— Всего мне хочется.
— Так не бывает, — азартно говорит полковник.
Я не знаю ни одного генерала или офицера Генерального штаба, который был бы против объединения России и Белоруссии. Что-то дикое, противоестественное есть в том, что мы перестали жить в одной семье. Была бы моя воля, я бы оглашал секретные донесения российских и белорусских разведок о том, какие колоссальные усилия предпринимаются нашими общими врагами ради того, чтобы мы никогда не были вместе…
АРТИСТ
…День начался с сенсации.
Главком Сухопутных войск генерал армии Владимир Семенов решением Ельцина освобожден от должности. Вся пресса стоит на ушах. За три часа — сотня телефонных звонков к нам в Минобороны. Дежурный по пресс-службе не может оторваться даже в туалет. Но и сказать журналистам что-то внятное и больше, чем сообщил «Интерфакс», тоже не может.
Поскольку решение принято президентом, я даю команду дежурному «переводить стрелку» на президентскую пресс-службу. Таковы установленные правила игры. Решения главы государства пресс-служба МО не комментирует.
Президентская формулировка по Семенову звучит крайне интригующе: «…за действия, порочащие и несовместимые…»
По моему кабинету с раннего утра строчит «кремлевка». Люди из пресс-службы президента настойчиво пытаются выведать истинные причины смещения Главкома. Это странно. По логике вещей, они должны быть в полном курсе. Их обязанность быть в курсе всех решений, принимаемых президентом. Я ничего конкретного не могу сказать им — и это их раздражает. Но звонки продолжаются.
Уже пошло резкое недовольство тем, что пресс-служба Минобороны «спихивает свою работу» на Кремль. Мне уже оттуда чуть ли не приказывают идти к министру и готовить сообщение. Я иду к Родионову. Министр советует не торопиться и подождать развития ситуации.
В кабинете — опять звонки. Опять из Кремля. Уже даже грозят.
Мы упорно молчим. Пресса начинает нас долбить. А «кремлевка» надрывается.
Проще простого отключить ее или вообще не брать. Но это уже трусость, которую я ненавижу. И я беру трубку.
— Идите к министру и доложите, что, если через час не будет от вас информации по Семенову, Ястржембский доложит Ельцину о вашей бездеятельности. Президент принимал решение по предложению министра, вот вы и объясняйтесь с прессой.
Я иду к Родионову и докладываю. Родионов открывает сейф и показывает мне свой рапорт Ельцину по Семенову, на котором черными чернилами президент начертал «Согласен». Я слово в слово переписываю констатирующую часть решения, и уже через двадцать минут длинные языки факсов разносят его по стране.
Через час появляется заявление Ястржембского о том, что пресс-служба Минобороны поторопилась сообщить об указе Ельцина по Семенову.
Я звоню в Кремль и возмущаюсь тем, что Ястржембский откровенно передергивает факты: в сообщении нашей пресс-службы нет и слова об «указе» — там есть слово «решение». К тому же мы сообщали, что Семенов не «снят с должности», а всего лишь «отстранен». Так в тексте, завизированном самим Ельциным. Но меня уже никто не слушает.
Я звоню в «Интерфакс» и прошу дать что-то наподобие опровержения на слова пресс-секретаря президента. Мою просьбу удовлетворяют.
В вечерних программах телевидения раздувается информация о невиданной сваре между пресс-службами президента и Минобороны.
Утром картина повторяется. Я не выдерживаю и гоню в Кремль факс. В ответ — молчание. Тогда я нахожу по телефону клерка из кремлевской пресс-службы и прошу передать Ястржембскому, что если он трезв, то пусть прочтет наше сообщение и не фантазирует.
Клерк возмущается моим «хамством» и отвечает мне тем же. На прощание я говорю ему о том, что из сотрудников президентской пресс-службы получились бы отличные гримеры… в морге…
Меня вызывает министр и сообщает, что ему звонил Ястржембский.
— Будь поаккуратней в выражениях, — сказал он мне. — Они гневаются…
Однажды Родионова вызвал к себе Черномырдин. Премьер встретил министра обороны загадочно сияющим. Поздравил Игоря Николаевича с наступающим днем рождения. По такому поводу — пригубили. И тогда Черномырдин сообщил Родионову радостную весть: «Борис Николаевич принял решение — будешь служить до 2000 года. Я полностью поддержал. Так что давай, уверенней разворачивай реформу и трудись без оглядки…»
Родионов прилетел на Арбат на крыльях.
