Стало уже привычным зачислять Никарагуа в ранг банановых республик. Но если бы мир оценивал эту страну по тому, что она дает ему, то республика Никарагуа должна была бы быть прежде всего страной золота и кофе. Золото составляет здесь целых шестьдесят процентов экспорта, за ним по статистике идут кофе и какао.

Во время войны союзники воскресили тут традиционный сбор каучука. Люди бросились в леса, и в скором времени Никарагуа заняла второе — после Бразилии — место среди мировых экспортеров каучука-сырца.

Вот что, следовательно, даст Никарагуа миру. Но никто пока еще не знает, что она могла бы дать — и себе и другим странам мира.

Вряд ли на западном полушарии найдутся еще две соседние страны с такими различными историческими путями, как Никарагуа и Коста-Рика. В первый и последний раз их объединило на рассвете истории имя Христофора Колумба. В Никарагуа он тоже приставал во время своего последнего плавания к Новому Свету. Когда индейцы рассказали ему о большом пресном озере, он счел его устьем реки Ганга. На склоне своей несчастной жизни он напоследок ухватился за надежду, что попал в Индию.

Спустя двадцать лет сюда вторглись конкистадоры. Их было пятьсот, но сто пятьдесят тысяч индейцев не сумели противостоять им. Самым мощным оружием захватчиков были… бороды. В глазах индейцев это было признаком сверхъестественных существ. Гонсалес де Авила, предводитель первой экспедиции завоевателей, приказал всем своим компаньонам отрастить бороды. Те, у кого волосы росли недостаточно быстро, получили фальшивые бороды. Это было неплохое «капиталовложение». От индейцев племени никоя, первого из числа покоренных, конкистадоры унесли четырнадцать тысяч золотых слитков. Это была официально установленная плата за крещение шести тысяч индейцев.

Двести лет хозяйничали в этой стране испанцы, уничтожая индейцев и выжимая из них золото. Но затем на них с тыла напали британцы. В конце XVII века они объявили восточную часть Никарагуа своим протекторатом. И вновь здесь текли реки крови. Обе стороны воевали сто лет и были способны продолжать борьбу дальше, до последнего индейца. Этой игре помешали североамериканцы, вначале как посредники, потом как интервенты.

Еще не кончилась гражданская война, когда к берегам Никарагуа пристал авантюрист Уокер из Теннесси с пятьюдесятью шестью пиратами, возмечтавший сделаться императором Центральной Америки. И опять Никарагуа первой была затоплена кровью. Уокер провозгласил себя здешним президентом. Только в сентябре 1860 года в Гондурасе его схватили и застрелили. Но в Никарагуа кровь продолжала литься рекой.

За два года до начала первой мировой войны Соединенные Штаты приняли на себя роль жандарма, послали сюда военный флот и оккупировали Никарагуа. Дело тогда было не в золоте и не в том, чтобы разнять местных самодержцев. США не хотели удовлетвориться лишь панамским вариантом соединения двух океанов. Двадцать лет потрясали основы их власти в Манагуа народные восстания, следовавшие одно за другим, пока в 1933 году они не ушли отсюда с потерями. Однако большинство золотых приисков осталось в руках американцев. А что же было дальше?

«Империалистическая политика Соединенных Штатов Америки в Никарагуа дала плохие результаты и полностью парализовала развитие этой страны. Банкиры Уолл-стрита овладели эмиссионным банком, железными дорогами и пошлинами, которые они получили как гарантию и источник погашения кредитов и которыми пользовались не на благо страны. Управление банка и железных дорог находилось в Нью-Йорке…»

Эти слова написал посол Никарагуа в Аргентине д-р Аргуэльо Гил в своем справочнике по Никарагуа, изданном 15 октября 1948 года. Он написал эти слова, будучи членом либеральной партии и одним из самых богатых людей Никарагуа, а такие, как он, не очень-то любят имя Маркса. Далее Аргуэльо Гил пишет без обиняков: «Это покажется парадоксом, но это абсолютная правда: три благоприятных фактора неблагоприятно воздействовали на развитие Никарагуа. Ее богатство, ее блестящее географическое положение и жизнеспособность ее народа. Первые два фактора вызывали давление извне, злоупотреблявшее нашей слабостью. Третий, связанный с тропическим климатом и андалузским темпераментом, приводил к пагубнейшему политиканству, переворотам и революциям. Но мы пробуждаемся. Наш потоп, кажется, уже кончился. Мы должны дать своей стране благоденствие и мир».

