Но оно оказывается весьма условным потому, что через еще десять шагов я слышу голоса. Они звучат слишком высоко и недовольно, словно два человека выясняют отношения уже почти на грани ссоры. Я не страдаю любопытством и решаю повернуть обратно, когда один из спорщиков говорит еще громче, и я узнаю голос Габриила.
Возможно, мне стоит действительно уйти, но недоверие к всем попыткам бывшего изображать из себя ангела во плоти, пересиливает. И я осторожно подхожу еще ближе, стараясь расслышать то, что он говорит.
Сначала раздается другой голос, который явно намерен не выставлять напоказ тему спора. Он почти не слышен, и я бесполезно напрягаю слух. Затем его перебивает Габриил, и я слышу каждое слово так отчетливо, как если бы стояла рядом с ним:
– Ты должен подождать еще! Я верну все деньги, вот увидишь. Просто у меня не все идет гладко, но если ты подождешь, то получишь весь мой долг!
Его собеседник что–то возражает, на что бывший с нескрываемым самодовольством заявляет:
– Мы будем снова вместе, и я уговорю ее продать дом, она достаточно доверчива, и согласится переехать. Деньги я переведу сразу, как только она подпишет договор. Если не уговорю, то найду более действенный способ. Поверь, у меня все под контролем.
Я не падаю в обморок. Не заливаясь слезами. Не впадаю в молчаливый шок. Я снимаю туфли и отступаю к противоположной стене, задрапированной тяжелой тканью. Забираюсь под неё и стою там, ожидая. Мне просто хочется увидеть того, второго.
Они выходят через несколько минут. Впереди – Габриил, нервно разглаживающий складки на своем костюме. Все его движения говорят о плохо скрываемом беспокойстве, которое словно въелось в гримасу раздражения, за которым прячется неуверенность.
Следом за ним появляется Алан, и я почему–то совсем не удивлена. Никаких эмоций на лице, медленно теряющем облик из–за болезненной отечности, которая делает его похожим на мятую подушку. Я никогда не сомневалась, что каждый, кого знает Алан, имеет для него ценность лишь в эквиваленте выгоды, которую он может получить. Неважно, коллега ли, родственники или случайные знакомые. Времена, когда я провожала его взглядом с тихой ненавистью, давно прошли. Сейчас я смотрю на него и обдумываю то, что услышала. Алан похож на каток, не останавливающийся, пока не доберется до конца полосы. А это значит, что Габриил, необдуманно задолжавший ему, скорее научится стоять на голове, чем сможет уговорить его подождать еще немного.
После того, как они оказались достаточно далеко, я выбралась из–под ткани, которая была насквозь пропитана пылью. Если появлюсь сейчас в зале, могут возникнуть ненужные подозрения. Стоит оказаться там, где моё нахождение не вызовет никаких вопросов.
Когда я шла и рассуждала, что ситуация складывается слишком нехорошо, чтобы махнуть на нее рукой, мне стоило более внимательней отнестись к тому, кто является ее участником. Ровно через полчаса я убедилась в том, что беспечность приводит к самым плохим, подчас – необратимым последствиям.
Я походила по небольшому зимнему саду, наталкиваясь на какие–то парочки. Вернулась в здание и прошлась еще раз по небольшому коридору перед залом. Затем, как ни в чем не бывало, прошла к столику, за которым сидел бывший.
Он жадно пил большими глотками вино из дутого бокала, словно никак не мог остановиться. Вообще, Габриил выглядел как человек, находящийся мыслями далеко отсюда, лишь приличия ради нацепивший улыбку, чтобы его не беспокоили. Это выражение не сменилось и тогда, когда я присела на край стула и окликнула его. Он рассеяно оглянул меня, затем пришел в себя и снова превратился в рыцаря.
– Я устала, поеду домой, – произнося эти слова, я не лгала.
– Конечно, дорогая, поехали. Я понимаю тебя, здесь становится слишком шумно.
Он рассчитывал на продолжение банкета дома, и я поспешила развеять его заблуждение:
– Ты не беспокойся, я прекрасно доеду сама.
– Но, дорогая, неужели ты не хочешь попробовать все начать заново?