Через несколько дней появился указ Ельцина… об увольнении Родионова из Вооруженных Сил. И хотя президент в указе оговаривался, что «с оставлением на посту министра обороны», — все равно это было хуже чем пощечина. Вчера Черномырдин давал пряник. Сегодня Ельцин его подавал сильно надкушенным…
Вскоре после этого меня вызвал помощник министра генерал-лейтенант Виктор Козлов и сообщил, что Родионов принял решение назначить начальником пресс-службы министра обороны РФ другого офицера. А мне — быть его замом…
Это решение для меня — полная неожиданность. Я прошу генерала Козлова объяснить мне причины столь резкой перемены в намерении министра: ведь Родионов давно подписал представление на меня.
В ответ молчание и бегающие пугливые глазенки.
И я вспоминаю:
— «Артисты» стреляют в затылок и без предупреждения…
Я ухожу от Козлова в полной уверенности, что произошло недоразумение. Родионов — не тот человек, который способен на эти гнусные козни. Я был абсолютно уверен, что он не мог принять такого кадрового решения, предварительно даже не поговорив со мной. Я уже хорошо знал его.
Но в секретариате министра мне показывают документ с личной подписью Родионова… В тот же вечер я написал рапорт на имя министра обороны, который начинался словами: «Я больше не считаю Вас человеком Слова и Чести ввиду того, что…».
Утром Родионов вызвал к себе генерала Козлова и меня. Сказал мне:
— Я порвал твой рапорт. Ты остаешься пресс-секретарем министра обороны… Работаешь только со мной.
В ответ я промямлил, что забираю все свои слова обратно… Козлов сидел, не поднимая глаз. И я понял: надо уходить.
Дневник был написан.
В нем оставалось добавить только, что после шумного скандала с генералом Семеновым нужен был козел отпущения. Генералу Козлову, конечно, не хотелось быть в его роли. Эту роль присудили мне. А документы на подпись министру генерал Козлов почему-то понес в тот момент, когда Родионов находился в нокдауне после звонка из Кремля об увольнении из армии…
Когда я узнал об этом, чувство обиды на Родионова немного остыло.
— Все равно Родионов предал тебя, — сказал мне друг.
Я не согласился.
— Почему же ты уходишь?
— Я ухожу не от Родионова, а от Козлова. Страшно не люблю, когда стреляют в затылок. И без предупреждения…
Дневник был написан.
ЗА ПОРОГОМ
… Девять редакторов газет первый абзац моего дневника читали с нормальными круглыми глазами. Десятый — с квадратно-ошалелыми.
В нем были слова о том, что житуха меня так достала, что однажды у меня в голове взбрыкнула сумасшедшая мысль — из окна своего генштабовского кабинета удобно бабахнуть по ельцинскому членовозу из гранатомета…
Я доказывал: «Это же мысль, а не действие!..» Все девять редакторов в один голос сказали: «Нас после этого придушат». Десятый на всякий случай потребовал от меня справку от психиатра. И только одиннадцатый редактор сказал: «Печатаю».
Им был Артем Боровик.
Когда первый отрывок из дневника появился в «Совершенно секретно», меня срочно вызвали к министру. Я уже знал, чем это закончится. Родионов сказал мне те слова, которые обязан был сказать любой человек, находящийся в его должности. Министр подошел к сейфу, достал оттуда газету «Совершенно секретно» с отрывком моей книги и спросил:
— Это ваша работа?
— Так точно! — с нарочито тупой солдатской интонацией в голосе ответил я.
— Это похоже на провокацию, — каким-то чужим, совсем не родионовским тоном сказал министр, и я понял, что эти слова ему хорошо втемяшили стоящие рядом аппаратные шавки в генеральских погонах. Я уже знал, что это именно они от переизбытка холуйства посадили Родионова в кучу дерьма, когда подсунули ему сырую «компру» на Главкома Сухопутных войск генерала Семенова. Родионов, в свою очередь, поторопился доложить президенту. Из-за них Ельцин под ядовитое хихиканье придворной кремлевской челяди содрал с Родионова мундир и облачил в пиджачишко.