— Юрко, посмотри-ка на спидометр! Целый месяц он нам не показывал такого… Да какой месяц! Последний раз в Панаме!

Он показывал шестьдесят. После дождя. Там, позади, нынешний ливень прекратил все поездки на несколько месяцев. Леса, горы и броды, заботы и хлопоты — все это осталось за воротами в проволочной изгороди, в Коста-Рике. Вокруг, куда хватает глаз, простирается необозримая равнина высотой не более пятидесяти метров над уровнем моря. Зеленые пастбища, кукурузные поля, кое-где одинокие деревья, словно высаженные здесь рукой опытного садовода-декора-тора. А посреди этой благодати — шоссе. Настоящее шоссе! Местами, на заболоченных участках, насыпи еще раскопаны, поверхность немного неровная, но это щебень, хорошо укатанный камень.

На востоке, за правым окошком, заблестела безграничная водная гладь — о; зеро Никарагуа. Недалеко от южных берегов в облака вонзается словно выточенный конус вулкана Консепсьон. А рядом с ним — второй, чуть поменьше.

Озеро Никарагуа — это вообще одна из достопримечательностей западного полушария. Наряду с канадскими Великими озерами и перуанско-боливийским озером Титикака оно смело может быть отнесено к крупнейшим пресным водохранилищам всех трех Америк. В Центральной Америке ему нет равных. В длину оно насчитывает добрых его шестьдесят километров, в ширину почти семьдесят. И при этом лежит всего лишь метров на тридцать выше поверхности Тихого океана. Это единственный в мире пресноводный бассейн, в котором водится много морских рыб. Есть здесь даже акулы. Дело в том, что некогда озеро было не чем иным, как глубоким заливом Тихого океана. Во время одной из вулканических катастроф дно горловины вздулось и преградило путь океану. Все живое, что забрело сюда из Тихого океана, оказалось в ловушке. Воды здесь было достаточно, она даже начала подниматься, но в то же время и становилась преснее благодаря речкам и ручьям, которые прежде текли к океану. А когда поверхность озера поднялась на тридцать метров, вода проложила себе новый путь к океану. На другую сторону, к Атлантике. Новой реке дали имя святого Хуана. Теперь река Сан-Хуан судоходна почти круглый год и, видимо, именно поэтому попала не только в Атлантический океан и вместе в ним на карту мира, но и в проекты межокеанского канала. Постепенно с излишками воды она отнесла из озера и соль, оставшуюся тут от морских запасов. Рождение пресноводного озера было завершено.

Эта перемена происходила так медленно, что большинство рыб приспособилось. Существа, некогда бывшие морскими, сегодня погибли бы в соленой воде, хотя во всем остальном они ничуть не отличаются от своих тихоокеанских предков.

До столицы остается еще сто километров. Но будь тут и тысяча, мы легко примирились бы с этим. Ведь здесь, на прочном шоссе, расстояние — это только вопрос времени. Еще утром мы стояли перед клочком земли, таким маленьким, что его впору камнем перебросить, однако сегодняшний ливень запер бы нас там, как в тюрьме, на целые месяцы. А сейчас, хотя «дворники» и разгребают на стекле потоки воды, хотя из-под колес и летят фонтаны грязи, мы едем. Через каждую речку перекинуты мосты, глубокие канавы отводят воду с шоссе на окрестные пастбища. А через несколько километров колеса весело побежали по мокрому асфальту. Одного здесь не хватает — людей. Человеческие жилища тут можно сосчитать на пальцах одной руки. От необжитых равнин, скрытых под завесой тропического дождя, веет печалью ничьей земли.

На последней трети пути к столице Манагуа шоссе пошло змеей взбираться на седловину вулканической гряды. На высоте в тысячу метров оно пробежало через очаровательные эвкалиптовые леса и пальмовые рощи, прорезало плантации сахарного тростника и сады цитрусовых и снова спустилось почти до уровня морской глади.