ЧЕРНОЕ И КРАСНОЕ
Fas— высшее право в римском
законодательстве.
Fas est —«Все дозволено».
Римские полководцы посылали солдат
на варварские города, вооружив легионы правом: фас!
Fas — погружайте клыки:
мир для вас.
Fas — на чужую жизнь и имущество
нет запрета.
Fas — это блеск суженых злобой
глаз,
рас —
человеченье
это.
И вспыхнули в Риме XX века
скрещенные молнии фразы — Fasist.
Да, первый философ в черной рубашке
был — лингвист.
В наследство от предков ему достался
варварский мир
(он был историк),
он — в черной рубахе,
он — против черных
(он был истерик).
Нам
все дозволено!
Даже логика и аналогия,
и право помнить —
волчицей вскормлены
Ромул и Рем,
и повторяются из века
в вечность
лбы их пологие
и волчья серость,
овечья бледность
и бедный Рим.
В любви не признаются
на латыни,
не ссорятся, не спорят
на латыни,
когда здоровы были,
молодыми,
о нас не говорили
на латыни.
Латинским звуком нас не отпевали,
латинским словом нас не обрекали,
пощупав пульс, врачи не говорили
той фразы, что пугала
в старом Риме:
Fas est!
А это значит — тело бренное,
ешь напоследок
жирное и пряное,
пей коньяки,
не обращай —
что больно,
ты обречен,
и значит,—
все дозволено!
Жизнь коротка,
пока живешь — Fas est,
пока не ляжешь,
на груди скрестив
худые кисти,
облачайся в черное,
гуляй, фашист!
…Но есть под Брестом,
есть один окоп…
Избитый пулями
багровый бруствер…
Залитый кровью фас
веселых пруссий…
И мой не защищенный
каской лоб.
Нерв обнажен,
открыто сердце там,
туда мои пути, дороги, тропы.
И где б я ни был,
я — в окопе том.
Последний мой рубеж
меня торопит.
БЕЗЫМЯННАЯ ВЫСОТА
Хроника
Памяти Курбана Бадельбаева.
— От полка осталось 32 штыка —
шли из окружения от самого Бреста.
Всего-то начальства — писарь полка,
последняя позиция — холм безымянный,
что стал для альпийских стрелков Эверестом.
Взрывом гранаты мне порубило глаза:
командир наш, писарь полка Соломин,
снял с себя мокрый бинт, завязал мне глаза
и сипло сказал: «Посмотрим,
нас еще двое,
мы им дадим рукопашную,
меня узнаешь по голосу,
остальные — не наши…»
Я бежал рядом с Соломиным,
упираясь штыком в темноту.
Спотыкался и падал,
вставал,
воздух прикладом круша.
У ног моих бился, хрипел, умирал Соломин.
Они гоготали, меня окружа,
не знал я,
что гибнуть придется в таких условиях…
Сержант Соломин вел боевой дневник:
«Выйдем к своим — говорил,—
для отчетности пригодится».
Кто дезертировал,
кто геройство в боях проявил,
кто где похоронен —
всему вел учет полковой писарь Соломин.
Когда на кордоне лесном
погиб пулеметчик Корнилов,
и не осталось больше в полку коммунистов,
писарь Соломин, раненым горлом сипя,
клялся со всеми и, нарушая устав,
принял в партию
весь наличный состав
полка. В том числе и себя.
Все заявления, сколотые ржавой булавкой,
сохранились в сыром планшете.
«Я, рядовой Семенов Петр Ильич, из Саратова, улица Кровельная, 17, имею четыре класса образования, грамотный. Соцпроисхождение — бондарь. Прошу считать членом ВКП(б). Имею жену Марию и пятерых деток. Машенька, если что — возвращайся к отцу в деревню…»
И приписано рукой Соломина: «Пал коммунистом за Родину у моста через реку Серень, 20 августа 1941 года. Достоин Ордена Красной Звезды».
«Я, рядовой Садыков Хамит из аила № 5 около города Ош, неграмотный по-русски и по-киргизски. Соцпроисхождение — трудовой пастух. Имею мать и отца, убитых басмачами. Тяжело ранен в бою за Родину, умирая, прошу принять в партию ВКП(б), записано с моих слов сержантом Соломиным».
Вместо подписи — кровавый отпечаток пальца.
И ниже — тем же округлым писарским почерком:
«Принял смерть коммунистом на высоте 230 у деревни Голенькой 25 августа 1941 года. Достоин Ордена Красной Звезды».
Через тридцать лет
пионеры отроют планшет,
документам размытым поверят райкомы
и военкоматы —
всех, кого принял в партию,
кого представил к награде
сержант Соломин —
примут и наградят,
посмертно.
Высота 230 на старенькой карте-трехверстке
обозначена цилиндрическими неправильными овалами,
будто отпечаток папиллярных узоров.
Высоты, которые мы держали,
похожи на кровавые отпечатки
солдатских пальцев!..
Безымянная высота.
Почему — безымянная?
Тридцать — отдали ей навсегда свои имена:
четыре Ивана, три Петра, два Ахмета,
Хамит и Саша,
Кирилл, Владимир, Исаак
и маленький санинструктор
Агаша —
без вести павшие солдаты наши.
…Над могилой обелиск
крашеной фанеры.
По тропинке поднялись
молча пионеры.
Ветер галстуки качнув,
шевельнул знамена,
стал почетный караул
тридцатиименный.
Над могилою года —
как высокий полдень.
Яркокрасная звезда
словно общий орден.
Родиною звали мы
край, где рождены,
там кизячные дымы,
тополь у стены.
Как назвать страну берез,
где мы встали в рост,
не скрывая от огня
ни крови, ни слез?..