто она долго ждала нужного ответа и, наконец, до собеседника дошло понимание истинной цели разговора, — хм… первый раз меня трясло. Я плохо представляла, что я делаю и зачем. Я знала, что эта тварь совершила много такого, за что её стоило не просто убить, а мучительно терзать в течение нескольких месяцев или даже лет. Но мои ограничители на тот момент были еще очень сильны. Боль, страх и ненависть заставляли подчиняться обстоятельствам. Поэтому убийство было для меня чем-то диким. Но потом, когда я поняла, что она не дышит и больше никогда не встанет, почему-то не почувствовала угрызений совести. Ничего. Просто пустота. Я так хотела её смерти, я настолько сильно хотела убить её, это оправданное желание просто не могло не вырваться из-под контроля. Таких чувств у меня не возникало, когда она просто мешала Нашему Величеству. Но в тот момент, когда она затронула лично меня, я поняла, что не остановлюсь, пока эта сволочь не перестанет ступать своими грязными ногами по этой земле. А дальше… дальше просто стало легче… убить и убить, просто потому что она или он не достойны жизни… — Цеса запнулась. Смерть другого человека не вызывала у неё каких-либо эмоций, чувство вины постепенно угасло. Но вот разброс в половых контактах, необходимость жертвовать собственным телом ради достижения какой-то определенной цели до сих пор порождали в ней бурю негодования.

— Почему ты остановилась? — проницательность Руты была как всегда на высоте, поэтому что-то умалчивать было бессмысленно.

— Я… не могу перешагнуть через себя и смириться с… в общем, я чувствую себя грязной. Не могу отмыться, стараюсь не думать о них, забыть, но каждый раз вспоминаю, и меня передергивает. А еще отвращение к себе и страх. Мало ли с кем он был до меня. Они как будто стекают по мне, липкие, потные… — Цеса почувствовала, как по телу побежали мурашки, её передернуло.

— Понимаю. Переживала нечто подобное. Поверь мне, все пройдет, когда их место займет некто особенный. Как бы банально это ни звучало. Хотя отмыться поле Шерритона будет сложно. Особенно, когда Натали узнает. — Рута злорадно усмехнулась, — Я бы его после этого так просто не оставила в покое.

— Ты про тупорылую обезьяну? — Цеса тоже не смогла сдержать смешок. — О, да! Вот как раз эта история веселит меня пока сильнее всего! Надо видеть её рожу, когда она пытается со мной вежливо поздороваться, догадывается, сука, но молчит. Ты не представляешь, какое это удовольствие смотреть на её перекошенное лицо и про себя вспоминать, как её драгоценное чадо кувыркается со мной в постели. А Хлоя, так это вообще песня!

— Они, кстати, тайно обвенчались. Ты в курсе? — Рута с опаской посмотрела на Цесу, видимо, уловив резкую смену настроения. Конечно, ведьма знала об этом, и, как это ни прискорбно, чувствовала себя побежденной и оплеванной. Казалось бы, не было никаких предпосылок для такого морального самоуничижения. Но она все равно не могла отстраниться от этого глупого состояния, присущего разве что малолетним дурочкам, чья жизнь рушится каждый раз после окончания недельного романа.

— В курсе. Уже пару месяцев как в курсе. И даже, можно сказать, присутствовала. Инкогнито, конечно. — Ну, разве могла всезнающая ведьма пропустить такое радостное событие? Разве могла она оставить его без внимания и определенной шалости? Конечно же, нет! Цеса с ехидной ухмылкой вспомнила тот фееричный день, безвкусное платье невесты, самодовольного жирного индюка, то есть жениха, и свой свадебный подарок.

— Что ты сделала? Колись! Я знаю этот взгляд шальной! — Рута моментально поняла, что замышленная Цесой гадость удалась. — Воздействие? Медленный яд? Что?! — поверенную даже трясло от нетерпения, что нимало удивило Цесу.

— Почему тебя это так интересует?

— О, ты не представляешь, как они достали меня всей своей омерзительной компанией! Я так ждала момента, когда кто-то отважится нагадить им хорошенько без приказа Користана! Что ты сделала? — глаза Руты горели, её маниакальное стремление узнать смысл той заковыристой гадости, на которую отважилась Цеса, было прямо-таки ощутимым.

