Хирург из меня никудышний, но попробовать стоило. Я взялась за руку, придерживая поврежденный сустав. Кажется, в глазах Гаспара на секунду мелькнул страх. Все мы боимся боли, и боги, и люди. Он не закричал. Просто сдавленно застонал, скребя пальцами по полу. Опухший сустав стал немного меньше, и я понадеялась, что вывих удалось вправить.

– Почему ты пришел сюда? – Поинтересовалась я, когда Гаспар вроде как немного отдышался. Рана на плече продолжала кровить, пластырь сменил цвет на красный, и это означало лишь то, что надо что–то срочно предпринимать.

Я оторвала от бинта достаточное количество, чтобы смастерить подобие салфетки, и подгребла к себе флакон с антисептиком. Прошло больше двенадцати часов с драки в особняке, но, если я не ошибаюсь, то этой ране меньше трех–двух с половиной часов. А это значит, что ничего хорошего не значит.

Гаспар дернул целой рукой. В лучшие времена это, наверно, означало пожатие плечами. Он пришёл сюда потому, что это было единственное место, где его ожидало что-то конкретное. Например, смерть.

– Почему не убил меня тогда, на крыше? – Задала я следующий вопрос, осторожно сдирая пластырь и открывая рану, – Я думала, что ты очень хочешь это сделать, как только подвернется удобный случай.

Антисептик зашипел, покрывая рану белой пеной. Достаточно для первичной дезинфекции.

– Там где заканчиваюсь я, начинаешься ты, – Гаспар подтянул тело вверх, устраиваясь удобнее. Эта фраза несла в себе слишком много смысла, чтобы оказаться простым и понятным объяснением. Я стиснула зубы так, что кожа на щеках заболела. Столько времени моим огромным желанием было поймать его, растоптать, изменить настолько, что он потерял бы себя как личность. А теперь я сижу по локоть в кровище, пытаясь ему помочь. – Человек, которого я скинул с крыши, пытался подставить меня вместо себя в небольшой афере. Теперь его никто не станет трогать, а он больше не побеспокоит меня.

Прозвучало это так, словно Гаспар считал, будто ему уже нечего терять.

Соорудить подобие давящей повязки на его массивном плече оказалось далеко непростой затеей. Прошло достаточно времени, прежде чем я закрепила концы бинта и решила, что все-таки справилась. Оставив Гаспара на полу, я добралась до полки в ванной комнате, где стояли лекарства. Пузырек с обезболивающим был наполовину пуст – кажется, я слишком часто таскала таблетки после кулаков Бьёрна. Спарринги с ним становились иногда похожим на банальное избиение – только кости трещат да синяки цветут.

Гаспар уже стоял, опираясь на спинку стула, когда я вернулась в комнату. Выглядел он нехорошо, но это было обманчивым впечатлением.

– Кто тебя ранил? – Поинтересовалась я, протягивая ему таблетки и стакан воды. Гаспар проглотил лекарство одним движением, закинув его в рот. Если бы взял сперва таблетки, потом стакан, то это дало бы мне преимущество в скорости. И он мог бы не успеть поймать момент, когда я ударила бы первой. Вот почему я была уверена, что даже умирающий он был бы опасен.

– Это не так важно, – неожиданно Гаспар улыбнулся. Мы стояли друг напротив друга, оба в грязи и высыхающей крови. Где–то за стеной раздавался громкий женский голос, торопливо выплевывающий слова.

– Ты искала меня. Хотела увидеть или что–то еще?

– Я видела, как тебя ранили в тот вечер, - я не лгала. Я должна была убедиться в том, что он жив. Или мёртв.

– Жалела, что я тогда не умер? Хочешь это исправить?

Темными были глаза Гаспара, несмотря на их настоящий цвет. Темными и нечитаемыми. Словно кто–то захлопнул дверь и потушил обычные яркие искры. Когда–то я хотела увидеть это, надеялась, что такой момент придет, и искры прольются водопадом, исчезнут и погаснут.

Теперь же я смотрела в глаза Гаспара и понимала, что не хочу ничего. Всё, что двигало мной, потеряло смысл.

Сейчас я ощущала опустошенность. И ничего больше.

