Изменить стиль страницы

Однажды Борис Сергеевич прочел наброски рецензии на одну модную тогда пьесу с мещанским душком. С каким сарказмом вскрывал он ее зависимость от рецептов, некоторых западных ремесленников!

Но если Ромашов верил в пьесу и ее автора, он смела бросался на защиту. Так было с пьесами моих товарищей и моей пьесой, которую Борис Сергеевич поддержал и в статье, опубликованной в «Правде», и на Третьем съезде писателей Украины.

Никогда не забуду чуткости, человечности нашего учителя. Когда я заболел, Борис Сергеевич навестил меня в номере гостиницы, долго и душевно беседовал со мной. А сколько радостных и озабоченных телеграмм и писем получали от него мы, его ученики!

Листаю стопку телеграмм и писем и, как живого, вижу Бориса Сергеевича: «Срочно высылайте пьесу. Обещали помочь…» «Срочно высылайте телеграфом заявление Высшие литературные курсы…» Срочно, срочно… Нетерпеливая, беспокойная натура.

Хочется привести несколько выдержек из его писем, поучительных, очевидно, не только для меня.

«…Возможно, что работа с театром внесет в нее (пьесу «Клещиха» — В. Ф.) новые черты. Возможно, Вы сами после известного отхода от работы над ней иначе на многое посмотрите. Мне думается, что очень важно усилить позитивное начало в пьесе, то есть звучание положительных образов, приблизить ее к современности, к сегодняшним дням…»

«После «Ливня», вещи, на мой взгляд, чрезвычайно общественно широкой, с яркими отдельными характерами, эта пьеса написана с какой–то «заминкой». Весьма вероятно, что сказалась вся эта история с предыдущей пьесой, в которой Вы широко размахнулись, и, встретив немало сопротивлений с разных сторон, сказали себе: «Делай шаги помельче, больно широко шагаешь!

…Но, мне кажется, что, подумав хорошенько, Вы придете к выводу, что не стоит самому себя пеленать, а нужно скорее всего все же бороться с косностью, которая существует к крупным большим темам…»

Таков он был до последнего дня своей жизни — острый и участливый, мудрый и по–молодому задиристый. Уже после его смерти Александра Александровна, закончившая и издавшая его последнюю пьесу «Набат в горах», прочла мне его юношеские и более поздние стихи. Так, значит, он и сам писал стихи? Стала понятнее его любовь к поэзии и особенно к пьесам в стихах! Слушая строки молодого Бориса Ромашова, я глубже ощутил, как возник в его пьесах тот неповторимый накал, та высокая романтика, сплавленная сердцем художника воедино с острой сатирой, без промаха разящей разнокалиберных мещан.

На одной из могил Новодевичьего кладбища растут колючий каштан и ласковая береза. Для меня они олицетворяют чету Ромашовых.

ВДУМЧИВОСТЬ

В стихах Степана Щипачева эмоция всегда слита с мыслью. Ему свойственна сдержанность в выражении чувств. Помнится, много лет назад Ольга Берггольц яростно обрушилась на его стихотворение «Любовью дорожить умейте», обвиняя его в рассудочности. А между тем, это стихотворение, как степной цветок на черноземе, рождено народной мудростью. Нет, это не холодная мораль, а выстраданный сердцем жизненный опыт:

Все будет: слякоть и пороша.
Ведь вместе надо жизнь прожить.
Любовь с хорошей песней схожа,
А песню нелегко сложить.

Сравнение любви с песней, которую нелегко сложить, здесь и неожиданно и в то же время закономерно. Поэт тонко уловил не внешнее, а внутреннее сходство явлений. Степан Щипачев в своей поэзии последователен в отстаивании чистоты большой любви. Почти тридцать лет назад он противопоставил ее так называемой «свободной любви»:

Ты порой целуешь ту, порою — эту
В папиросном голубом дыму.
Может быть, в упреках толку нету,
Да читать мораль и не к лицу поэту, —
Только страшно стариться тому,
Кто любовь, как мелкую монету,
Раздавал, не зная сам кому.

Такие стихи не забываются, как не забылась щипачевская ранняя «Березка», которая неподвластна ни ливню, ни бурану:

Но, тонкую, ее ломая,
Из силы выбьются… Она,
Видать, характером прямая,
Кому–то третьему верна.

Мне помнится, как эти стихи любила очень чистая и целеустремленная девушка. Кто знает, может, не без влияния этих стихов она нашла, утвердила себя в жизни.

До войны Степан Щипачев написал много хороших стихов о любви целомудренной, облагораживающей человека. Но самые большие удачи ждали поэта не там, где он писал: «И будут девушке всего милее дыминки счастья у тебя в глазах», а там, где большая любовь органически вплеталась в грозовую эпоху.

Меня, как и многих моих сверстников, перед войной по–настоящему взволновало щипачевское стихотворение о юном буденновце:

За селом синел далекий лес,
Рожь качалась, колос созревал.
Молодой буденновский боец
У межи девчонку целовал…
Полушалок от росы промок.
У девчонки в горле слез комок.
Парень пулей срезан наповал.
Рожь качалась. Колос созревал…

Большое чувство в концовке стихотворения озаряется большой мыслью, где нет и намека на рассудочность, назидательность. Это обращение к молодому современнику:

Может быть, тебе семнадцать лет,
И в стране тебя счастливей нет.
Светят звезды, город сном повит,
Ты влюблен, ты обо всем забыл…
А быть может, счастлив ты в любви,
Потому, что он недолюбил.

Эти давние строки не потеряли своей поэтической силы и сегодня. Что же касается рассудочности и назидательности, то надо прямо сказать: элементы ее встречаются в стихах Щипачева, как бы перепевающих его же сильные вещи. В одной из книг поэта почти соседствуют два стихотворения, неплохо задуманные. Но их ослабляют умозрительные концовки:

…Чтоб в такие надежные руки
Свое девичье счастье отдать.
(1944)
…Богата она не добром в сундуках —
Счастье твое у нее в руках.
(1948)

Естественно, по издержкам нельзя судить о творчестве в целом, как это делают иные торопливые критики. Вот стихотворение, написаное в 1945 году. Сколько в нем настоящей поэзии! И хотя речь в нем идет просто о ветре и просто о женщине, невольно чувствуешь: это ветер Победы — автор смотрит на женщину влюбленными глазами вернувшегося фронтовика.

Вот ветер налетел упругий
И прядь волос растеребил,
Почти девические груди
И бедра платьем облепил.
А женщина стоит, где сливы
И яблони листвой кипят, —
И ветер скульптором счастливым,
Должно быть, чувствует себя.