Мне казалось, что мы обсуждали это, – все же по части актерского таланта Габриил обставлял меня на целую сотню шагов. – Прости, – я больше не старалась играть в вежливость, – но я сомневаюсь, что из этого что–то выйдет.
На его лице не отразилось и тени сожаления, и я поняла, что ничуть не ошибаюсь в своих поступках. Игра надоела ему так же, как и мне. Разница была в том, что я могла выражать свои мысли свободно, а он был вынужден играть, будучи заложником долга Алану.
Я поднялась и невольно оглянулась на столик Гаспара. Он был пуст, а сам Гаспар и его спутница медленно танцевали под мягкие переливы блюза на другом конце зала. Возможно, я ждала, что он смотрит на меня. Возможно, что не ждала ничего. Каждый живет своей жизнью, и мы чаще всего понятия не имеем о том, какая она.
Вечер все–таки однозначно стоило провести дома.
Прежде чем поехать домой, мне надо было немного навести порядок в голове. Хотя и казалось, что я была вполне готова к тому, что узнала, все же было неприятно, будто пришлось проглотить чересчур горькую пилюлю. Не то, чтобы это все выбило из колеи, но и равновесия мне не прибавило.
Начинающаяся осень уже чувствовалась в том, как быстро наползают сумерки. Фонари стали зажигаться раньше, чтобы разогнать полумрак, и их желтоватый свет одиноко перемежался длинными тенями. Подумав секунду, я стащила с себя туфли, уже бесполезные и только мешавшие идти, и с удовольствием ощутила, как стопы ног полностью стоят на чуть теплом асфальте. Подцепив поудобнее туфли, я зашагала дальше, надеясь, что на полупустой улице вскоре появится такси.
До того, как на дороге возникло размытое темнотой пятно машины, я прошла уже довольно приличное расстояние. Теперь я была просто уставшим, раздраженным человеком, который хотел как можно скорей оказаться дома. Я вытащила телефон, надеясь, что смогу хотя бы вызвать такси. Вежливый голос системы автоматически ответил, что я не могу совершать исходящие звонки, так как баланс находится в состоянии минуса. Оставалось надеяться, что приближающаяся машина окажется одним из многочисленных, деловито спешащих по вызовам такси.
Я разочарованно проводила взглядом проехавший мимо темный Седан. Когда он замедлил движение на повороте и остановился, освещая дорогу красными задними фонарями, я продолжала идти по краю тротуара.
Дверь со стороны водительского места открылась, выпуская коренастую фигуру. Совсем не то, что хотелось бы получить почти ночью на пустынной улице. Мне стоило начать жалеть о необдуманно затеянной прогулке, но времени на это не оставалось. Потому, что позади меня раздались шаги, словно кто–то бежал или же очень сильно торопился. Очевидно, человек вывернул из одного из небольших проулков, которые уходили в обе стороны от дороги. В ту же секунду, когда я решила посторониться, пропуская того, кто шел позади, меня ощутимо ударили по затылку. Последнее, что я отчетливо запомнила, это то, как темный асфальт дороги несется мне навстречу с огромной скоростью, а в ушах нарастает звенящая ватная пустота.
Глава 9
Глава 9
Чернота. Бесформенная и глубокая.
Удар. Пауза. Удар. Пауза. Мерный ритм. Удар. Пауза. Удар. Пауза.
Где–то далеко на границе возникают лишенные очертаний звуки.
Удар. Пауза. Удар.
Глуховатый отсчет маятника.
Ни дна, ни границы черноты. Затем появляется свет. Он приходит в ровном ритме с гигантским маятником. Вспышка далекого света. Чернота. Новая вспышка. Чернота.
Вместе со светом разливается соленовато–пластиковый привкус, оседающий как песчаная взвесь.
С каждым разом гигантский маятник звучит все глуше, а вспышки света всё ярче, словно его источник приближается. Наконец, удары перестают быть так громко слышны, полностью превратившись в ровный стук в ушах. Яркие световые полосы почти вытесняют черноту, которая медленно тускнеет и, наконец, превращается в красновато–серое препятствие.
Звуки не стали более отчетливы, они хоть и громче, но по–прежнему неразборчивы. Словно находятся за какой–то преградой.