Не говоря ничего, я прошла к небольшой тумбочке, в которой лежали мои вещи. Завернутый в бумагу и для верности спрятанный среди нескольких книг, которыми я обзавелась на новом месте, альбом всё еще хранил аромат пряностей и тепла. Гаспар молча следил за мной, пока я рылась на полке и возвращалась обратно.

– Это твоё, – я протянула ему альбом. Он осторожно взял альбом, бросив на меня быстрый взгляд, словно желая прочитать мои мысли. Я открыла дверь, стараясь больше не смотреть на Гаспара: – Уходи.

Когда Бьёрн вернулся, в квартире не оставалось и следа от вторжения. Я убрала и вымыла пол дважды, ожесточенно соскабливая высыхающую кровь с гладкого линолеума, выкинула целый пакет грязных бинтов и испачканых кровью флаконов. Казалось, что всё происшедшее смылось вместе с мутной водой.

Бьёрн выглядел весьма довольным, было достаточно одного взгляда на его лицо, чтобы понять – он явно получил что–то, что приближает его к заветной цели. Обычно Бьёрн не был многословным, но сегодня он собирался рассказывать долго и много. Причина его приподнятого настроения крылась в том, что с ним связалось его начальство. Как всегда бывает в таких ситуациях, о провалившихся и опозоренных забывают, но те, кто приближаются к пахнущему успехом повороту событий, становятся очень нужными и ценными. Уверена, что Бьёрн понимал это. Но для него было крайне важно отмыться от позора. Ещё бы, я прекрасно помнила строки, говорящие о том, что бесполезность органов правопорядка проявилась во всей своей красе, раз уж никто не смог своевременно поймать и обезвредить убийцу. Моя рожа рядом с фотографиями Бьёрна и Тагамуто, снабженная пафосным описанием бедного гражданского лица, пострадавшего при всем этом содоме, так же подливала масло в огонь.

Случись это еще вчера, я была бы только рада. Но сегодня был уже не тот день. Сообщать Бьёрну о том, что я перегорела, и желание продолжать погоню погасло, было бы глупо. С другой стороны, какая мне теперь разница, что будет дальше?

– Ты не можешь вернуться обратно, – заявил Бьёрн, – не сейчас. Мы подошли уже совсем близко, и осталось всего–то ничего.

Я подавила желание оглянуться на пол у стены, где несколько часов назад сидел Гаспар. Узнай Бьёрн, насколько мы близки были к финалу, он свернул бы мне шею за то, что я отпустила Гаспара. Бьёрн считал его своей добычей, гонка за которой придавала ему дополнительную силу. А тут добыча, фактически, махнула хвостом и ушла.

– Какая у меня теперь роль, если ты будешь работать вместе со своим ведомством?

Бьёрн кривовато улыбнулся. Улыбка вышла хищной и неприятной.

– Ты поможешь мне поймать его. Наверно только ты сейчас знаешь его слабые места лучше всех.

– Я - наживка, – сухо подытожила я, понимая, что ею и была с самого начала для Бьёрна. Как и для Тагамуто, как и буду всегда для тех, кто преследует Гаспара. Кажется, история имела омерзительную привычку повторяться снова и снова.

– Назови это так, – согласился Бьёрн. Он не собирался уступать, – завтра у нас будет поддержка, некоторые дополнительные ресурсы. Мы наконец–то закончим всё это.

– И расскажем всем о том, что Тагамуто обожала убивать людей, а город получил целых двух убийц вместо одного?

Бьёрн положил обе руки на стол:

– Есть вещи, о которых никто не говорит, Ивана. Их лучше похоронить и никогда не откапывать.

Говорить, что у него относительное понятие правды, я не стала. В любом случае, существовала огромная разница между тем, что прятал каждый из нас, и что хотел спрятать и переложить на чужую ответственность Бьёрн при помощи правосудия.

Небольшая поддержка, если её можно было так назвать, выглядела, как четверо мужчин и одна женщина очень опасного вида. Бьёрн не заставлял меня выйти из машины, пока беседовал с ними. Я выбралась сама через минут шесть–семь, когда поняла, что меня уже тошнит от тишины и приторного запаха освежителя. В скупых взглядах, которые изредка бросали на меня товарищи Бьёрна по охоте, было сложно понять – сомневаются ли они в том, что я имею значение, или подозревают меня.

Определенно, каждый агент, полицейский и прочий служитель порядка сперва подозревает всех, а уж потом вникает в детали.