Но каждый раз, когда военному профи-сыщику оставалось лишь дать последний ход своему рапорту в Генеральную или Главную военную прокуратуры, его генштабовский начальник начинал бледнеть и заикаться и настойчиво рекомендовать подчиненному «съездить куда-нибудь на охоту».
За последние четыре года мой друг-разведчик побывал, наверное, в 20 липовых командировках в таких экзотических местах, где за десятки и сотни километров не было ни одной воинской части, но зато было много дичи.
СЕРМЯГА
…Я и не заметил, как стало темнеть за окнами Генштаба. Вообще, тут многого не замечаешь: времени, седины сослуживца, засохшего цветка на подоконнике, пропущенного обеда, вскипевшего чайника.
Пахота на измот.
Я не сразу когда-то заметил, что любое наше дело постоянно утыкается в тупики большой политики. От этого все мы потихоньку звереем и ежедневно покрываем и Кремль, и правительство, и Минфин толстенным и горьким слоем мата.
Все мы — и военные, и политики — будто на хреновом корабле, где вся команда постоянно переругивается. А судно тем временем несется на скалы. Чем меньше дистанция до гибельного места, тем больше военным хочется «подержаться за руль». Я очень хорошо знаю, о чем говорят на своих подпольных собраниях отставные офицеры. Еще лучше знаю, о чем говорят сегодня офицеры кадровые.
Иногда мне кажется, что атмосфера в армии напоминает чем-то бензиновые пары в цистерне: только чиркни…
А уж когда повечеру плеснется в горло из граненого стакана водчонка под твердый, как автомобильный скат, беляшик из генштабовского буфета, тут уж всем «всевышним» достается.
Во избежание неприятностей, все они у нас имеют свои клички: Пельмень, Чипе, Юдя, Чирик, Ганс, Кукла, Килька, Папа, Мерс…
Иногда изложение какого-нибудь важного события, имеющего отношение к армии, звучит в нашей компании так:
— Пельмень передал через Чипса Юде и Кильке, чтобы они вместе с Чириком, Гансом, Куклой и Папой высказали свои соображения по отправке Мерса к супостатам надзирателем…
На русский язык это переводилось примерно так: некто очень важный в государстве передал через главу администрации секретарям Советов обороны и безопасности, чтобы они вместе с председателем правительства и двумя первыми вице-премьерами, а также министром обороны высказали свои соображения по поводу возможного назначения бывшего министра обороны на пост постоянного представителя при штаб-квартире НАТО в Брюсселе…
Бывают и у нас минуты расслабухи.
— Странное дело, — опять говорит мне мой друг и духовный наставник Петрович, — раньше по пять капель — и только о женщинах. Сейчас по пятьсот — и только о политике.
Чем хуже политика, тем больше почему-то военным в нее хочется засунуть нос.
Часто бывают споры, в которых каждый остается при своем.
Наши вопросы, возможно, очень примитивны и прямолинейны, но тем не менее ответов на них который год мы не находим.
Мы никак не поймем, почему многие вчерашние наркоманы и алкоголики, безграмотные бандюги с грязными ногтями и килограммовыми золотыми цепями на своих бычьих шеях, недавние племенные бычки от ВЛКСМ, полудебильные спортсмены и воры в законе, освободившиеся рецидивисты и главари шаек пьют сливки этой жизни, купаются в безмерной роскоши, всерьез перепутав коммерцию и бизнес с банальным криминалом?
Мы никак не поймем, откуда у семнадцатилетних пацанов, не знающих, что такое мозоль на руке, такие блистательные западные иномарки, за какие шиши Россия обросла сказочными виллами и особняками, владельцы которых не горбатятся на лесоповале или в угольных норах на километровой глубине?
Страшно дешево стали цениться рабочие руки. Страшно дорого — руки воровские.
Так кого мы защищаем — Родину или ворье?
Мы и сами не заметили, как привыкли писать слово Родина с маленькой буквы.
