— Тут? Ни за что! — трясла соломенными волосами Катя. И подозрительно спрашивала: — Может, ты передумала? Не хочешь с нами?

— Ты что! — изумлялась Шура.

— Смотри, Сашенька, — ласково говорила ей Катя, — если и ты вдруг замуж выйдешь, я тебя уважать перестану. Не сойди с ума!

— Ты что! — уверяла Шура. И, краснея, говорила: — Кто меня замуж возьмет?

— Фу, кто! Да любой, — отвечала Катя. — Замуж выйти — проще пареной репы. Но разве в этом смысл жизни?

— А в чем? — робко спрашивала Шура.

— Совсем в другом, — убежденно говорила Катя и туманно объясняла: — Дело в настоящей красоте человеческой. Ты ведь сама понимаешь.

— Понимаю, — соглашалась Шура, хотя на самом деле ни Катиных мыслей, ни поступков как следует не понимала.

Шура завидовала Кате: и тому, что та красивая, и тому, что гордая, и тому, что по ней сохнет Алик…

О своей безответной любви к Алику Шура не обмолвилась ни словом, ни намеком. Она таила эту любовь в себе, и ей думалось, что не будь Кати, все могло у нее получиться с Аликом иначе. Шура и недолюбливала Катю, и в то же время та ей нравилась. Сама не зная почему, она тянулась к Кате, бродила за ней тенью. Ей казалось, что если она будет появляться вместе с Катей и если Алик, наконец, поймет, что безразличен Кате, он в первую очередь обратит внимание на нее. В какой-то книжке она вычитала немудреную фразу о том, что любовь надо завоевать терпеливостью, и потому терпеливо ждала своего часа.

Как-то, напустив на себя безразличие, Шура спросила Катю:

— А почему тебе Алик не нравится?

— А почему он мне должен нравиться? — фыркнула Катя.

— Что ж, он хуже других?

— Смотря кого. Он же необразованный человек, книжку в руки не возьмет. Напустил на себя Иванушку-дурачка и паясничает, — Катя всегда была категорична в оценке людей. — Я таких терпеть не могу.

— А я думала: потому, что он в заключении сидел.

— Разве он сидел? — удивилась Катя.

— Томка говорит — два года сидел.

— Это на него похоже.

— Но он по глупости. Угнали чужого «Москвича» покататься, а их поймали, — взволнованно сказала Шура, забыв, что «играет в безразличие».

Катя посмотрела на Шуру и вдруг, смеясь, спросила:

— Сашенька, когда он успел тебя в адвокаты завербовать?

— Ты всегда что-нибудь придумаешь! — Шура спохватилась, что допустила оплошность, и поспешила замять разговор: — Больно он мне нужен!

Но однажды случилось так, что Шурина дружба с Катей повисла на волоске, готовая навсегда разорваться.

Было это вскоре после того, как прораб Свиридов бросил поредевшую после частых свадеб бригаду «наводить косметику» в доме, где жил Женя Полунин.

Когда заканчивали малярку в среднем подъезде, на лестничную площадку вышла Мира — в брючках, в пушистом свитере, тоненькая, и хрупкая, как статуэтка. Мира приветливо защебетала:

— О, девочки, здравствуйте! Оказывается, у нас ремонт! — притворно удивилась она, хотя ремонт шел второй день и все жильцы прекрасно это знали.

— Валя, а я на вас обижаюсь, — продолжала Мира, осторожно спускаясь по заляпанным мелом ступенькам. — Обещали заходить и ни разу не показались.

— Я собиралась, просто некогда, — Валя перестала красить перила.

— Напрасно. А мы инструмент привезли, могли бы у меня упражняться.

— Неужели самолетом пианино везли? — удивилась Катя.

Мира засмеялась:

— В самолет с таким багажом не пустят. Мы в клубе на время взяли. Там все равно без дела стоит и портится в холоде. А инструмент прекрасный, правда же, Валя?

— Очень хороший, — согласилась Валя.

— Девочки, у меня к вам просьба. Даже как-то неудобно говорить. — Мира действительно смутилась. — У меня квартира — просто ужас. Три года без побелки. Если бы вы согласились… — Она снова смутилась. — Просто не знаю, как бы я была благодарна… Но, может, с моей стороны это нетактично? Или вы согласны?

Валя тоже смутилась:

— Не знаю… Как девочки. Если они…

— Почему не побелить? Это же пустяки, — перебила ее Света Кириллова.

