— Трубы далеко?

— Да нет, какой далеко? Рядом.

— Садитесь, — сказал Геннадий.

Подошел Дронов, стукнул ногой по баллону.

— Скат у тебя хреновый.

— Иди, иди, — не выдержал старик. — Иди, ради господа бога!

— Сдурел, что ли? — сказал Геннадий Дронову.

— Блаженных не уважаю, — буркнул Дронов.

Геннадий быстро управился с трубами и поехал обратно. Начинало темнеть. У поворота на зимник из-под обрыва валил густой дым. «Старые баллоны жгут, — подумал он. — Только почему так далеко?» И вдруг увидел: внизу горела машина…

18

Следствие шло всего третий день, а Геннадию казалось — год. Он сидел на жестком диване, смотрел на следователя и думал:

Интересно, как он ведет себя дома? Вот, скажем, пришла жена с рынка, купила мясо. Почем? У кого брала? Рябая тетка продавала? В синем платке? Знаю, как же. Штрафовал ее в прошлом году. Сны ему, должно быть, тоже снятся нехорошие, тягучие, с матерщиной…

— Ну что, Русанов, так вот и будем в кошки-мышки играть?

— Мне повторить еще раз?

— Нет, повторять не надо, я твои сказки на память выучил, Шофер ты грамотный, неужели не понимаешь — экспертиза против тебя, инспектор Самохин — человек опытный, его не проведешь. Следы на левой стороне дороги твои, вмятина на крыле свежая, водку ты пил на прорабстве. Ну? Разве не так?

— Не пил я ничего.

— Как же не пил, когда пил? Самохин сам видел.

— Не мог он видеть.

— Мог, раз говорит. Зашел ты с приятелем в магазин, взял бутылку вина и выпил прямо у прилавка. Было? Самохин не знал, что ты шофером работаешь, не пригляделся еще, зато он тебя по другим делам хорошо помнит. И я помню. Вот ведь как.

Геннадий молчал. Он смотрел, как следователь точит карандаши: зачинит, поставит в стакан, полюбуется и берет другой. Ты меня помнишь. Еще бы! Приходил в больницу тихий такой, просительный, в белом халате. Говорить тебе со мной громко не разрешали. Куда девались Рябой и Японец? А кто их знает, куда они девались. Пропали. В воду канули… Геннадию тогда было даже немного жаль следователя — трудится человек, трудится, и все без толку. Еще неприятности по работе будут.

— Значит, в магазине ты пил…

— Воду я пил.

— Ладно, не темни. Экспертиза была? Была. Что показала? Опьянение третьей степени.

— Дома выпил. Пришел и выпил. Сосед подтвердить может.

— Ну вот, сосед. Он же тебя и поил за услугу.

Следователь был человек терпеливый и добрый, но все это ему успело надоесть. Скоро на пенсию выходить, на покой, и вот такая белиберда. Хоть бы дело стоящее напоследок. Все ясно, можно в суд передавать. Шофер Русанов после работы решил подкалымить, поехал на второе прорабство, выпил там и на обратном пути вследствие опьянения заехал на левую сторону дороги. В результате — дорожное происшествие. На место выехал Самохин и установил, что ехавший навстречу Демин был вынужден круто повернуть влево, задел Русанова. Не смог удержать руль, машина упала с обрыва и загорелась.

— Эх, Русанов, Русанов, — сказал он. — Нехорошо. Подумай, что получается — человека ты не бросил, вытащил из беды, все верно, зачтут тебе это, а дальше? Товарища своего подвел под аварию и запираешься? Суд выяснит.

— Выяснит.

— Ты подожди, слушай. На тебя Демин молиться должен. Так? Ты жизнью рисковал, а его выволок. И что получается — в большом ты, можно сказать, вел себя как герой, а в малом товарищу гадость делаешь.

«Ну, иезуит, ну, прохвост! Хорошо тебя учили. Умеешь. Лазейку ищешь, подход особый, на эмоциях играешь… Да что же, в самом деле, ведь это фарс какой-то, комедия! Встать сейчас, сказать, что все они дохлые сволочи, что ему плевать… Дать бы тебе раз по темени вот этим пресс-папье, чтобы дух вон!..»

— Дайте закурить.

Следователь пододвинул пачку. В голове зашумело. Две недели не курил. Здоровье берег, хрипов в легких испугался… Ну-ну… Интересно, как оно дальше будет. Везучий ты парень, Гена…

— Опять мы с тобой в тупик зашли, — сказал следователь устало. — Может, еще одну очную ставку с Деминым устроить?

