— Иди ты к черту!

— Благодарю, мадемуазель Вольман.

Жена Хорвата, Флорика, женщина полная, круглолицая. Она всегда была такой: ни красивая, ни уродливая. Если кто-нибудь из знакомых долго не видел ее, то, встретив, непременно говорил: «Флорика, ты совсем не изменилась!» По лицу нельзя было определить, сколько ей лет. Может, двадцать пять, а может, на десять лет больше… Только приглядевшись, замечали у нее на висках белые ниточки — свидетельство того, что по возрасту она ближе к тридцати пяти годам.

Флорика не была избалована. Четвертая дочь в семье парикмахера из Карансебеша, она с детства привыкла к бедности и труду.

Первые деньги Флорика заработала на фабрике, где делали конверты. Ей тогда было одиннадцать лет, и была она тоненькой, как тростинка. При обследовании фабрики хозяина оштрафовали на пятьсот леев, и Флорику уволили. Тогда девочка поступила на работу в Одол и ежедневно наполняла зубной пастой двести тюбиков. Она работала там четыре года, пока родители не переехали в Арад. Здесь Флорика попала сперва на мыловаренный завод, а потом перешла на ТФВ. Она работала в чесальном цехе. По вине барона ей, как и всем работницам, приходилось в течение года глотать больше двухсот граммов хлопковых очесов, — это еще по фальшивой статистике фабричного бюро! В чесальне стареют в два раза быстрей, чем в других цехах. Кожа у девушек теряет эластичность, глаза вваливаются и выцветают, словно подергиваются пеленой. Флорика знала все это, но никому не жаловалась. Только вечерами, лежа в постели рядом с сестрой, она устало смотрела в потолок и мечтала о своем очаге, о муже с. надежной профессией, от которого у нее были бы дети и который приносил бы ей на пасху и к рождеству небольшие подарки. Ей не повезло. Правда, вначале, когда она познакомилась с Андреем, он сулил ей золотые горы.

— Вот увидишь, Флорика, скоро мы будем очень счастливы. И не только мы. Все… Так долго продолжаться не может. Все изменится. Иначе я, простой ткач, вечно буду страшиться безработицы и зарабатывать столько, что едва-едва хватит на еду.

— Даже если ничего не произойдет, Андрей, с тобой я всегда буду счастлива.

Однако счастье так и не пришло в их семью. Андрей редко бывал дома. Почти все время он проводил на собраниях. Часто сидел в тюрьмах. Соседи спрашивали у Флорики, почему она с ним не разойдется:

— Он наградил тебя ребенком и оставил, как дур у. Ты что, госпожа Хорват, не видишь разве, что твой муж вечно сидит в тюрьме? Почему ты не бросишь его?..

«Госпожа Хорват» поворачивалась к ним спиной; соседи считали ее ненормальной.

— Работает, дура, на своего трутня, а он жиреет в Айуде или в Тимишоаре.

Может быть, если бы у них не было девочки, все пошло бы иначе. Полгода назад она познакомилась с одним одеяльщиком. Через два дня он пришел к ней домой и попросил разрешения объясниться. Флорика промолчала, и он повел такие речи:

— Дорогая госпожа Хорват, я человек честный. Мне сорок восемь лет. Уже четыре года как у меня умерла жена. Сперва я не хотел жениться. Я сказал себе: «Руди, ты достаточно пожил, надо быть готовым к старости». Я держу мастерскую на бульваре. Я не богат, но и не беден. У меня есть все, что нужно человеку. Я здоров… Только правое колено ноет к погоде. Но у кого нет ревматизма в этом возрасте?.. Вот я и пришел к тебе. Мне все известно. Я узнавал… Мне нужна такая жена, как ты… Сейчас не трудно развестись, особенно если твой муж в тюрьме!..

Флорика выгнала его. Но одеяльщик оказался настойчивым. Он приходил каждый день. Попробовал расположить к себе Софику — носил ей сладости, игрушки. Потом на пасху принес эти два одеяла. Флорика пыталась возражать, но он ни в какую: не берет их обратно, и все тут. Хотел даже поехать в Тимишоару. поговорить с Хорватом. Потом она привыкла к нему и, если он хоть день не приходил, чувствовала его отсутствие. Разумеется, соседи начали сплетничать. Это Флорику волновало меньше всего. Если бы не девочка, она, возможно, и ушла бы от Хорвата.

