Вконец растерянные новоселы не знали, как им быть и в какую сторону податься.
В общежитии напротив все окна в это время были распахнуты. Из них высовывались чубатые и стриженые парни, с видом марсиан, впервые попавших на землю, оглядывали улицу, небо, ближние сопки, взирали на солнце, качали головами, точно им не нравилось, что солнце существует, а тем более ярко светит. И совершенно равнодушно скользили взглядом по окнам противоположного барака, будто их вовсе не интересовало, что за теми окнами происходит.
Светлым солнечным вечером, когда вербовщики увезли и увели с собой добрую половину новоселов, в общежитии автобазовцев заиграл баян, и на улицу вырвалась бодрая мелодия «Катюши».
В окнах снова замелькали чубатые и стриженые головы.
Потом через дорогу, задвинув руки в карманы брюк, важно перешел фрезеровщик Пашка Михайлов и пригласил на танцы приехавших девушек. Долго уговаривать себя девушки не заставили, а нарядились в лучшие платья и отправились знакомиться с соседями и танцевать.
А Валина комната в тот вечер напоминала эвакопункт военного времени. В нее переселились все собравшиеся уезжать девчонки — с чемоданами, рюкзаками и прочим скарбом.
Были здесь беглянки со зверофермы, из птичника, из пошивочной.
Все они рассчитались с работы, снялись с комсомольского учета, всем Маша Алферова, бывшая Кудрявцева, уже взяла билеты на корабль и все уже чувствовали себя вольными птицами, готовыми к перелету в другой, прекрасный край.
Предстояло только четыре ночи провести на чемоданах и рюкзаках, пока разгрузят «Витязь».
Выло известно, что в общежитии порта, в одной из комнат точно так же сидят на рюкзаках и чемоданах парни, решившие распрощаться с Каменным Сердцем: кое-кто из харьковчан и кое-кто из москвичей. Кажется, те самые электрики, которых год назад принимал министр и подарил каждому по кожуху.
Ну, а утром, ранним белым утром, вскоре после того как умолк, наконец, не дающий спать баян, в общежитии учинился переполох — пропала девушка по имени Соня. Была на танцах, и все это видели, танцевала с каким-то заезжим шофером, и все это видели. Потом, кажется, вышла пройтись по ночной солнечной улице — и больше ее не увидели.
Подружка пропавшей Сони горько плакала. Другие подружки побежали в милицию.
Вскоре пришел молоденький следователь с нежным лицом, младенческим румянцем на щеках и шелковистым пушком над верхней губой.
Он внимательно осмотрел вещи пропавшей — чемодан с вышарканными уголками и рюкзак, из которого выглядывал зеленый чайник. Потом записал решительно все, что смогли припомнить Сонины подружки, сказал на прощанье: «Ну что же, разберемся», — и отправился к себе в милицию.
Весь день в общежитии было тревожно. Девушки-новоселы никак не могли успокоиться — бегали то в милицию, то в райком комсомола, то в редакцию газеты и всех просили помочь найти Соню.
Девчонки, собравшиеся уезжать, всячески успокаивали их и приводили пример с Нюшей: они думали, что она пропала, и тоже подняли на ноги весь поселок, а между тем оказалось, что Нюша уехала на корабле. Пример был убедительный, но успокоения не внес.
Поэтому, когда под вечер в Валину комнату постучалась и вошла Нюша, Валя испуганно вскрикнула, точно увидела привидение, а Катя побледнела и схватилась рукой за сердце.
— Девочки, милые!.. Как я рада!.. — залепетала Нюша и заплакала от этой своей радости. — Катя, милая!.. Ох, господи!.. — Она переступила через чей-то чемодан, бросила на пол сетку, набитую книжками, и попала в объятия Кати.
Девчонки во все глаза смотрели на Нюшу и не узнавали ее, до того она изменилась и лицом, и фигурой. Лицо ее в коричневых пятнах распухло, и вся она была круглая, как бочка.
— С ума сойти! Откуда ты взялась? — наконец спросила Катя, нацеловавшись с Нюшей.
— С двести пятого километра, — улыбаясь и плача, торопливо объясняла Нюша. — Я к вам сто раз собиралась, но разве вырвешься? Мы там мост через речку строим. Такая речка капризная… А начальник у нас, девочки, такой человек замечательный! Ах, девочки, если бы вы только его повидали!
— С ума сойти! Ну просто с ума сойти! — повторила Валя Катины слова. — Мы ведь думали, ты с «Онегой» назад вернулась.