— Значит, согласны? Тогда давайте на завтра, — обрадовалась Мира. — Пока Женя в командировке, мы все сделаем. Он будет в восторге.

— Нет, завтра мы из этого подъезда уйдем, — сказала Валя. — Если белить, то сегодня вечером.

— Пожалуйста. Так я вас жду, девочки. Квартира пятнадцать. — И Мира, постукивая каблучками, убежала вверх, оставив на лестнице сладковатый запах духов.

Чтоб не толкаться всем у Миры, решили, что белить будут трое — Катя, Валя и Маша.

Квартира у Полуниных была двухкомнатная, хорошо обставленная, но уж очень запущенная. Потолки почернели, накат выцвел, подоконники облупились.

— Сто раз хотели ремонт делать — и все откладывали. Мне, Валюша, просто повезло с вами! — щебетала Мира, без толку суетясь по комнатам.

— А как же быть с накатом? Оставим стены белыми? — спросила Валя.

— А разве вы накат не делаете? Я думала, вы все умеете, — опечалилась Мира.

— Накат мы делаем, но… — Валя хотела сказать, что с накатом длинная морока, а время уже позднее.

— Прекрасно! — перебила Мира. — Тогда уж и окна покрасим, и двери. Кухню тоже можно маслом покрасить.

Девчонки переглянулись: вот так новость! Одно дело — побелить из краскопульта, другое мазать и красить. Но смелости отказаться у них не хватило.

Управились лишь к утру, Кухню выкрасили, накат навели, полы помыли, мебель расставили по местам. Мира была в восторге. Она оказалась существом, на удивленье, болтливым, и девчонки за ночь все на свете узнали о ней: что Женю своего она не любит, что замуж вышла назло какому-то дирижеру Вите, а теперь ужасно жалеет. Что здесь она умирает со скуки и умрет, если Женя не переведется в ее родной Воронеж, а если не переведется, она бросит его навсегда и уедет. Что детей она не хочет, так как дети связывают руки и орут по ночам. Еще она рассказала тысячу историй о своих соседях — кто с кем ссорится, кто кого к кому ревнует, у кого сколько денег на книжке, кто держит облигации трехпроцентного займа, какие снимает с них выигрыши, и много другой всякой чепухи.

В восемь утра Катя и Валя потащили в соседний подъезд краскопульт и ведра — пора было начинать работу. Шура осталась домывать на кухне полы. Вскоре она прибежала к девчонкам, держа перед собой охапку кульков.

— Вот чего вам принесла! — весело сказала она, стряхнув с рук кульки на широкий подоконник. — Давайте завтракать, я на всю десятку накупила!

Касса у девчонок по-прежнему была общая, деньгами распоряжалась Катя, поэтому она и удивилась:

— Откуда у тебя деньги взялись?

— Мира за ремонт дала! — Шура разворачивала кульки и пакетики с едой. — Мало, конечно, надо было с нее больше спросить. Всю ночь надрывались.

— И ты взяла у нее десять рублей? — ужаснулась Валя.

— А мне стыдно было сказать, что мало. Дала десять — взяла десять.

— Зачем ты вообще брала? — возмутилась Катя.

— А что такого? — растерялась Шура. — Раз она дает, почему не брать.

— Да она свинья! Неси ей это все назад! — Валя стала проворно заворачивать кульки. — Как тебе не стыдно.

Света Кириллова, не участвовавшая в ремонте Мириной квартиры, тоже возмутилась:

— Смешно! Я бы ей эту десятку назад швырнула. Ремонт двухкомнатной по калькуляции семьдесят рублей стоит. Ей из любезности сделали, а она десятку сует.

— Никогда не думала, что ты такая крохоборка! — со свойственной резкостью сказала Катя.

— Да что вы ко мне прицепились? — Шура жалко скривилась. — Чем ничего не получить, хоть это…

Вверху хлопнула чья-то дверь, на лестнице затопали ноги. Девчонки умолкли. Когда мужчина прошел мимо них, Валя негромко сказала:

— Девочки, не надо ругаться. Надо ей просто все вернуть.

— Колбасу нести, что ли? — рассудительно спросила молчавшая до этого Муза Нечипоренко. — Пусть Катя снимет деньги с книжки, а колбасу себе оставим.

Катя сбегала в сберкассу. Но Шура заупрямилась:

— Я одна к ней не пойду, мне теперь стыдно.