— Согласен, — сказал царевич. — Но я не могу снять панцирь. Только мастера подземелья в замке, которые заковали меня по приказу отца, Великого Треххвоста, могут меня расковать…

— Ты считаешь, что твой отец — Великий Треххвост? — неожиданно раздался взволнованный голос. Это говорил Каппа.

— Да, он мой отец! — сказал царевич.

— Почему же ты совершенно не похож на отца?

— Я спрашивал у него, и он ответил мне так: «Почему головастик не похож на взрослую лягушку? Почему личинки Крабов и Угрей не похожи на своих родителей?»

— Значит, сейчас ты — личинка? А со временем будешь таким же страшным и уродливым, как Великий Треххвост? И ты хочешь этого?

Тень пробежала по лицу царевича.

— Пока нет, — тихо сказал он. — Этого может и не быть. Ведь мой отец — всемогущ. Захочет он — и я навсегда останусь таким, как сейчас.

— Так он говорил? — Каппа обошел вокруг царевича, разглядывая его. — Нет, сейчас ты, Капелька, очень похож на драгоценную жемчужину — весь так и сверкаешь… Но что там, в середине?

Смешинка коснулась жемчужины, подаренной Сольдием, и повторила его слова.

— Если это настоящая жемчужина, то внутри у нее должна быть простая песчинка.

— Верно! И сейчас мы проверим, осталась ли у него в душе хотя бы песчинка простоты и добра.

Каппа достал из сумочки тонкую рисовую лепешку.

— Вспомни, Капелька! В детстве ты любил эти незатейливые рисовые лепешки. Вспомни, Капелька! Их выпекал тебе дядюшка Карп. Возьми и съешь!

Как завороженный, не отрывая взгляда от Каппы, царевич взял лепешку и откусил от нее кусочек. И тотчас мучительно нахмурился, словно припоминая что-то. Откусил второй кусочек, третий…

— Кто ты? — с усилием выдавил он.

— Съешь всю лепешку и вспомнишь. Она впитает тот страшный яд, которым опоили тебя, и тогда разум твой просветлеет. Ешь!

Царевич торопливо ел лепешку, и все смотрели на него, затаив дыхание. Каппа стоял молча, с невыразимой мукой глядя на своего сына, который забыл его. И тут у царевича вырвалось:

— Отец!

Каппа и Капелька бросились в объятия друг друга. Что-то бессвязно говорили и не могли наговориться после долгой разлуки.

— Пойдем, — сказал Звездочет-Клоун друзьям. — Пусть никто не мешает им сегодня.

— Но что произошло? — допытывался Храбрый Ерш. — Я ничего не понял!

И Звездочет-Клоун рассказал им все: как похитили сына Каппы и сделали из него царевича, сына Великого Треххвоста, как заставили забыть родного отца.

— Но зачем, зачем? — стиснула руки Смешинка.

— Это знает только сам Великий Треххвост.

— Теперь они уплывут домой? Навсегда?

— Нет, еще рано домой. Пока существует Великий Треххвост, Капелька всегда будет в опасности. И над городом висит угроза. Нам нужно проникнуть в замок и сразиться с самим владыкой. Только тогда мы вздохнем свободно.

— Что ты говоришь? — ужаснулась Сабира. — С самим Великим Треххвостом? Он всех проглотит и не заметит! Он так велик и страшен!

— Ну, не так страшен и не так уж велик, — с загадочной улыбкой ответил Звездочет-Клоун.

— Но как проникнуть в замок?

— Очень просто, по Темной трубе. Это единственный путь.

Кто был за прозрачной стеной

Жуйдавись медленно прохаживался у двери, закрывающей Темную трубу, и тоскливо размышлял о том, как несправедлива жизнь. Еще недавно каждый Спрут получал четыре обеда в день и, кроме того, мог прийти на кухню, выбрать любое приглянувшееся ему блюдо. А тот, кто нес ночные дежурства, получал еще дополнительный обильный ужин. Теперь же, когда город взбунтовался, еды в замке не осталось и каждому Спруту сократили норму до одного обеда в день. Да и что это за обеды? Повара тайком пожирают половину кушаний…

«Что же дальше будет? — подумал с отчаянием Жуйдавись. — Так мы умрем с голоду! Нет, надо обязательно отвоевать проклятый Коралловый город!» Он подтянул пояс на отощавшем животе и разозлился: «Скоро мне придется менять свое имя! Оно звучит насмешкой».

— Лапы вверх! — вдруг раздался решительный голос, прервавший невеселые мысли Жуйдавись.

