Под ногами – город, над головой – небо, а перед глазами – беспокойное море, словно рвущийся на свободу зверь. Люди, суматошная жизнь – всё это находится слишком далеко, несмотря на кажущуюся близость, и ты понимаешь то, что остаешься в одиночестве. А может быть, ты всегда находишься в нём, просто сейчас понимаешь это острее, чем обычно. Есть в этой изоляции одиночеством свои плюсы. Она оставляет тебя наедине с самим собой, и уже некуда бежать, приходится смотреть в свое отражение и честно признавать то, что обычно пытаешься обойти десятой дорогой.

Философские мысли, внезапно напавшие на меня, явно были последствием цепи последних малоприятных событий. Я вытащила телефон из кармана и, игнорируя свалку из сообщений, набрала номер Гаспара.

Он ответил не сразу, а когда заговорил, казалось, что либо мужчина только что спал, либо приболел. Был еще третий вариант – что он был с кем– то, когда я бесцеремонно потребовала к себе внимания. Но этот вариант почему– то мне не очень понравился.

– Нет, я не занят, – возразил Гаспар в ответ на мои извинения, – я как раз собирался узнать – как ты.

"Потому, что я знаю, что произошло рядом с твоим домом".

– Я не дома. Не могу там сейчас быть, – было легко просто признаваться в том, что мне тяжело и не по себе. С Гаспаром вообще было легко, как ни с кем другим. И я радовалась тому, что могу быть самой собой и говорить честно с этим внезапно появившимся в моей жизни человеком.

Ровно через десять минут его машина вывернула из–за облицованного мрамором пышного особняка, ограда вокруг которого шла вдоль полосы дороги. Я шагнула вперед, навстречу машине, испытывая при этом мучительные угрызения совести, напоминающей о том, что этот человек и так тратит на меня слишком много времени, отличаясь явным бескорыстием в своих поступках.

Как бы там не было, когда Гаспар вышел из машины, улыбка на его лице была абсолютно искренней. Резкий порыв ветра прошелся по его волосам, слегка растрепав их. Удивительно, но даже небольшой хаос прически не портил его внешности, Гаспар умудрялся в любом состоянии выглядеть только выигрышно.

– Я не хочу оставаться дома, – призналась я, как только он закрыл за мной дверь и вернулся в машину, – у меня разрывается голова от шума, полицейских машин, голосов. Будто они находятся даже в доме, и мне некуда от них убраться.

Гаспар сочувствующе кивнул.

– Думаю, я знаю, как решить эту проблему, – видя моё удивление, смешанное с некоторого рода недоверием, он отъехал от края дороги и добавил, – ничего особенного. Я думаю, что сейчас всем нам нужно немного спокойствия и тишины.

Гораздо проще было поверить на слово человеку, более рассудительному, чем я, и разбирающемуся в водовороте событий. Так я и сделала, а потому просто устроилась удобнее и поняла, что рядом с ним мне гораздо спокойней и комфортней. Не то, чтобы мне нужно было, чтобы кто– то руководил моей жизнью и решал за меня проблемы. Просто он знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать с полуслова то, что сложно объяснить даже самой себе.

Когда машина остановилась, было понятно, что мы у Черных скал. Отрезанные от мира мощной завесой скалистые стены, уходящие высоко вверх. Здесь абсолютно тихо, нарушал тишину лишь шорох набегающих на песок волн.

Я выбралась из машины, поразмыслив, стянула с ног обувь и с удовольствием ощутила тонкие крупицы песка под подошвами. Гаспар не остался возле машины, он прошел вместе со мной почти до границы воды, и мы так и стояли вместе. Никто не начинал первым говорить, каждый просто отдыхал в тишине от собственных мыслей и тревог.

– Ты любишь путешествия? – Голос Гаспара раздался неожиданно, и я словно вынырнула обратно из мягкого, бархатного одеяла покоя.

– Да.

Когда– то я мечтала объехать весь мир. Сельва Амазонки, снега Аляски, мягкий туман Британии, брызги Анхеля, утонченность Елисейских полей, савана в лучах закатного солнца – всё это осталось покрытым толстым слоем пыли альбомом в самом дальнем углу моих планов и надежд.