Но девочка существовала и каждый вечер, ложась спать, спрашивала:

— Мамуля, а когда придет папочка?..

Она засыпала только тогда, когда мать отвечала: «завтра».

— А завтра он обязательно придет?

— Да, Софика, завтра он придет обязательно.

Иногда девочка не засыпала, даже если мать ей говорила, что завтра папочка непременно придет. Девочка лежала в постели и смотрела на фотографию отца, которая висела на стене.

— Мамуля, ведь правда папочка сильный?

— Сильный, Софика.

— Он может поколотить даже мясника с угла? Да?

— А зачем его бить?

— Он злой. Он ходит с ножом, а нож у него весь в крови.

В другой раз она спросила, с деньгами ли придет отец и хватит ли их у него, чтобы уплатить долги в бакалейной лавке.

— Да, Софика.

Теперь, когда Андрей вернулся из Тимишоары и прогнал дядю Руди, Софика ни на шаг не отходила от него; она гладила отца по лицу, вдыхала его запах, брала за руку.

— Как хорошо, папочка, что ты пришел!

В тот день только после отбоя воздушной тревоги Хорват смог поговорить с женой.

— Ты долго ждала, Флорика, но ты ждала не напрасно. Наступило время, о котором я говорил. Видишь, вот ради этого я и сидел в тюрьме.

— Я хочу тебе кое-что сказать, Андрей…

— Только не о Руди. Я забыл о нем… Поклянись, что ты его выкинешь из головы.

Флорика заплакала от радости. Потом попросила не вмешиваться ни во что такое, за что его снова могут посадить в тюрьму.

— Ты выполнил свой долг, теперь пусть другие этим занимаются. А ты побудь дома! Ведь ты даже не заметил, как наша девочка выросла. Ты видел ее лишь урывками и удивлялся, какая она стала большая… Побудь дома, Андрей…

В ту ночь, после митинга, Хорват попытался все ей объяснить.

— Мне придется работать еще больше, но я не расстанусь с тобой. Я ведь буду здесь, в городе, рядом. Конечно, в первые дни придется нелегко. Но день ото дня обязательно будет становиться все лучше и лучше. Потерпи еще год-два. Ведь все равно ты уже столько времени потеряла со мной. — Потом, чтобы задобрить ее, он подошел к окну и показал на небо — Видишь эту большую звезду? Это луна.

— Знаю. Если она бледная, значит будет дождь.

— Да. Хорошо, что ты не забыла.

— Разве я забуду? Как выхожу на улицу и вижу побеленные стволы каштанов, вспоминаю, что ты, когда был маленьким, собирал каштаны и топил ими плиту.

— Да. Они хорошо горели. — Он погладил ее по плечу. — Я всегда теперь буду с тобой.

Однако не прошло и двух дней после обещания Хорвата никогда больше не покидать ее, как он снова исчез. Слишком много всякого болтали о нем, чтобы она могла спокойно сидеть дома. Одни говорили, что его расстреляли в крепости, другие якобы беседовали с очевидцами, которые видели, что его повесили у вокзала.

Всех арестованных сажали в крепость, и Флорика переправилась на ту сторону Муреша, чтобы навести справки о муже. В воротах тюрьмы немецкий солдат потребовал у нее документы.

— Что тебе здесь надо?..

— Я ищу мужа. Мне сказали, что он арестован.

— Тогда иди на большой двор, — направил ее часовой. — Вон туда, за этот желтый дом.

Флорика обошла желтое здание и очутилась на большом дворе; перед длинным столом стояла толпа людей.

Какая-то пожилая женщина ломала руки и тихо всхлипывала. Другая женщина, толстая, с головой, закутанной в шаль, перебирала деревянные четки и ругалась с пролезшим без очереди мальчишкой.

Флорика стала в самый конец и простояла до обеда, пока не появился высокий фельдфебель с папкой в руках. Люди подходили к нему один за другим и называли имена. Фельдфебель водил по листкам дулом пистолета.

— Ты сказала Петку?.. Петку… Петку… Да его расстреляли. Следующий!

— Хорват.

— Хорват… Хорват…

Дуло пистолета остановилось на имени Хорвата. Он спросил:

— Это такой толстый?

— Да.

— Его нельзя видеть. Следующий.