Ведьма загадочно улыбалась, вспоминая тайную церемонию, и думала о том, что, возможно, слишком жестоко обошлась с молодой четой.

Какая мерзость, твою мать. Ну, неужели нельзя было одеться приличнее? Зачем ты натянула на свою пузатую фигурку этот балахон непонятного цвета? Ты, правда, считаешь, что он цвета топленого молока? По-моему, он просто прокуренный, или грязно-белый, но никак не праздничный. У тебя же праздник, правильно понимаю? Свадьба, гори она синим пламенем! А ты выглядишь, как покерная шлюха, изображающая невинность в нестиранном пододеяльнике.

О, нет! Что это? Это жених? Это не жених, это гадость какая-то. Ну, он же не толстый, почему он сейчас выглядит как обрюзгшее чмо? О, боги! Глаза, мои глаза! Большего оскорбления мой взгляд еще не видел! И они еще при этом улыбаются.

Два идиота, чему вы радуетесь? Тому, что ваши мысли и действия искусно контролируются какой-то тварью? Джером, очнись, это же не ты! Ты же бунтарь! Неужели тебе нравится вести себя так? Быть примерным мужем какой-то пузатой двуличной прихлебательницы твоей эгоистичной мамаши? Они тебя ломают, ты понимаешь? Ты всю оставшуюся жизнь будешь жить теперь с двумя мамами, ты станешь психом, невротиком и имбецилом в конечном итоге! Если бы я могла сейчас выйти отсюда, я бы хорошенько надавала тебе по жирной щетинистой роже твоей тупорылой!

Так, а это у нас кто? А, ну, конечно, без мамаши тут не обойдется. Ей же очень надо получить доступ к королевской казне. Давай, поцелуй её, обними, невестку родненькую. Пусть толстая, неуклюжая, неухоженная, старая, эдакое задрипанное чмо, зато с ключиком от хранилища ценных бумаг! Блин, родному сыну такую свинью подложить! Что вообще творится с этим миром?! Тебе совсем плевать на его мнение? Ты его вообще знаешь? Говорила с ним хоть раз нормально, по-человечески? Или только мозг насиловать умеешь? Не ходи туда, не делай то, не общайся с тем… тьфу! Пульнуть бы в тебя каким-нибудь проклятьем… хотя, это позже.

Как мило! Они обо мне говорят в такой знаменательный день! Вы, суки, даже романтическое мероприятие не можете пережить без ядовитых высказываний в чужой адрес?! Да знаю я о себе все! Это уже не актуально, честное слово! Кто я?! Остроумно, конечно, возьму на вооружение, но если я — вонь подрейтузная, то у твоего благоверного в этих самых рейтузах никогда на тебя ничего не поднимется в жизни! Упс… извини, не хотела так сильно, но что же поделать, придется тебе жить с евнухом. Хотя, нет, с постоянным осознанием многочисленных адюльтеров. Наслаждайся, милочка!

Ах, да! Чуть было не забыла! Не хотелось говорить вам гадостей, но вы так сияете от притворного счастья, что удержаться просто невозможно! Ваше совместное "да" станет самым главным разочарованием вашей жизни. Да будет так!

Глава 40

Девушка в васильковом платье весело перешагивала через небольшие лужи, нарисованные послеполуденным дождиком на серой мостовой. В озорных кудряшках запуталась синяя ленточка, завитушкой спадая на загорелую спину, а в правой руке болталась корзинка со свежими полевыми цветами. Головки ирисов, дельфиниумов, колокольчиков, лютиков и маков приветливо выглядывали из-за плетеной стеночки. Остывшее солнце, умытое легким дождичком, поблескивало на выгоревших каштановых волосах, щекотало раскрасневшиеся щеки и заставляло прохожую щуриться и улыбаться. Беззаботная девушка со сверкающими зелеными глазами, летящее яркое платье, непослушная ленточка и разноцветные бутоны создавали настолько гармоничную картину, что прохожие невольно улыбались и оборачивались ей вслед. Казалось, что-то необыкновенное, что-то радостное и по-детски фантазийное прошлось по улице вслед за этой примечательной цветочницей.