Как и любого ребёнка, выросшего без отца, меня всегда интересовало, какой же мужчина подарил маме такое чудо, как я. Разумеется, новость о том, что он, возможно, ест своих детёнышей, оказалась разочаровывающей.

Я всегда знала, что я монстр. Моя кожа жёсткая, как металл, а кости практически невозможно сломать. Я могу бегать быстрее и прыгать выше, чем любой спортсмен Олимпийских игр. Моя сила поразительна. И давайте не забывать, я ем людей (хотя говоря о мотоциклах я преувеличивала).

Но совершенно другое дело знать, что ты не просто монстр, а ходячее воплощение дьявола. Хотя опять же, я не должна быть потрясённой. По крайней мере, не теми вещами, которые я совершала. Меня они нисколько не смущают. Моя совесть настолько мизерна и тиха, что только мама могла её оживить, делясь со мной своей добродетелью, как с паразитом, который высасывает всё, чего у него самого нет.

Мама знала. Мне неизвестно, как много она знала, но она всегда понимала, что я не такая, как все. Плохая. Она наблюдала за моими злобными выходками, склонностями к насилию. Голоду. Она ни разу не удивилась, когда во мне стали появляться дурные черты, однако была все время встревожена. Полагаю, она не знала, как много ДНК мне перепало от моего дорогого папочки.

Теперь понятно, почему она хотела подождать, пока я стану старше, прежде чем рассказать мне об этом. Она не хотела говорить своей дочери-школьнице, что та дочь демона. Возможно, она думала, что если я узнаю, что я полу-демон, то перейду на демоническую сторону. Использую это в качестве оправдания, совершая всякие пакости, о которых только мечтала.

Неплохая идея...

Позвоночник Хая всего в нескольких сантиметрах от моего рта. Он так и кричит: «Укуси меня!». Но я этого не делаю, а лишь размышляю об этом. Хай же за рулём.

Хотя я в любом случае так бы не поступила, ведь он не собирается и даже не пытается пока меня убивать. Мама хотела, чтобы я убивала только тех людей, которые этого заслуживают, мои же моральные принципы гибки как акробаты: убивать только в случае самозащиты? Пожалуйста! Ведь лучшая защита, как всем известно, — нападение.

В память о маме я стараюсь держать свою тёмную грязную душу настолько чистой, насколько того позволяет моя сущность. Я пытаюсь, я действительно пытаюсь, но мне все тяжелее проливать свет на тёмные пятна своей души, особенно без яркого сияния, которое излучала доброта моей мамы. Именно по этой причине я приехала в Северную Каролину, туда, где выросла мама. Я хотела почувствовать себя ближе к ней, найти какую-то правду, возможно, даже семью. Потому что даже если мама и лгала мне, то её грех передо мной слишком мал по сравнению с моим грехом перед ней... Но я не хочу об этом думать.

Мама, какие ещё ты хранила секреты? Действительно ли мой отец мёртв? Что, если нет? У мамы была причина на то, чтобы держать меня вдали от него, но я не знаю, делала ли она это для сохранения меня в безопасности или для сохранения мира в безопасности от меня?

Конечно же, я спрашивала об отце, особенно, когда была помладше. Мама всегда отказывалась отвечать, одних вопросов было достаточно, чтобы омрачить её лицо. Я думала, что такое выражение у нее вызывает воспоминание о трагической любовной истории, но сейчас понимаю, что скорее от истории ужасов.

Мне не нравится думать о том, каково ей было растить меня.

Пролетают мили, мимо проносятся огни. Временами я замечаю искрящуюся серебром дымку привидений. Они всегда поднимают головы, как испуганные олени, когда мы проезжаем мимо. Каким-то образом они знают, что я могу их видеть. Я смотрю в сторону. Сейчас я не хочу иметь дело ни с одним из них.

Мы направляемся на запад, к трассе I-40, в горы. Я уделяю особое внимание нашему маршруту. Мне кажется вполне разумным узнать, где околачиваются охотники на демонов.

По мере того как мы поднимаемся в горы, воздух становится холоднее. На Хае перчатки, но его руки по-прежнему обнажены. Если бы он был обычным человеком, к этому моменту он бы их себе уже отморозил, он же лишь периодически прикладывает к груди то одну, то другую руку.

