Гусев сел на вездеход, включил оба моста и без видимых усилий, разве что чуть скрипнув рамой, вытащил машину.

— Чтоб ты околел! — растерянно сказал шофер. — Трактор у тебя, что ли, внутри запрятан?

— Конек-Горбунок у меня внутри. Нравится? Мне тоже… Ну, бывай!

Гусев уехал.

— Что за тягач такой? — в свою очередь поинтересовался сидевший в «газике» пассажир.

— Черт его знает, — пробурчал шофер, почувствовав, должно быть, укол самолюбия. — Гибрид какой-то. Делать людям нечего!..

3

Старшая операционная сестра Наталья Васильевна Гусева аккуратно повесила на плечики халат, надела пушистую мохеровую кофточку, повязала косынку, поправила волосы. Зеркало было мутным, в пятнах, но разглядеть все-таки можно: высокий лоб, серьезные серые глаза, мягкая улыбка — если, конечно, постараться; вьющиеся волосы — без всяких бигуди и перманентов, минимум косметики. Самый минимум. Недавно, соблазнившись, она решила подкрасить веки, так племянница чуть не зарычала от негодования: «Манекенщицы и те не позволяют себе такой вульгарной безвкусицы!» Выражений девочка не выбирает… Ну что ж, можно идти потихоньку, торопиться некуда, еще полчаса…

Она вышла на улицу, в холодный осенний вечер. Улица, пересекая город, уходила в тайгу, и там, на перевале, в кромешной тьме были видны мерцающие огни возвращавшихся с трассы машин.

Она часто бывала на рудниках, и каждый раз, когда их больничный автобус после трудной дороги поднимался на перевал, откуда можно было окинуть взглядом весь их маленький, прилепившийся к реке город, ей становилось тепло и спокойно, словно она возвращается бог знает из какого далека, и потому, наблюдая вереницу устало мигающих фар, она всякий раз желала им поскорее добраться до дому.

Сейчас она даже не подняла головы.

Она старалась думать о только что закончившейся операции — очень сложной, можно сказать — уникальной, но думала, как ни сопротивлялась, о другом. Ждет или не ждет? С цветами или без цветов? Володя бы ахнул: что делается, рушатся устои, его сестра, хранительница очага, топает по морозу в туфельках, ноги у нее мерзнут, нос мерзнет, в голове всякие мысли… Старая дева спешит на свидание! Ни стыда, ни совести. Чужой человек приглашает в Дом культуры, в зимний сад, в буфет, — она идет. Как школьница.

Черепанова она встречала с Володей и раньше, но так, мимоходом. Потом он вдруг, ни с того ни с сего, пригласил их в гости, сказал — на строганину. Володя строганину не ест, она — тоже, но пошли. Потом пригласил ее в кино; потом, узнав, что она когда-то занималась английским, попросил перевести статью для реферата: он заочно оканчивал институт. Сейчас отдаст ему перевод и посмотрит — что он придумает на этот раз. Может — ничего? Ну, значит, ничего. В конце концов, она не ради него мохеровую кофточку надела…

Черепанов ждал ее у входа.

— Зачем вы по такому морозу в туфельках бегаете? — спросил он. — Ребячество какое.

— Я подумала — вдруг вы меня на танцы пригласите.

— Разве что…

Они поднялись наверх, где под стеклянной крышей в больших кадках стояли, словно укутанные войлоком, пальмы, фикусы, еще какие-то громоздкие, с кожистыми листьями деревья.

— По-моему, вы устали, — сказал Черепанов.

«Минимум косметики, — подумала она. — Всегда так… Надо было напудриться, и — никакой усталости, цветущий вид».

— Устала… Операция сложная. К нам сегодня мальчишку привезли, он себе топором кисть руки отрубил, ее отдельно, в полиэтиленовом пакете, обложенную льдом, доставили. Представляете — пришили! Почти шесть часов сшивали сосуды, нервы. Рука будет жить! Когда я начинала работать, об этом и не слыхали, посчитали бы за чудо, а теперь — ординарный случай.

— Это хорошо, — сказал Черепанов.

— Это замечательно!

— Да, замечательно… Но знаете, я всегда думаю, что пока хирурги делают невозможное, за те несколько часов, когда торжествует человеческая доброта, на земле убивают десятки, сотни людей… Просто так! Убивают, и все… А вы пришили палец. Вы счастливы.