– Почему гонки, Гаспар? – Этот вопрос мне следовало задать раньше, но я только сейчас вспомнила о нём.

– Они дают ощущение жизни, – огоньки в глазах сверкнули глубоко вдали, опасно и маняще.

– И деньги, – добавила я, пытаясь увести разговор в более беспечное русло.

Гаспар улыбнулся, словно счёл это забавным, и кивнул в сторону тихо шелестящих волн.

– Вода очень теплая.

Это было заманчивым намеком. Поэтому я зашла за призрачную границу песка и моря и остановилась в маленьких водоворотах, которые мягко окружали колени. Гаспар же явно имел другой план. Он снял рубашку, положив ее на песок подальше от опасной зоны брызг, и шагнул в волны.

Я смотрела, как он уверенно рассекает толщу воды ровными и сильными движениями. Было в этом что– то красивое и захватывающее – наблюдать за тем, как он вроде и борется со стихией, в миллионы раз сильнее его, и в то же время находит – как заставить ее помочь его телу становиться частью этой огромной массы.

Гаспар не удалялся слишком далеко от берега, а я все смотрела на него и смотрела. Мы были одни в этой бухте – ни птиц, кружащих обычно над волнами, ни других людей, кроме нас. Наконец, Гаспар повернул обратно, возвращаясь. Порыв волн накатывал достаточно сильно, чтобы его несло к берегу быстрее. Он уже шел по пологому дну, и вода доставала ему до пояса. Небо медленно прояснялось, позволяя слабым лучам все чаще пробиваться сквозь зазоры в тучах. На пару секунд они добрались и до Гаспара. Прошлись искрами по воде, стекающей с его лица и плеч, блеснули далеким светом во влажных волосах. Несмотря на то, что он не был накачанным или таким, какое жаждут слепить себя в спортзалах мужчины, отвести глаз не удавалось.

Гаспар почти вышел из воды, когда более сильная волна нахлынула на песок, достав до его рубашки, и откатила обратно, унося за собой светлую ткань. Она проскользнула мимо меня, и я дернулась вперед, пытаясь поймать ее раньше, чем рубашка отправится в свое кругосветное путешествие. Море явно не собиралось возвращать свою добычу, и новый сильный порыв вместе с резким движением заставил меня потерять равновесие и очутиться в воде. Теплой, приятной воде, которая так и манила остаться в своих объятиях. Жаль только вот, что сама я плавать не умела.

Вот почему я всегда стояла себе у самого бережка и завистливо поглядывала на купающихся.

Когда я подняла голову, фыркая и отплевываясь похлеще собаки, Гаспар стоял рядом и смеялся. Опираясь на его протянутую мне руку, я кое– как приняла вертикальное положение. Похоже, что мой рот был забит песком, который хрустел на зубах, стоило мне попытаться что– то сказать. Гаспар смеялся так заразительно, что я оценила юмор всей ситуации и тоже начала смеяться. Одна простая рубашка уделала меня, уронив в воду и выиграв сражение.

Отдышавшись и успокоившись, мы побрели к машине. Поскольку на нас не было ни единой сухой нитки, стоило немного обсохнуть, и мы устроились на выступе плиты, камень которой был почти горячим по сравнению с мокрой и остывающей кожей.

– Ты замерзнешь, – заметила я, оглядывая Гаспара, чью одежду теперь составляли лишь спортивная майка и брюки. Он повел плечами.

– Не думаю, – он явно о чем– то раздумывал, затем поднялся и исчез в машине. Обратно Гаспар вернулся с довольным выражением, неся в руках что– то, подозрительно похожее на флягу. Сел на камень и протянул флягу мне, явно уступая право первого глотка. Судя по звукам, содержимого было не так много.

– Знаешь что, предлагаю сыграть в игру. Каждый рассказывает что– то, начиная с "я рад, что...", и если это действительно так, делает глоток, – я протянула ему пузатую металлическую вещицу, подозревая, что на такую провокационную идею он не согласится.

Но он только лишь улыбнулся уголками губ и открыл крышечку фляги.

– Я рад, что вода в море теплая все лето.

Было видно, что он наслаждается тем, как мучительно острое тепло алкоголя опускается по вкусовым рецепторам языка, рта и наполняет тело волнами жара.