— Ну что вы! — заулыбалась Нюша. — Меня Лешка обманом тогда увез. Сейчас вы его увидите, он в магазин побежал, а машина наша здесь стоит.
Девчонки наперебой заговорили:
— Какой Лешка? Куда он тебя увез?
— Так ты не уехала?
— А мы в милицию тогда заявили!
— Да расскажи нам толком! Садись, не стой!
Вдруг Нюша ойкнула, присела на кровать, испуганно сказала:
— Ой, кажется, началось… Ой, мне в больницу скорей надо…
— Сейчас, сейчас… — засуетилась Катя. — Ты не бойся, мы тебя доведем. Здесь же рядом…
В день отхода корабля все девчонки — и Валя, и Катя, и Шура, и Вика, и Томка, и те, кто уезжал, и кто оставался — толпились под окном больницы. За стеклом стояла бледная, втрое похудевшая, улыбающаяся Нюша и показывала им запеленованного сына.
Очумелый от счастья, Лешка влез на подоконник и кричал в стекло:
— Нюша, назовем его Мишкой! Мишенькой назовем!.. А лучше Володькой! Владимир Алексеевич, Вова!.. Или не надо?.. Как ты думаешь — Мишкой или Володькой? А… Нюшенька?
На крыльцо вышла женщина в белом халате и умерила Лешкин пыл.
— Папаша, — сказала она, — вы расколете стекло. Ай-я-яй, такой большой, взрослый человек, а ведете себя как ребенок.
Лешка спрыгнул на землю, виновато развел руками:
— Извините…
Прибежал запыхавшийся Коля Коржик, притащил целую авоську оранжевых апельсинов — раздобыл на корабле.
— Сказал достану, значит достану! — Он поднял и встряхнул авоську. — Ну и жизнь, скажу я вам, у моряков: живут — апельсины жуют, мне бы их заботы! Да, мне бы их заботы!
Лешка схватил авоську, пошел передавать апельсины Нюше, а Коля Коржик подмигнул своей Верочке, потом жалобно сказал Кате:
— Катюша, прости меня, негодяя. Хочешь, я публично покаюсь?
— Ладно, прощаю, — улыбнулась Катя. — Но все равно ты нехорошо сделал.
— Неужели ты хотела, чтоб я предал Лешку? Нет, ты серьезно хотела? Я ведь сам когда узнал? Зимой узнал. Лешка приехал, по секрету сказал.
— Да ну тебя, — отмахнулась от него Катя. — Все знал и молчал, а мы, как дурочки, в милицию бегали.
— Правильно, Катюша, ругай его, подлеца! — весело сказал Коржик. — Так ему, Коржику, и надо!
От больницы не расходились долго. Нюша еще не раз подходила к окну, жестами переговаривалась с девчонками, а Лешка еще не раз взбирался на подоконник и прилипал к окну.
Ночью «Витязь» дал три прощальных гудка и покинул порт, увозя всех, кто хотел уехать. Шура Минаева в последнюю минуту передумала и осталась в поселке. Она вдруг рассудила, что если Катя уезжает, ей лучше всего остаться в Каменном Сердце, где живет Алик Левша. Не могла же она знать, что ровно через два дня после ухода «Витязя» Алик Левша возьмет расчет и улетит в неизвестном направления.
Жизнь в Каменном Сердце покатилась дальше, побежала своим чередом.
Но дальше тоже было немало всяких интересных и неинтересных событий.
Например, трижды собирался рухнуть Дом культуры. Сперва крепко наклонилась его правая сторона, но как-то выстояла. Потом, месяца через два, крен покосил левую сторону. А потом был какой-то сильный толчок в фундаменте, После чего обе стороны странно выравнялись, и больше никогда никаких ни трещин, ни перекосов здание не давало.
Всякие курьезные штуки сотворились и в те дни, когда пришло тревожное известие, что с Курил на Каменное Сердце надвигается волна десятиметровой высоты. Волну решено было встретить эвакуацией в сопки. А еще решено было, что эвакуация в сопки начнется по условному гудку котельной. Поскольку гудок в котельной накануне забарахлил, его принялись чинить в срочном порядке, и ремонт возглавил Коля Коржик. Гудок починили ночью, и Коржик тут же опробовал его работу, послав в воздух условный сигнал, по которому следовало начинать эвакуацию. Жители с вещами выскочили по тревоге из домов и, не обнаружив у подъезда необходимых на случай эвакуации грузовиков, пешим ходом припустили в сопки, того не зная, что грозная волна давно спала и растворилась в водах Тихого океана.