— Страшно вы говорите. Как-то… Нехорошо даже стало. Мурашки по коже.

— Я не хотел. Извините.

— Да нет, все верно. Только, может, лучше об этом не думать? Потому что — иначе руки опускаются.

— Давайте не думать. Давайте поговорим о другом. Статью перевели?

— Перевела.

— Спасибо. Кстати, хочу спросить: вы английский знаете, курсы заканчивали, а для чего? Просто так?

— Да нет, не совсем… — Она помедлила. Стоит ли? Ладно, теперь уж все равно. — Девчонка была, дурочка экзальтированная, начиталась возвышенной чепухи и решила во что бы то ни стало уехать куда-нибудь в Африку или в Полинезию, лечить папуасов. Для этого надо было знать языки — поступила на курсы. Потом… Оказалась здесь.

— Повзрослели?

— Поумнела. Не важно… Скажите лучше, зачем вам понадобился перевод? Володя говорит, что экзамены вы уже сдали.

— Язык у него без костей, — улыбнулся Черепанов.

— Значит, статья не нужна?

— Выходит, не нужна. Да вы не расстраивайтесь. Лишняя практика не помешает.

— Я не расстраиваюсь. Просто думаю, какой вы теперь предлог придумаете, чтобы со мной встретиться?

— Никакого. Буду назначать вам свидания или приходить в гости. Или к себе буду приглашать.

— Зачем?

— Что — зачем? — Черепанов, похоже, растерялся. — Экая вы… Зачем мужчина знакомится с женщиной, мне вам объяснять надо?

— Не надо. Вы за мной ухаживаете. Я правильно поняла?

— Правильно.

— Сколько мне лет, знаете?

— Двадцать восемь.

— Знаете, что я была замужем?

— Знаю.

— А для чего вы все это знаете?

— Значит, интерес есть. Не было бы, не знал… Погодите, не перебивайте меня. В прошлом году я отдыхал на Взморье, и там случайно прочитал в газете, в отделе знакомств, что некий гражданин хочет познакомиться… С кем бы вы думали? С несовременной девушкой. Так и пишет — ищу несовременную девушку. Я тогда подумал: господи, до чего же довели нас наши эмансипированные подруги, если человек на всю страну криком кричит — не хочу, не надо! Хочу несовременную!.. Видите, какой оборот получается.

— Странный поворот. Я, честно говоря, не поняла.

— Потом поймете.

— Погодите… Уж не я ли — эта несовременная женщина? Ну, знаете! — Она рассмеялась. — Поглядите на меня! Современней не бывает! Все, как у всех. Тряпки люблю. Вино пью. Музыку эту психопатскую слушаю — нервы будоражит. Самостоятельная, независимая, походка у меня, как у гренадера. Материться, правда, не научилась, так это не велика наука…

«Зачем я это говорю? Зачем? Барахтаюсь, несу всякий вздор, только боюсь, уже не остановиться…»

— Вы знаете, почему я замуж вышла? Очень просто, самый современный вариант. Чтобы уехать с мужем за границу, его как раз в Африку посылали, и я решила — вот тебе шанс, будешь лечить детишек. Обстоятельства помешали, а то бы не дрогнула. Вот и выходит: в душе — служение людям, идеалы всякие, а в поступках — дрянь!.. Такой оборот вас устраивает?

— Когда это было?

— Не так давно. Восемь лет назад.

— Сейчас бы вы этого не сделали.

— Да бросьте! Откуда вы знаете? Сделала, не сделала… Зачем вы себе придумываете бог знает что… — Она замолчала, чувствуя, что может наговорить сейчас что-нибудь несуразное, глупое, алое. Совсем сдурела девка. Не хватает только до конца рассказать ему эту гадость… Ну-ка, современная женщина, прямее спину! Расслабься, дыши глубже. — Не обращайте внимания, Сергей Алексеевич. Это от усталости.

— Я понимаю. Неуклюжий у нас разговор получился. Давайте снова о другом. Как по-вашему, почему Володя отказался ехать и Хабаровск? Конструкторское бюро ему предлагали, полную свободу.

— Не верит он в эту свободу. Говорит — опять заставят тачки делать с электронным управлением… Вообще, он сильно изменился. После смерти жены прямо окаменел, потом отошел понемногу. Теперь опять эти постоянные неудачи, возня какая-то глупая, заколдованный круг. Так ведь и комплекс неполноценности может развиться.