— Насмотрелся я на него. Хватит… Скажите, сколько мне дадут, если я признаюсь?

— Вот это деловой разговор! Ну, сколько? Как повернется… Учитывая, что ты человека спас, не больше года условно. Права, конечно, отберут на время. Тут никуда не денешься… Ну что, будем протокол писать?

— Да нет, просто хотел поторговаться, посмотреть, почем тут у вас признание… Еще вопросы будут?

«Наглый какой парень, — подумал следователь. — Не расколешь сразу».

— Будут. Что ты себе думаешь, Русанов? На что надеешься?

— На авось.

— Ага… Ну так. Можешь идти.

На улице было тепло, тихо, падал мокрый снег. Темнело. Фонари казались мохнатыми шарами. Кто-то окликнул его, Геннадий не обернулся и ускорил шаги. Домой. Лечь на диван и думать. Мысли путались. Сейчас он выпьет кофе, разберется. Все ерунда, затмение какое-то. Надо взять себя в руки, стряхнуть отупение. Как это вышло? Почему следователю надо, чтобы виновен был Русанов? Почему это надо Самохину? Личные счеты? Не может быть, слишком мелко… А Демин, Демин как? Это не укладывалось в голове даже у Геннадия, который в последние годы частенько упражнялся в цинизме, в упрощении и огрублении человеческих отношений…

Дома ходил из угла в угол. Не может быть. Не может… Следователь, Самохин, Демин, шофер какой-то на трассе, который видел, как они столкнулись… Откуда шофер? Никого не было. Самохин говорит — был.

Но ведь не могут же четыре человека просто так вот взять и сговориться? Но могут? Тогда что же? Ошибка? Кто-то один ошибся, напутал…

Нет, ошибиться было нельзя. Когда ты висишь в горящей машине вниз головой, придавленный баранкой к сиденью, и каждую секунду ждешь взрыва, когда тебя, полуживого, вытаскивают из кабины через разбитое стекло и ты жадно ловишь ртом воздух — в такие минуты не ошибаются…

Как он сказал тогда? «Что будем делать?» Нет, он сначала сказал: «Ну, Генка… Машине каюк, это хрен с ней, выплачу, сколько надо, а вот помирать не хотелось…»

Потом они поехали в ГАИ.

19

«Наверное, баллоны жгут, — подумал он. — Только почему так далеко?» И вдруг увидел — внизу горела машина.

Кубарем скатился вниз, по изрытому снежному склону. Машина валялась колесами в небо. Прицеп занесло набок. Демин! Его прицеп с наваренными станинами… Кабина ушла в снег. Стал разгребать, отвернув лицо, — пламя уже лизало капот, дверь заклинило, не поддавалась. Живой или нет — ни черта не видно, не разберешь… С размаху бьет ногой в стекло. Не берет… Броня, не стекло. Ударил пяткой, нога провалилась в кабину, застряла…

Когда отволок его шагов на сто, позади грохнуло. Геннадий не обернулся. Он видел, как взрываются машины. Демин поохал немного, потом сел. Белый как снег, тяжело дышит. Цел. Даже не ушибся. Перепугался очень.

— Ну, Генка… Запомню!

В ГАИ было накурено. Самохин пил чай. Он сидел в одних носках, промочил ноги, и сушил валенки на батарее. Узнав, в чем дело, обулся и крикнул в соседнюю комнату дежурному:

— Уехал на происшествие.

Потом обернулся к Демину:

— Ну, Николай, не ждал. Как это тебя? Ладно, на месте увидим… А ты куда, молодой человек? — Он вгляделся в Геннадия. — Ба! Старый знакомый! Очень старый… Ну-ка, садись, с нами поедешь. Свидетель. Даже, можно сказать, участник.

— Я никуда не денусь, — сказал Геннадий. — Свидетель, к сожалению. Зачем мне с вами ехать, все и так видно. Устал я очень. И потом рука, видите?

Руку Геннадий сильно порезал о стекло, когда вытаскивал Николая. Кое-как перевязал носовым платком. Кровь все еще сочилась.

— Ладно. Иди отдыхай. Завтра с утра подъедешь.

Дома, возле самых дверей, встретил соседа. Они покурили. Геннадий коротко рассказал, что и как. «Беда, — вздохнул сосед. — Надо осторожней. Чуть не погиб человек, а все через лихачество. Ну ладно, зайдем, я тебе стопку налью, а то у тебя вид нездоровый».