— Ты лжешь! — вдруг закричала Аяна и замахнулась пэкулем. — Не было еще в мире такой женщины, чтобы добровольно ушла от мужчины! Нет!

Тин-Тин закрыла глаза, приготовившись к смерти.

И ей даже ненадолго померещилось, что смерть пришла к ней в образе холодного, смешанного со снегом ветра. Но это лишь приоткрылось жилище, и в чоттагин ввалились припорошенные снегом Кэу и Пины.

Прыжком Пины достиг Аяны и выбил из ее руки занесенный над Тин-Тин пэкуль. Срединный столб крепко держал привязанную женщину. Пины рывком поднял ее голову:

— У тебя было время подумать.

Тин-Тин не отвечала. Кэу подошел вплотную и всмотрелся в ее глаза:

— Напрасно упрямишься. Помни — Гойгоя нет! Тот, кого ты принимаешь за него, — это тэрыкы! Тэрыкы!

Если бы они увидели его хоть одним глазом! Тин-Тин вздохнула и закрыла глаза.

Ветер затихал. Эта первая зимняя пурга не бывает долгой, будто природа лишь пробует силу перед настоящими зимними бурями.

Теперь и Кэу подумывал о том, что он видел в нарождающейся пурге не призрак… Рано или поздно старый опыт подтверждается. И для того, чтобы люди не забывали завещанное предками, судьба посылает испытание верности обычаям и подтверждение, казалось бы, невероятным поверьям.

Но почему боги, которых он вопрошал, ничего не сказали о тэрыкы? Или он услышал лишь то, что он хотел услышать?

Гойгой приоткрыл отяжелевшие от долгого сна глаза и заметил, что у входа в пещеру как-то посветлело: видно, буря пошла на убыль. Если это так, то Тин-Тин должна скоро появиться. Бедная Тин-Тин!

И причина этого — он, Гойгой, ставший тэрыкы.

Лучше было бы уйти ему сквозь облака. Но тэрыкы умирает только от руки человека. Так сказано в легендах. Но почему боги, превратив его в тэрыкы, оставили ему человеческое нутро, мысли, привязанности и жалость к другим людям? Или он оказался не настоящим тэрыкы? Страдания от размышлений, от жалости к Тин-Тин, к братьям, которые должны его убить, — зачем все это надо переживать существу, так непохожему на человека?

Вправе ли он взять с собой Тин-Тин и подвергнуть ее лишениям, которых она скорее всего не перенесет? Путешествие через зимнюю тундру будет далеко не легким. Придется терпеть и голод, и холод, спать в снегу… Выдержит ли все это Тин-Тин? Вправе ли он идти против судьбы, которая предназначила ему стать тэрыкы, а ей остаться среди людей?

Мысли сверлят голову, точно полчища кусающихся острыми жалами насекомых впиваются в живое тело.

Гойгой подполз к входу в пещеру и выглянул. Ветер гнал поземку, полируя возведенные за пуржистую ночь сугробы. Поверх стелющегося, змеящегося снега было ясно и видно далеко. За ближними синими торосами угадывалось крепко замерзшее море, простирающееся далеко за горизонт. Оттуда, заливая белые снега розовыми лучами, поднималось позднее зимнее солнце.

Распухшая нога пылала огнем.

Он вышел из пещеры, опираясь на копье, и глубоко вдохнул вольного, смешанного со снегом ветра.

Он шел к стойбищу навстречу смерти. Так он решил.

И чем дальше он уходил от своего убежища, тем светлее становилось у него на душе, будто и там утихала пурга.

Солнце светило сзади, и от этого большая тень шла впереди Гойгоя и делала его издали великаном. Он улыбался, с удивлением чувствуя холод пронизывающего ветра.

Поутру из полога выполз Пины. Ясный свет струился из дымохода. Посередине яранги, в окружении сгрудившихся возле нее собак, спала Тин-Тин. Она вздрагивала, вскрикивала во сне, но, прислушавшись, Пины ничего не мог разобрать. Легкое облачко жалости мелькнуло в сознании Пины, но он быстро отогнал его, вспомнив упорство Тин-Тин. Он прислушался: легкий шорох ветра и шелест снега по насту.

Вдруг одна из собак подняла голову, навострила уши. За ней вторая, третья. Проснулась и Тин-Тин, встревоженно оглядываясь вокруг.

Собака с рычанием выскочила наружу. За ней бросилась вся стая, оглашая просыпающееся стойбище громким лаем.

Пины выглянул наружу.

Тэрыкы шел с холма, медленно спускаясь к ярангам. Он опирался на копье. Пины прикрыл глаза козырьком ладони, пытаясь разглядеть лицо оборотня, но встающее низкое солнце слепило глаза и впереди тэрыкы шла его огромная тень.

Пины вернулся, взял копье и лук со стрелами.

Из своей яранги вышел вооруженный Кэу.

Братья медленно двинулись навстречу тэрыкы.

Тин-Тин сразу догадалась обо всем. Она рванулась, но ремни крепко держали ее. Она закричала.

— Хочешь увидеть свое чудовище? — злорадно спросила Аяна и одним взмахом руки разрезала стягивающие Тин-Тин ремни. — Иди, иди к своему тэрыкы, — ухмыляясь, произнесла женщина. — Пусть братья убьют тебя с ним… Ты уже не человек, так погибни тоже!

Гойгой был уже на расстоянии голоса от братьев, идущих ему навстречу с копьями и настороженными луками. Он хотел сказать им, чтобы они убили его сразу, не мучили.

— Похоже, что он говорит, — сказал Пины.

— Тэрыкы не имеют речи, — твердо ответил Кэу.

И тут Гойгой увидел ее.

Тин-Тин мчалась с развевающимися волосами. Как тень от уносимого ветром облака, она промчалась мимо братьев с криком:

— Не убивайте его! Он ваш брат! Не убивайте его!

Гойгой схватил Тин-Тин. Ее глаза были полны слез. В последний раз он видел их, в последний раз он видел мир, облака, ощущал холодный ветер, в последний раз видел братьев, которые целились в него.

Собравшись с силами, Гойгой отбросил от себя Тин-Тин и шагнул навстречу братьям. И в то же мгновение он почувствовал, как в грудь с тупым звуком впились две стрелы. Боли не было. Был удивительный ясный свет, в котором он поплыл, слыша удаляющиеся крики людей.

Тин-Тин подбежала к Гойгою, но на его широко открытых глазах уже не таяли снежинки.

Под этим нетающим снегом с лица Гойгоя сходила шерсть, и он представал перед Тин-Тин и изумленными братьями таким, каким он уходил в то весеннее утро…

Третья стрела, пущенная из лука Пины, легко пробила кэркэр, и Тин-Тин упала лицом вперед, на Гойгоя.