Он с удивлением обернулся и увидел встопорщенного Бычка-цуцика, наставившего на него громадный пистолет.

— Что? — спросил растерянно Жуйдавись, потянувшись одним щупальцем к своему оружию.

— Лапы вверх, говорю! — еще громче крикнул Бычок-цуцик. — Не то стреляю! Ты окружен, так что лучше сдавайся!

— Сдавайся — мрачно подтвердил кто-то сзади.

— Сдавайся! — добавил голос справа.

Жуйдавись струхнул. Он не отводил вытаращенные глаз от громадного пистолета, и щупальца его медленно поднимались вверх, роняя дубинки. Кто-то обезоружил Спрута.

— Стой здесь и молчи! Не то пристрелю!

— Поосторожнее с оруж-жием, — прошипел Спрут. — Если этот большой пистолет… выстрелит…

— Не беспокойся, он не выстрелит! — звонко ответил Бычок-цуцик и бросил что-то рядом со Спрутом.

Тот скосил глаза и с удивлением увидел, что это не пистолет, а обыкновенный морской огурец. Какой позор!

А в это время позади лязгнул тяжелый запор, и дверь распахнулась. Оттуда вышли Смешинка, Храбрый Ерш, Звездочет-Клоун, Сабира, царевич Капелька с отцом Каппой и стали обнимать неустрашимого Бычка-цуцика, смелую Барабульку, отважного Бекасика. Это они, услышав из-за двери сигналы Морского Уха, подкрались и обезоружили Спрута.

— Молодцы! — одобрил Храбрый Ерш.

— А что мы будем делать с ним?

— Свяжем и бросим в Темную трубу.

— Чем свяжем? — задумалась Смешинка. Храбрый Ерш захохотал:

— Осьминога связать легче всего! Его же щупальцами Недолго думая, так и сделали. Бросили Жуйдавись в Темную трубу, плотно набив его клюв пучком водорослей, чтобы не орал, и закрыли дверь.

— Пусть посидит здесь, как мы сидели.

А в это время в большом зале Лупибей разглагольствовал перед собравшимися изможденными жителями подземелья и выстроенными рядами Спрутами.

— Наше войско временно отступило! Царевич погиб в бою. Но мы скоро нанесем решающий удар! Мы победим! — Он повернулся к прозрачной стене, за которой с хмурым видом покачивался владыка.

Все молчали. Владыка встрепенулся и озабоченно спросил:

— Замок хорошо охраняют? Бунтовщики не ворвутся сюда?

— Они никогда не осмелятся это сделать! Но даже если осмелятся… — Лупибей злобно ухмыльнулся, — то найдут здесь свой конец! Смотрите, — он указал в сторону главного коридора. — Большой кипящий котел я приказал накрыть тонким настилом. Как только бунтовщики ворвутся сюда и приблизятся к котлу, настил провалится, а перед ним упадет решетка. Бунтовщики с налету ударяются о решетку и сыплются в котел, Лупибей подал знак, и Спруты подвели к настилу несколько дрожавших от страха Колюшек и Бобырей.

— Эти изменники, — указал на них Лупибей, — обвиняются в том, что подбивали слуг бежать из замка.

Он повернулся к Спрутам:

— Сейчас вы увидите действие котла-западни. Поставьте настил так, чтобы каждый, кто ступит на него, сразу же падал в котел. А потом бросьте туда изменников.

Спруты захлопотали у настила.

— Готово!

Начальник стражи поднял щупальце, чтобы подать знак.

— Трус! Подлый предатель!

Толпа качнулась, повернулась на крик. В одном из боковых коридоров стоял царевич Капелька, глядя на Лупибея горящими от ненависти глазами.

— Ты?! — Спрут побелел, потом пожелтел. — Но ведь ты…

— Убит, хочешь сказать? — язвительно спросил царевич. — Но ты ошибся, рано еще протянул щупальца к власти. Отец, я жив!

— Сынок! — радостно заголосил Великий Треххвост. — Как я рад! Ты один можешь защитить замок! Эти Спруты только и думают о своих шкурах. Как же ты спасся?

— О, это долго рассказывать. А сейчас прикажи схватить Лупибея, как предателя и труса, бежавшего с поля битвы и принесшего нам поражение.

— Врешь! — затопал щупальцами Спрут. — Я сражался до последней возможности. У меня боевое ранение! — Он тыкал щупальцем в перевязанный глаз. — А вот где был ты? Как ты спасся? — уцелевший глаз сверлил царевича. — Ты предал нас! Великий Треххвост, прикажи схватить его!