Байярд очевидно знал правила наизусть — он принялся их излагать монотонно, как автомат: «Статья первая определяет необходимость пунктуальности и устанавливает размеры наказаний, пропорциональные степени опоздания. Статья вторая запрещает разговоры, пение, шутки, сплетни и тому подобное. Статья третья нормирует объем работы, подлежащей выполнению каждым из конторских служащих, причем требуется неукоснительное соблюдение этих норм! Статья четвертая запрещает традиционный порядок приема посетителей — в прошлом, как только клиент подходил к прилавку, его могли приветствовать четверо или пятеро служащих, интересовавшихся состоянием здоровья родных и близких посетителя, обсуждавших погодные условия и лишь в последнюю очередь выяснявших причины, по которым посетитель к ним обратился. После этого клиента могли направить в другой отдел, или ему могли подробно рекомендовать, как ему следовало вести себя с распорядителем Занком. Согласно новым инструкциям, такая потеря времени недопустима. Как только клиент заходит, первый заметивший его служащий обязан поспешить к прилавку и самостоятельно, быстро и эффективно оказывать помощь посетителю. К сожалению, служащий, сразу замечающий посетителей, никогда не успевает выполнить норму! Но мы нашли решение этой проблемы. Ни одно из положений не предусматривает необходимость бдительного слежения за наличием посетителей за прилавком. Таким образом, если служащий целиком и полностью сосредоточен на выполнении конторской работы, его невозможно упрекнуть за то, что он не заметил клиента».

«Изобретательно!» — заявил импресарио.

Монкрифа избавил от необходимости делать дальнейшие замечания тот факт, что над дверью режиссерского кабинета зажглась зеленая лампа.

«Дали зеленый свет! — отреагировал Байярд. — Если вы хотите видеть Занка, следуйте за мной!»

Передвигаясь самой величавой походкой, Монкриф миновал услужливо открывшуюся калитку в прилавке и проследовал за Байярдом к еще одной двери, ведущей в кабинет Занка из служебного помещения — это позволило ему и Байярду не встречаться лицом к лицу с «плюхошлепами».

«Плюхошлепы» тут же перестали толкаться и ругаться друг с другом, собрались гурьбой у балюстрады и принялись улюлюкать, осыпая Монкрифа насмешками, как шайка уличных сорванцов:

«Эй, старая развалина! Куда торопишься, будто тебя псы кусают за пятки?»

«Скажи скотине Занку, что ему еще достанется — мы ничего не забываем!»

«А если не скажешь, мы тебе нос свернем на сторону — или оторвем то, что болтается у тебя между ногами!»

Игнорируя хамство, Монкриф пересек конторское помещение вслед за Байярдом Дезоссо. Перед дверью, ведущей в кабинет, Байярд остановился: «Я зайду первый и объявлю о вашем прибытии. После собеседования с «плюхошлепами» режиссер Занк мог не сохранить обычное хладнокровие».

«Плюхошлепы» продолжали выкрикивать издевательские рекомендации. Монкриф ждал, заставляя себя не реагировать на провокации.

Еще через несколько секунд дверь открылась, и к Монкрифу вышел Байярд. Розовощекий служащий произнес несколько напыщенным тоном: «Я упомянул распорядителю Занку о труппе Чародея Монкрифа и, на мой взгляд, это произвело благоприятное впечатление. Теперь вы можете зайти. Будьте вежливы, но не проявляйте чрезмерный энтузиазм. Будьте добры, проходите».

Монкриф прошел за Байярдом в просторное помещение, не содержавшее почти никакой мебели — в кабинете никого не было, кроме тощего старика, неподвижно сидевшего за тяжеловесным полукруглым столом.

Вытянув руки по швам, Байярд представил присутствующих. Слегка поклонившись Монкрифу, он сказал: «Вы находитесь в присутствии распорядителя Муриуса Занка, главного режиссера-постановщика». Отвесив такой же поклон Занку, он произнес: «Перед вами — профессор Монкриф, руководитель труппы Чародея Монкрифа. Если имеется такая возможность, он надеется предложить вниманию зрителей «Треваниона» одну или несколько программ».

