«Что такое лишние?..»
Что такое лишние?
Попробуйте
постоять на кромке
горной пропасти.
Каждому из нас
дано быть ближним,
не оценишь,
если не был лишним.
Каждому из нас придется это
испытать,
на то мы и поэты,
чтобы мерить мир единой мерой —
образом своим,
как время — эрой.
(Час или минуту —
только эрой,
словно правду слов ничтожных —
верой!)
Мы бываем часто чудаками.
«Ах!» Сказать не просто.
Вы посмейтесь —
человек ударился о камень,
чтоб ногой проверить междометье.
Право восклицаний,
право слога
заслужить — вот исполненье долга
человеческого. Не спеши,
пусть смеется тот,
кто сам смешит.
Право жить. А надо ль это право?
Моя мама — благородней правды.
Кто нас наделяет правом жить?
Те, кто слева,
спереди,
иль справа?
Удивляюсь и сопротивляюсь
каждому, кто разрешает мне
пить из родника
и видеть стаю
дальних птиц в прозрачной вышине…
РАССУЖДЕНИЯ КЕНИЙСКОГО ПОЭТА:
ЯМБОМ О ВЕРЛИБРЕ
Как в мелочах мы громогласны!..
Возможности черновика
потрачены,
чтоб сделать Главным
перипетии пустяка.
И в дебрях слов
потерян бой,
мы простоту вогнали
в сложность,
так прячет рукоятка в ножнах
обломок лезвия
тупой.
Все несвободнее свобода,
она сегодня нарасхват —-
кинозвезда,
словечко, мода,
цветастый задник для эстрад,
жизнь превращается
в живот,
фронт — в безобидное
фрондерство,
свобода —
это не позерство,
а, как и прежде,—
эшафот,
где ни приятельства,
ни дружбы,
великая до униженья
Свобода требует не службы,—
Служенья.
И правду пробуя вещами,
слезой увязывая речь,
вещали мы,
как обещали,
клялись
себя не уберечь.
И колеся и куролеся,
мешая спады и подъем,
мы превращали мелколесье
в пропахший кровью бурелом.
И в этом пьяном исступленье,
сметая ребрами бугры,
насаживаясь на углы,
мы находили искупленье.
Как мы не дорожим годами,
мы понимали в этот миг,
как мы не дорожим листами
своих
всегда последних книг.
Как мы боимся в них
крушений.
Словес крутые виражи —
замедленное выраженье
смущенья нашего
и лжи.
Свободой головы мороча,
мы долго говорим о том,
что надо бы сказать короче
о самом главном
и простом:
строчи, поэт, любым калибром,
сади слова любой обоймой,
стих может быть
и не верлибром,
поэзия была б
свободной.
КАЖДЫЙ ДЕНЬ — УТРО
Из-за этого умереть?
И ради этого жить?
Оставь, оставь этот спор.
Всем, всем, всем!
…Взвод поднимают в семь.
Взвод через рощу идет.
Взвод его песню поет:
«Добрая родина-мать».
Взвод продолжает спать.
Солнце над краем земли,
целиться в солнце!
Пли!
Изрешетили солнце Севильи,
за спины закинули карабины.
Никто не палач,
когда все — палачи.
Всем душу отдал —
за всех получил.
(Простится ему банальная гибель,
слишком красивая —
вся в апельсинах,
синее небо,
что-то еще…
Очень общо.)
У крайнего мятый китель.
«А чо?»
Карманы плодами набиты,
как ранец.
И надо добавить —
у ЭТОГО крайнего
от жуткой отдачи болело плечо,
и ЭТОТ схватил от капрала наряд —-
клозеты.
Газеты о том говорят,
уборную драит,
обидой горит,
и мать вспоминает —
капрала корит.
Руки разъела проклятая хлорка.
Лучше — расстрелы,
чем эта уборка!
Язвы ноют,
конвойный плачет,
слезы те
ничего не значат
для истории человечества.
Ну, а если взглянуть
иначе?
Плачет ЭТОТ,
не продохнуть.
Палачи, задыхаясь,
плачут:
«Расстреляли бы лучше
хлорку,
чем этого симпатичного
парня,
Лорку, кажется…»
крикну: «ЛОРКУ!..»
Всем! Всем! Всем!
Снова пробило семь!
Снова над краем земли
солнце.
Свети, пали!
Ать, два, ать —
солнце мешает спать.