Мы сворачиваем на трассу I-74 к Вейнесвилю, затем едем дальше в горы к шоссе 23. Мы проносимся через гигантский мегаполис Силву (население — 2,435 человек, с гордостью провозглашает указатель), затем переезжаем с одной извилистой дороги на другую. Позади нас небо уже начинает светлеть. Джо останавливается у обочины, мы присоединяемся к ней, а за нами и Ури.

Джо снимает шлем, её вьющиеся волосы торчат во все стороны.

— Нам надо, чтобы наши истории совпадали, — говорит она.

Получается, не я одна размышляла во время пути.

Хай слазит с мотоцикла и держит его прямо, чтобы я тоже с него поднялась.

— Я подумал, что мы могли бы провести её, как мою кузину Кассию, — говорит он. — Скажем, что она приехала в гости. Она ходит в школу в Калифорнии и не навещала нас уже много лет. Никто не знает, как она сейчас выглядит.

— И что мы потом будем с ней делать?

Хай пожимает плечами. По-видимому, на этом его план закончился.

Джо не оценивает его беспечности.

— Ты не можешь просто оставить её.

— Почему нет? — спрашивает Хай чересчур невинно.

Джо не ведётся на это и сладким голосом произносит:

— Потому что в школе запрещается иметь домашних питомцев.

Я высовываю язык, и Хай смеётся.

— Со временем они поймут, что она не из твоей семьи, и нас раскусят, — морщится Джо.

Хай размышляет в течение минуты, потом его лицо просветляется.

— Через неделю должен вернуться Аса. Ему ещё никого не назначили, так что он позаботится о ней ради нас. — Хай поворачивается ко мне. — Он мой брат, и у него всё ещё нет Маяка. А ещё из всех членов нашей семьи он самый безумный, так что он нас не сдаст.

Аса[2] — самый безумный? Боже, помоги этим хороший людям.

Джо выдыхает, и её плечи расслабляются. Похоже, она действительно расстроена из-за того, что её зажали в угол.

— Это сработает.

Хмм. Выходит, у меня всего лишь неделя. Я надеялась на большее. В моей крови бурлит душа Самсона. Это значит, что пропитание мне не понадобится ближайшие четыре недели, а если постараюсь, то и все шесть. Но неделя — лучше, чем ничего. И, на самом деле, слишком уж утомительно притворяться святой даже с моими супер-способностями скрывать правду. Предел возможностей у каждого свой — у меня это святость.

Джо поднимает голову и изучает меня.

— Но она не может быть Кассией. Кассия пай-девочка.

— И? — спрашивает Хай.

Я понимаю, в чём проблема, и снимаю шлем. Хай может и не быть гуру моды, но он должен понимать, что моя стрижка не соответствует образу пай-девочки.

— Она может быть моей кузиной Эммой, — предлагает Джо.

— Эммой? Но она ведь отказалась от Наследия, с чего бы ей приезжать сюда? — И тут до него доходит. — Именно поэтому она может приехать сюда, даже не являясь Борцом. — Хай улыбается, и Джо невольно улыбается ему в ответ. Улыбка Хая становится ещё шире, и Джо, спохватившись, прочищает горло и смотрит в сторону.

Интересно.

— Ладно. — Она поворачивается ко мне. — Сможешь притвориться плохой девочкой? Она своего рода сучка.

Смех чуть ли не душит меня, пытаясь вырваться наружу. Через силу мне всё же удаётся ответить серьёзно:

— Я могу попробовать. — Я даже умудряюсь сохранить бесстрастное лицо, добавляя: — Может, научишь как?

Ури и Хай не настолько талантливы, как я, поэтому начинают задыхаться от смеха. К моему удивлению, Джо не сердится. Она прекрасно поняла подколку, но виду не подает, хотя и не может скрыть смеха в глазах.— Нам надо достать тебе что-нибудь из одежды.

— Тебе не нравится эта? — Я сжимаю серую окровавленную ткань.

— Окровавленная ночная рубашка — это прошлый век.

— Где мы достанем одежду? — спрашивает Хай.

— В доме моих родителей. У меня ещё остались старые вещи.

Должно быть, что-то в её ответе оказалось неожиданным для Хая, потому что он вздрогнул. После недолгого молчания он произносит: