Дверь дома не была снабжена кодовым замком, и я буднично вошла в подъезд. Смяла пакет, выкинув его в мусорный бак, и направилась к черному входу, открывающему доступ к пожарной лестнице. Я не собиралась прохаживаться вдоль квартир с любопытными соседями.

Если бы дверь на лестницу была не заколочена, мне не пришлось устраивать весь этот цирк. Но сейчас я уже добралась до небольшого окна, подняла нижнюю часть рамы и, радуясь тому, что остаюсь небольшого роста и веса, выбралась на площадку перед лестницей, уходящей вверх. Нижние ступени были прямо над моей головой, и пришлось ухватиться обеими руками, чтобы опереться ногой на сколотый кусок кирпича в стене и взобраться на лестницу. Я преодолела пару пролетов и остановилась, чтобы передохнуть, оглядеться и решить – что делать дальше.

Квартал был похож на гнездо ленивых, сонных рептилий. Днем они заняты отдыхом или поиском пропитания, а к ночи оживают, чтобы напомнить о себе всем вокруг. Мне совсем не хотелось бы оказаться жителем одного из этих домов, я догадывалась, что это явно помогло бы мне скатиться на дно моего существования. А я оттуда планировала наоборот выбираться.

Четыре железных, ржавых пролета позади. Главное – не смотреть вниз и не думать о том, что ржавчина почти полностью съела старый металл. Я забралась на площадку нужного этажа и неожиданно вспомнила одну из картин моего детства.

Мне чуть больше одиннадцати. Я сижу на стуле перед столом, за которым сидит пожилой офицер. Мы оба молчим, он – потому, что ждет моего отца, а я – потому, что немного в ужасе от шума, напряженности, царящей в воздухе участка. Но главное, я не считаю себя виноватой. Все, что я сделала, я сделала с важной для меня целью.

Отец появился в участке, я понимаю это по выражению облегчения на лице офицера, который положительно не знает, что ему делать со мной. Будь я обычным подростком, он оформил бы меня как малолетнюю преступницу. Но, к несчастью или к счастью, мой отец хорошо знаком с начальником участка, и это заставляет офицера просто ждать.

– Она взломала замок, проникла в чужую собственность и была поймана за попыткой нанести ущерб имуществу владельца, – эти слова не говорят правды о том, что я сделала, они обтекают ее и оставляют в стороне. Человек, чье "имущество" в виде старой развалюхи в гараже я пыталась повредить, слишком распускал свой язык, называя моего отца далеко не лестными словами. Он говорил про папу что–то ужасно нехорошее, и это возмутило меня до глубины души.

Затем мы приехали домой, и каждый из нас молчал. А дома меня встретил вопль дорогой сестры, которая кричала и билась в истерике, что теперь ей будет стыдно общаться со своими друзьями, ведь все узнают, что я – воровка и преступница.

Я усмехнулась, подумав, что расстояние в столько лет так ничего и не изменило. Затем подергала кусок стекла, разбитого чьими–то стараниями, вытащила поддавшийся осколок и через обрадовавшуюся щель отворила задвижку рамы.

Освещенный несколькими неяркими лампами коридор уходил вдаль, и двери казались молчаливыми черными провалами в стенах. Сейчас я надвинула капюшон глубже и медленно направлялась к той двери, которая принадлежала квартире Гаспара. Оставалось надеяться, что я рассчитала все верно и не окажусь в совершенно другом жилище.

Тут явно не ставили мощные замки, нуждающиеся в большом опыте знакомства с их механизмами. Дверь была выкрашена под красное дерево, и кое–где краска начала сходить, обнажая узор доски. Я подняла руку к голове, вытащила шпильку, которая удерживала одну из прядей в хвосте и присела на корточки, рассматривая замочную скважину. Дверь открылась спустя пару минут, за которые я успела разобраться с замком и не один раз оглядеться вокруг, ожидая, что кто–то появится в коридоре и прервет мои действия воплями.

Внутри было темно и тихо. Занавески на окнах не были похожи на шторы, но их плотная ткань скрадывала весь свет внутри, словно втягивала его в себя. Я отдернула одну занавеску, и, щурясь от резкого света, огляделась. Вся квартира–студия состояла из одной комнаты, которая выглядела безлико и тихо. Несмотря на то, что было очевидно, что здесь живут, не ощущалось, что это – постоянное пристанище. Значит, Гаспар мог снимать эту квартиру, не являясь ее постоянным жильцом.

Я шагнула к небольшому столу, единственным предметом на котором были небольшие песочные часы. Песок в них весь осыпался вниз, а сама вещица выглядела старомодно и изысканно. Бросив еще один мимолетный взгляд на часы, я нырнула вниз, к ящикам стола. В них лежало лишь несколько свернутых в рулоны чертежей. И я с долей разочарования поднялась на ноги.

Так же обыденно было и на кухне, отделенной от комнаты небольшим стеллажом для книг. В ящиках шкафчика в ванной комнате не было ничего, кроме туалетных принадлежностей. На небольшой полочке у раковины стояли пена для бритья и гель для душа.

Осмотр квартиры оказался настолько же бесполезным, насколько и все подозрения, которые выглядели сейчас не более, чем идиотской фантазией. Я уже почти признала тот факт, что из нас двоих только меня можно подозревать в разных грехах. Далеко не безосновательно, надо сказать, о чем явно свидетельствовали многочисленные посещения участка в далеком детстве и разного рода навыки, несвойственные приличному гражданину.

Последним остался небольшой шкаф, встроенный в стену. Дверцы его открылись с тихим скрипом, нарушая безмолвие квартиры. Если вся обстановка говорила о том, что Гаспар почти не заботится о том, чтобы его жилище выглядело излишне уютно и заполнялось мебелью, предметами обихода и ненужными мелочами, то его одежда могла рассказать совершенно другую историю.

Аккуратно разложенная, отдающая запахом лаванды и свежести, она говорила, что ее хозяин достаточно придирчиво относится к своему внешнему виду. Я видела Гаспара всегда одетым просто и неброско – выцветшие брюки, спортивная обувь, светлая рубашка поверх футболки или майки. Но, очевидно, что он не всегда одевался так, его гардероб выглядел достаточно разнообразно и с долей претензии.

Сорочки строгих цветов. Сложенные змеями галстуки. Спортивная одежда, те самые светлые рубашки, хорошо знакомые мне. В соседнем отделении на вешалках ждали своего часа несколько костюмов. Казалось, что я заглянула в другую часть жизни Гаспара, которую раньше не знала. Я не была сильна в мужских костюмах, но догадывалась, что передо мной не самые дешевые вещи.

В самом углу шкафа висел темный костюм. Было видно, что он пошит слишком хорошо, чтобы быть простой вещью. Я протянула руку, дотрагиваясь до мягкой ткани и проводя по изгибу на плече. Как он сидит на нём? Подчеркивает ли разворот плеч, обтекая линии руки? Отворот пиджака уходил вниз угловатой линией. Я задержала пальцы на груди, там, где, будь сейчас передо мной Гаспар, ровно билось бы его сердце. Под теплой кожей, под слоем мышц, опасно перекатывающихся, словно предупреждая о своей силе. Это было сплошным безумием, но атмосфера этой квартиры словно подчинила мой разум себе.

Я резко отдернула руку и захлопнула шкаф. Понятия не имея о том, что за чертовщина происходит со мной, и почему веду себя как законченная идиотка, я отошла на середину комнаты, переводя дыхание. Здесь нет ничего, и ничего не будет потому, что Гаспар никогда никого не убивал. Тогда как я по-прежнему остаюсь со своим темным прошлым. У меня нет прав обвинять кого-то, опираясь лишь на пьяные подозрения.

Возвращалась я обратно по лестнице, спускающейся вниз к парадной двери, так как смысла выбираться через окно на железную развалюху не было. Несмотря на то, что на улице было шумно, обычное городское оживление не умолкало ни на минуту, я словно шла в облаке тумана, и все вокруг замедляло свое движение, словно кто– то нажал кнопку и остановил всех.

У меня вновь были лишь вопросы без ответов, и неприятное ощущение того, что я все глубже и глубже увязаю в бархатной, цепкой паутине.

Глава 8 8

Вечером я вернула пикап Саулу. В доме царила тишина, когда я поднялась по ступенькам к двери. Хотелось мне узнать – как дела у старика, но я не стала стучаться. Вместо этого поставила на перила веранды пакет с приготовленной лазаньей и пошла прочь, почему– то ощущая желание стать еще меньше и незаметней.