Занк бросил на Монкрифа мимолетный, но пристальный взгляд, после чего отпустил Байярда небрежным движением пальцев. Байярд снова церемонно поклонился и вышел из кабинета.

Два театрала изучали друг друга. Физиономии Занка — щуплого коротышки с шишковатой лысой головой и круглыми глазами — придавал хищное выражение маленький крючковатый нос. Его тонкие бесцветные губы были постоянно поджаты. Если режиссер когда-либо испытывал какие-либо чувства, его внешность не позволяла об этом судить.

Немного помолчав, Занк пригласил: «Если вы желаете присесть, присаживайтесь».

Монкриф осторожно опустился на производивший хрупкое впечатление стул с прямой спинкой, скрипнувший под его весом.

«В том, что касается наших программ, вы прибыли в неподходящее время, — сказал Занк. — Расписание полностью зарезервировано на неделю, за исключением нескольких перерывов в «кладбищенскую смену», после полуночи. Послезавтра открывается одна вакансия, но на нее претендуют «плюхошлепы», причем самым бесцеремонным образом. Я не уступил их требованиям, что вызвало некоторые возражения. Предпочел бы, чтобы они убрались восвояси в Темный Лес и не возвращались. Тем не менее, приходится учитывать их популярность среди зрителей, представляющих определенные слои населения, игнорировать пожелания которых непрактично».

«Гм! — отозвался Монкриф. — Эти акробаты производят впечатление исключительно невоздержанных нахалов».

Губы главного режиссера покривились намеком на улыбку: «Они надеются меня запугать, но их надежды не оправдаются».

«Плюхошлепы» недостаточно плотно закрыли за собой дверь, ведущую в зал ожидания. В оставшейся щели сверкали несколько глаз.

Монкриф и Занк продолжали беседу, не подозревая о том, что за ними подглядывают. Монкриф произнес слегка нравоучительным тоном: «Так как я недостаточно знаком с обычаями, принятыми в Каксе, мне следовало бы, наверное, держать свои мнения при себе. Тем не менее, эти «шлюхоплеты» производят впечатление шайки хулиганов-садистов, лишенных всякой привлекательности».

«Вполне разделяю ваше мнение, — отозвался Занк. — А теперь расскажите мне о своей труппе».

«С готовностью! Излишне было бы упоминать о том, что наши программы ничем не напоминают вульгарные сальто-мортале. Труппа Чародея Монкрифа вдохновляется другими представлениями; в наших номерах сочетаются галантные приключенческие сюжеты и романтическая таинственность. Мы знамениты творческой изобретательностью постановок, наш каждый номер привлекает слух музыкой, взор — красотой, воображение — захватывающей экзотикой далеких миров. Я подготовил три номера, соединенных различными средствами в неразрывную последовательность. Осмелюсь заметить, что вакансия, открывающаяся послезавтра, устроила бы нас наилучшим образом, так как мы не можем долго оставаться в Каксе».

«Меня это тоже устроило бы, — Занк помолчал, взвешивая какие-то соображения. — Тем более потому, что ваша программа согласуется с моими собственными вкусами. «Плюхошлепам» придется удовольствоваться «кладбищенской сменой». А если они вздумают снова протестовать, им предстоит бежать наперегонки по дороге к Темному Лесу».

Дверь, ведущая в зал ожидания, с треском распахнулась, и обросшие акробаты ввалились, отталкивая друг друга, в кабинет режиссера.

Занк пробормотал Монкрифу: «Встаньте за мной и ничего не говорите».

Монкриф поспешно выполнил это указание.

Занк резко произнес: «Что еще вы придумали? Немедленно покиньте мой кабинет — вас никто не приглашал заходить сюда снова!»

Главарь циркачей протиснулся на шаг вперед: «Сам виноват! Ты обозвал нас «вонючими скотами» и насмеялся над нашим мастерством. Снюхался с этим жирным фокусником и отдал ему лучшую вакансию. А нам оставил только ночные представления — кто будет на нас смотреть? Пара храпящих пьяных забулдыг? Ты нас предал, и кому-то придется дорого за это заплатить!»

Занк поднял руку — его указательный палец, направленный на «плюхошлепов» подобно дулу лучемета, заставил акробатов попятиться и неуверенно переминаться с ноги на ногу.