Да и если по-серьезному, то мы давно уже ее не защищаем — никто не нападает. Пикетчики под окнами Генштаба клянут нас за то, что мы защищаем режим. А может, точнее — мы защищаемся от режима? Правда, когда этот режим кое-что заплатит, самые везучие идут «мочить». Парламент или Чечню — уже значения не имеет. Лишь бы бабки хоть какие-то платили.
Страна ежедневно вздрагивает от автоматных и пистолетных выстрелов на своих улицах. Идет передел уже уворованного. Идет грабеж еще неуворованного. Бесследно исчезает вертолет с 60 килограммами золота. Бесследно исчезает 260 цистерн с бензином. Бесследно исчезают танки и зенитные установки. Бесследно исчезает хозяин коробка с 500 тысячами долларов, возле которой испуганно загарцевапи Чубайс с Лисовским…
Все бесследно.
Грабить государство так, как в России, не могут больше нигде.
Но и покупать тоже.
Все сегодня в России можно купить: прокурора, министра, оружие, золото, нефть, военную тайну.
С таким же успехом все это можно и продать.
Так кого же я должен защищать, как поклялся в день Присяги, — не жалея собственной крови и даже жизни?..
Только нет в Присяге у нас такой клятвы — бомбить, расстреливать и давить танками собственный народ.
Но армия, как и человек, в конце концов, прозревает.
И будем только молить Бога, чтобы это прозрение не побудило ее рассматривать золотые кремлевские купола сквозь линзы танковых прицелов…
РАЗВЕДПРИЗНАК
…Есть у разведчиков такое понятие — «разведывательный признак». Это когда по каким-то деталям или фактам обнаруживается явление.
Например, ранней весной 1996 года в Москву зачастили белорусские военные — явный разведпризнак, указывающий на то, что затевается какая-то «операция».
Один из наших полковников тут же принялся высказывать различные предположения и предугадывать характер дальнейших российско-белорусских контактов в военной области. Его осадили:
— Тебе бы давно надо работать у генерала Рогозина в Кремле. Рогозин судьбу Ельцину предсказывает по звездам.
У нас не любят, когда кто-то строит свои прогнозы только на догадках, не располагая достаточным количеством конкретных фактов. Хотя и догадки часто открывают дорогу к фактам. В то время резко возросшее число контактов между российским и белорусским министерствами обороны можно было легко связать с расширением НАТО на восток.
И только один «разведпризнак» начисто выпадал из этой версии: почему интенсивность этих контактов так резко пошла вверх сразу после того, как наша Дума объявила о денонсации Беловежских соглашений?
Когда же вскоре в Москву приехал президент Белоруссии Александр Лукашенко, кое-что начало становиться на свои места. У нас на Арбате стали все громче поговаривать о том, что перед президентскими выборами Ельцин начинает усиленно прорабатывать вопрос об интеграции России и Белоруссии и таким образом стремится выбить козырь из рук оппозиции.
Все это выглядело и понятным, и в то же время странным: прежде всего потому, что в свое время Ельцин категорически отрицал эту идею. Да и к тому же он в 1991 году первым подписал смертный приговор Союзу в Беловежской пуще.
Полковник, который побывал в генштабовской «десятке» — Главном управлении международного военного сотрудничества, возвратился оттуда сияющий. Принес кипу проектов российскобелорусских договоренностей в военной области. Сказал:
— Ну что, братцы, четыре года разрушали — теперь клеить будем. Борис Николаевич соображает, куда ветер дует.
Я взглянул на документы. Такой широкой программы военного сотрудничества мы еще ни с кем не подписывали.
Полковник сказал:
— А знаешь, что Ельцин вчера в Кремле еще по этому же поводу заявил? «Зачем военным наших стран различные уставы и вооружения? Это различие может затруднить координацию усилий двух ведомств». Смекаешь? Хитер наш бобер! А представляешь, этак в мае Лукашенко от имени народа Белоруссии обратится к Ельцину с просьбой об объединении двух стран? И Ельцин спросит у тебя, допустим, чего ты больше хочешь — выборов президента России или союза с Белоруссией? И что ты ему ответишь?